Максим Малявин - Записки психиатра (сборник)
Наконец Игорь пришел туда, куда намеревался идти в последнюю очередь. Вопреки опасениям, никто не стал хватать его под белы рученьки и не делал неприличных предложений вроде полежать. Выслушали, расспросили про детство и юность, поболтали за жизнь и поинтересовались, как он отнесется к перспективе попить лекарства. Долго? Ну, всяко дольше пары недель, так ведь и адским туристом он заделался уже давно, скоро почетным гастарбайтером станет. Нет, не наркотики, окстись, родное сердце, к наркотикам ты опоздал, гашишем да опием лечили в девятнадцатом веке. Ну, кому золотые времена, а кому так и не очень; ты бы к стоматологу тогдашнему сходил, вполне так инфернальненько.
Где-то к третьей ночи с начала приема лекарств десцендум ад инферум[52] прекратилось, уступив место крепкому сну. Несколько раз, к вящей радости соскучившихся демонов, Игорь прекращал пить таблетки – мол, я ведь не хроник какой-нибудь, я справлюсь сам. «Правильно-правильно, мы тебе еще не все показали», – подбадривали адские обитатели, и желание экспериментировать с внутренними резервами и силой воли проходило как-то само собой. Все же ночью лучше просто спать.
Кругом засада
На этот раз экипаж барбухайки прибыл в отделение милиции, поскольку получасом ранее оттуда позвонили и убедительно просили «забрать вашего архаровца, пока он не распугал всех приличных хулиганов, наркоманов и охламонов».
Эдик не был оригинален в выборе средства постижения дао. Зачем торить высокогорные тропы в поисках просветления, зачем созерцать пупок в ожидании сатори, когда можно сгонять проторенной тропой по маршруту диван – магазин, взять аквавита квантум сатис[53] и созерцать телевизор до полного взаимопонимания и обоюдоуважения с внезапно подобревшей реальностью. Комменты жены не в счет – она тролль хоть и злобный, но свой, родной, время от времени любимый.
Как это часто случается, вначале была успешно преодолена точка беспохмельного пробуждения, затем началась увлекательная погоня за ускользающей, игриво покачивающей всеми полусферами, хмельной эйфорией, которая плавно перешла в исполненный некоторой озабоченности бег от угрюмо-небритого, в бурке и папахе, похмелья – не ровен час догонит и овладеет… А потом жена сказала свое аргументированное домашней утварью «нет». И так три дня.
На четвертый день, выйдя на балкон, Эдик долго вглядывался в припаркованные внизу машины. А чуть позже пригнулся, слился с архитектурой и стал напряженно вслушиваться. Так и есть. ОНИ ВСЕ приехали за женой. А ведь он говорил, он предупреждал: длинный язык – быстрый кирдык. Видимо, где-то наболтала лишнего, а может, даже и поцапалась с кем (что неудивительно, при ее-то идиотской манере считать мужиков тупиковой ветвью эволюции) – и вот он, результат. Сейчас ее будут убивать. Сидят, обсуждают. Кто на стреме, кто будет штурмовать, кто соседей отвлекать, кто расчлененку в пакетах выносить. И ведь как все складно продумали! В одиночку не отбиться.
Настрого наказав малость ошарашенной развитием сюжета жене сидеть под кроватью, Эдуард тихой сапой покинул осажденный дом и метнулся к скоропостижно ставшим ближе и роднее милиционерам, благо машина ППС как раз проезжала мимо. Те, проникшись драматизмом момента, свезли женоспасателя в отделение. А уж там, отвечая на вопросы дежурного, мужик вдруг осознал, что попал в гадюшник. Причем в прямом смысле слова. Причем пополам с лягушатником. Змеи кишели вокруг, они ровным слоем покрывали пол, так что лягушкам приходилось прыгать по их извивающимся телам, безо всякого, впрочем, вреда для себя. Издав боевой клич африканского воина (мамба вышла, людям страшно-страшно), Эдик оказался с ногами на столе. Дежурный предпринял последовательно два нечеловеческих усилия над собой: он сначала НЕ запрыгнул на стол, а потом НИКОГО НЕ ПОКАЛЕЧИЛ.
Увидев новоприбывших в белых халатах и с добрыми, понимающими лицами, страдалец понял, где он сейчас может оказаться. Перспектива оставить жену в одиночестве разбираться с бандитами его вовсе не обрадовала, и он решил, что фиг с ними, со змеями, если эти идиоты в погонах решили завести служебный серпентарий, то это их личное дело, а он и виду не подаст. Поэтому в беседе с медперсоналом Эдик был напряжен, но очень корректен, все время косился на пол и поджимал ноги, но наличие змей (еще и издеваются, сволочи, одна чуть в штанину не залезла, гнездиться вздумала) упорно отрицал. Пока у доктора не возникла интересная, мать его, идея.
