Джонатан Линн - Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера

– Джим, если на страну надвигается кризис, то неужели члены Кабинета не понимают простой истины – надо урезать расходы?

– Нет, они прекрасно понимают, что расходы надо урезать, но… у других, не у них.

– Но это же чистейшей воды эгоизм, – заметила она, делая глоток из своего бокала.

Моя жена почему-то все еще считает, что Кабинет – это единая команда. На деле же все совсем наоборот. Члены Кабинета постоянно конкурируют друг с другом и то и дело строят различные козни. А популярность легче всего завоевать, тратя деньги. Государственные деньги! Они делают членов Кабинета популярными у министерств, партии, парламента, прессы, в то время как сокращение расходов неизбежно ведет к падению их популярности. Энни не поняла, зачем Бернард попытался, как он выразился, «популярно ей все объяснить», но, так или иначе, делал он это настолько многословно и в свойственной ему на редкость путанной манере, долго и нудно говоря о каких-то шляпах, что понять его мысль оказалось просто невозможно.

«На самом деле мое объяснение было предельно четким и ясным. Насколько мне помнится, по мнению миссис Хэкер, люди будут только рады, если расходы будут сокращены, хотя бы потому, что все они являются налогоплательщиками. Я терпеливо объяснил ей, что все дело в шляпах. Избиратель, который носит свою шляпу избирателя, всегда жутко рад, когда правительство платит за что-то, поскольку он искренне считает, что все это бесплатно! Он не осознает, что когда на нем шляпа налогоплательщика, он платит за все, что получает в своей шляпе избирателя. А члены Кабинета, которые носят свои шляпы министров, постоянно соперничают сами с собой, потому что, нося также шляпы членов Кабинета, они обязаны вынимать экономические успехи из шляпы и одновременно позволять налогоплательщику, на котором его шляпа избирателя, считать, что правительство тратит чьи-то другие деньги, а если нет, то свои, и поэтому им приходится стараться держать все это под своими шляпами».

Энни спросила меня:

– Послушай, Джим, ты поощрял все эти планы увеличения расходов, потому что тебе нужна популярность?

Единственным возможным ответом было «и да, и нет». Конечно же, мне нужна популярность, что в этом плохого? Только так можно быть избранным. Кроме того, популярность составляет одну из неотъемлемых основ демократии. Но мне также казалось, что нам это вполне по плечу. Тогда я не знал, и никто меня даже не предупредил о надвигающихся проблемах с инфляцией, финансовым кризисом и низкой производительностью труда.

Энни поинтересовалась, что я собираюсь со всем этим делать.

– Ты уже отдал требуемые распоряжения? – спросила она.

– Я не могу отдавать распоряжения, Энни, – жалобно ответил я.

Ей это было непонятно.

– Он всего лишь премьер-министр, миссис Хэкер, – объяснил Бернард. – У него нет даже своего министерства.

Энни всегда вполне искренне считала и, насколько мне известно, считает и сейчас, что премьер-министр полностью управляет ситуацией. Это явное заблуждение. Лидер может вести за собой других только по общему согласию.

– Так кто же тогда управляет ситуацией, если не ты? – озадаченно спросила она.

Ее вопрос, в свою очередь, озадачил меня. Потому что ответа на него, собственно, нет. Я немного подумал.

– Вообще-то никто…

Энни, похоже, была еще больше озадачена.

– А это что, хорошо?

– Должно быть, – безнадежно пробормотал я. – Это же одна из неотъемлемых основ демократии.

– Это сделало Британию тем, чем она является сегодня, – с искренним убеждением добавил Бернард.

Энни попробовала осмыслить все, что услышала.

– Значит, страной управляет Кабинет, а не ты…

Она совершенно все не так поняла.

– Нет, конечно же, нет! – воскликнул я. – Вспомни, Энни! Ведь не я управлял ситуацией, когда был простым министром, разве нет?

– Нет, – согласилась она. – Хотя мне казалось, именно ты.

Моя жена, подобно прессе и другим СМИ, все время цепляется к слову «управлять». Хотя все дело в том, что в правительстве ни у кого нет власти управлять! Многие имеют власть остановить что-либо, но почти ни у кого нет власти сделать хоть что-либо. У нас система управления с мотором газонокосилки и тормозами «Роллс-Ройса»!