Наклонившись к полу, доктор подцепил змеюку пожирнее и кинул ее Эдику: лови, мол. Прыжку Эдика позавидовал бы вратарь любой сборной – если бы было принято бросаться ОТ мяча. Сочтя пробу со змеей положительной, экипаж барбухайки распрощался с повеселевшими милиционерами и под белы рученьки свел товарища в машину.
В наркологии («Ой, ты снова к нам, а ведь только четыре месяца прошло!») Эдуард уже особо не стеснялся: давил гадов, щелчками сбивал с себя лягушек – все равно спалили. Ладно хоть в милиции обещали обеспечить жене огневую поддержку.
На битву со злом взвейся, сокол, козлом
Не устаю повторять, что вопросы самокритики и самоконтроля – это те якоря, что не позволяют увлечь корабль нашего сознания в открытый океан безумия. Червь сомненья, что точит изнутри и зудит – мол, что же ты, идиот, творишь? – на самом деле зачастую просто змей нашей мудрости, которого плохо кормили и часто били по голове. Впрочем, даже такой полузадушенный внутренний критик лучше, чем полное отсутствие вопросов к себе. Особенно если оное сочетается с горячей убежденностью в чем бы то ни было.
Валерий (допустим, его зовут так) родился и вырос в селе, затерявшемся среди поволжских степей. Особенности генотипа, простая, но здоровая пища и ежедневный труд, составляющий большую часть местного расписания дня, обеспечили ему внушительные физические данные. Ум молодого человека пытался ответить на множество постоянно возникающих вопросов, порой находя совершенно неожиданные ответы, что несколько отдалило Валеру от других, менее замысловатых сверстников, хотя и не сделало его в полной мере белой вороной. Не бывает в деревне белых ворон с таким разворотом плеч, и странных тоже не бывает; так, максимум – альтернативно и нестандартно мыслящие.
Видимо, есть какая-то особенность, нечто неуловимое, что витает в воздухе отчизны и заставляет задавать себе вопросы, исполненные глубокого философского смысла, вроде «какого рожна?», «кто виноват?» и «что делать?». Вот и Валерий не смог увернуться. Следовало бы ожидать, что сложные вопросы, возникшие у человека с особенным мышлением, дадут невообразимо замысловатые ответы. Ничего подобного. Ответ на все вопросы явился в виде внутреннего голоса, который зазвучал под сводами черепа, сложив разрозненные фрагменты картины мира в кристально ясный образ.
«Понимаешь ли, Валера, – сказал доверительно голос, – есть на свете добрые силы. Вот как мы с тобой. И есть злые. Силы тьмы. Которые, Валера, нас с тобой злобно гнетут. И можно, мой дорогой друг, долго философствовать на темы всепрощения, отвлеченного миросозерцания и благословенного увэй, но лично я считаю, что революционный момент категорически настал. Если не мы, то кто? Ответ неверный, мон шер Валера, дед Пихто не вышел статью, а конь в пальто – харизмой и чувством прекрасного. Так что бери-ка ты шашку… ну, хорошо, хорошо, ножик тоже сойдет – и отправляйся на битву со злом».
Итак, благородная цель была поставлена, средства для ее достижения найдены, осталось всего-то ничего – найти адептов сил зла. Голос что-то там бормотал про соседского Пашку и бабу Нюру, но был высмеян: тоже мне, адепты! Пашка, он если зло кому и причинит, то только по пьяни, а с пьяного какой спрос? А баба Нюра – она просто из ума выжила, если и перетянет кого клюкой поперек спины, то не по злобе, а от изумления, да и не богатырское это дело, со старушенциями воевать. Испытывая жестокий недостаток мишеней и диагностических критериев, Валерий пришел к решению: в город, на вокзал! Там людей больше, чем на местной дискотеке, наверняка зло как-нибудь себя проявит.
На вокзале было не протолкнуться. Побродив пару часов, пообщавшись с милицией, цыганами и таксистами, Валерий уже вполне созрел до решения о тотальном геноциде, но тут проснулся червь сомненья и ущипнул его за самое дорогое. За самолюбие. В том смысле, что здесь явное несоответствие: всем борцам со злом положены сияющие доспехи и меч, а он тут, как дурак, в телогрейке и с ножом. Голос в голове пытался вызвать червячка на дискуссию, раздавить его вескими доводами, побудить Валерия к немедленным боевым действиям, чем окончательно сбил его с панталыку. Может, он и в самом деле дурак, и его разводят, как хомячка? Обидно было бы это выяснить постфактум, устроив массово-оптовое усекновение всякого лишнего.
Дорогу до областной психбольницы ему с радостью показали. Таксист, выслушав по дороге историю и полюбовавшись на размеры тесака, совершил аж два подвига: доехал до места без аварий и не взял денег: обижаешь, дорогой, какие деньги, деньги – это зло!