На публике, само собой разумеется, я такого никогда не скажу. Мой электорат примет это за пораженчество. Хотя, на мой взгляд, совсем нет! Это истина! И я твердо намерен за нее сражаться. (Нам с трудом верится, что Хэкер хотел заставить своих читателей поверить в то, что он собирался сражаться за истину. – Ред.)

Затем мы затронули тему возможных последствий надвигающейся финансовой неразберихи. Завтра ко мне явится делегация заднескамеечников палаты общин – они хотели бы узнать, как обстоят дела с обещанным мной повышением зарплаты. Естественно, мне придется сообщить им, что теперь мол, сами понимаете, это, к сожалению, вряд ли возможно. Они будут в бешенстве. И наверняка заявят:

1. Что я не должен отказываться от обещания.

2. Что они получают оскорбительно низкие зарплаты.

3. Что меня это совершенно не волнует, потому что я сам получаю пятьдесят тысяч фунтов в год.

4. Что дело не в деньгах, это вопрос принципа.

5. Что они требуют прибавки не для себя лично.

6. Что тем самым я наношу удар по самим основам парламентской демократии.

Откуда мне известно, что они будут говорить именно это? Очень просто – именно это в свое время говорил я сам, когда тоже был заднескамеечником.

Единственный возможный ответ в таких случаях – придумать что-нибудь достаточно правдоподобное:

1. Что я глубоко и искренне им сочувствую – чего я, конечно же, не делаю.

2. Что они, безусловно, заслуживают прибавки – что, безусловно, совсем не так!

3. Что я сделаю это своим приоритетом номер один, как только нам удастся преодолеть нынешний финансовый кризис – чего даже и не подумаю делать!

4. Что если члены парламента сначала голосуют за несоразмерно большое повышение уровня своих собственных выплат, а затем говорят, что на повышение заработных плат всем нет денег, чести парламенту это не добавляет – если не сказать наоборот!

Умолчать надо будет только об одном: когда кто-либо говорит «дело не в деньгах, это вопрос принципа», они, как правило, хотят сказать, что дело именно в деньгах!

Я объяснил все это своей жене. К моему удивлению, она стала на их сторону.

– Но ведь членам парламента действительно серьезно недоплачивают, разве нет?

Поразительно! Недоплачивают? Серьезно недоплачивают? Пришлось объяснить Энни, что членство в парламенте – это не более чем шикарно субсидированное удовлетворение собственного эго. Это работа, не требующая ни квалификации, ни профессионализма, ни результативности, ни даже обязательных рабочих часов, но которая при этом предоставляет комфортабельный кабинет, телефон и дотированное питание целой толпе чванливых краснобаев и надутых бездельников, которые вдруг обнаруживают, что многие воспринимают их серьезно только потому, что они могут ставить буквы ЧП после своих имен. Как можно говорить о каких-то недоплатах, когда на каждое свободное место претендуют, по меньшей мере, около двухсот кандидатов? Их было бы не меньше двадцати, даже если бы им пришлось за такую работу платить самим!

– Но ведь всего лет пять тому назад ты сам был заднескамеечником, – не без язвительности заметила моя жена.

Пришлось объяснить ей, что я был исключением. Считался одним из лучших, поэтому-то и сумел подняться на самую вершину.

Энни поинтересовалась, уверен ли я, что мои ответы смогут заставить их замолчать.

Вряд ли. Но и им никогда не заткнуть мне рот.

– Впрочем, выбора в любом случае нет, – сказал я, слегка пожав плечами. – Страна просто не примет повышения зарплаты депутатам, когда мы урезаем таковую медсестрам и учителям.

– Медсестрам и учителям? – обеспокоенным тоном повторила Энни. – Но это ведь куда как более серьезно, разве нет?

Иногда мне кажется, что моя жена никогда не научится разбираться в нашей политической кухне.

– Нет, Энни, – устало сказал я, – намного менее серьезно. Медсестры и учителя не могут голосовать против меня до следующих выборов, а заднескамеечники могут проголосовать против меня сегодня в десять часов вечера.

Как я и предполагал, встреча с моими заднескамеечниками прошла очень бурно. Они сказали все, что, по-моему, и должны были сказать. Я сказал все, что, в соответствии со своим собственным предсказанием, и должен был сказать, а они посоветовали мне не забывать, что если я потеряю поддержку своих собственных заднескамеечников, то больше вообще ничего никому не смогу сказать.