Джером Джером - Досужие размышления досужего человека
Тянет выключить свет, потихоньку отворить окно и швырнуть угли вниз. Вряд ли они поймут, из какого именно окна полетел уголь, и я выйду сухим из воды. Стоят они прямо подо мной, и, если повезет, я не промахнусь.
Итак, пора решаться. Самих исполнителей я не вижу, поэтому целюсь по звуку. Сперва ничего не выходит, я огорчен и раздосадован; потом внезапно слышится вопль, за ним следует отборная брань – и я благодарю провидение. Музыка обрывается, певцы с хохотом расходятся. Их веселье ставит меня в тупик.
Внизу остается одна фигура. Мужчина, стоя под фонарем, грозит кулаком дому.
– Кто бросил уголь? – вопрошает он грозно.
Я с ужасом узнаю голос соседа из восемьдесят восьмой квартиры, ирландца, моего коллеги-журналиста. Подобно злосчастному герою пьесы, я мгновенно понимаю свою ошибку. Поздно. Этот достойнейший человек вышел на улицу, чтобы урезонить нарушителей спокойствия, и тут его – ничего не подозревающего и миролюбивого (пока по крайней мере) – настиг мой кусок угля. Так судьба играет смертными. Каждый из десяти горластых шалопаев заслуживал наказания, но карающий удар пал на невинного, угодив ему прямо в глаз.
Не дождавшись ответа, ирландец переходит дорогу, начинает подниматься по лестнице, останавливаясь на каждой площадке и крича:
– Какой негодяй бросил уголь из окна? А ну выходи!
Ответственный человек на моем месте дождался бы его появления, рывком распахнул дверь, храбро шагнул на площадку и заявил:
– Это был я, я бросил уголь, я хотел…
Боюсь, больше я не успел бы ничего сказать, ибо ирландец размозжил бы мне башку, не дожидаясь объяснений. К неудовольствию соседей, разразился бы непотребный скандал, который повлек бы не одно судебное разбирательство. Нешуточные страсти кипели бы несколько лет.
Впрочем, я не претендую на звание ответственного человека – я слишком плохой актер. Поэтому, разуваясь перед тем, как лечь в постель, я сказал себе: «Ирландец не в настроении выслушивать мои объяснения. Пусть остынет, вернется домой, умоется и хорошенько выспится. Утром, если мы повстречаемся по дороге на Флит-стрит, я ненароком упомяну о вчерашнем происшествии, посочувствую коллеге и выскажу предположение, что уголь бросил один из жильцов, раздраженный кошачьим концертом под окнами, а все случившееся – не более чем досадное недоразумение. Возможно, мне даже удастся заставить его посмотреть на эту историю с юмором. Позднее, в апреле или в мае, когда страсти поутихнут, я признаюсь ему, что раздраженным жильцом был я, и мы вместе посмеемся над давним происшествием за стаканом бренди с содовой.
Так и вышло. Мой ирландский приятель – здоровяк, человек добрейшей души, но весьма импульсивный – в ответ на мое признание заметил:
– Тебе чертовски повезло, дружище, что ты промолчал.
– Я понял, что спешить не стоит.
Иногда из уважения к чувствам других лучше промолчать. Да, Рождество вызывает во мне только раздражение, но я видел, как гимн «Вести ангельской внемли», исполняемый хриплым голосом в сопровождении безбожно фальшивящего корнета и флейты, разглаживал морщины на утомленных лицах и нес надежду отчаявшимся сердцам.
Одна мысль о шумных семейных сборищах на Рождество заставляет нас, интеллектуалов, кривиться, однако что вы скажете об истории, которую поведал мне один мой приятель?
Однажды на Рождество ему случилось гостить в сельской местности у друзей. И вот столкнулся он лицом к лицу с женщиной, которую в городе знавал как весьма доступную. Дверь в маленький коттедж была приоткрыта, а его знакомая вместе с какой-то пожилой женщиной гладила белье; она болтала и смеялась, поглощенная простой домашней работой, нежные белые руки ловко управлялись с утюгом. Тень упала на стол, молодая женщина подняла глаза, и ее лицо будто сказало ему: «Здесь я вас не знаю, и вы меня не знаете. Меня здесь любят и уважают».
Приятель обратился к пожилой женщине – жене одного из арендаторов его друзей – и попросил представить ее компаньонку.
– Моя дочь, – промолвила та. – Она служит в Лондоне и не может часто навещать меня. Но на Рождество всегда приезжает.
– Когда и навещать родителей, как не на Рождество, – ответил мой приятель с ухмылкой, за которую тут же себя возненавидел.
– Так и есть, сэр, – ответила мать, не заметив иронии, – она не пропускает ни одного Рождества, правда, Бесс?
– Ни одного, мама, – ответила дочь и склонила голову над бельем.
Выходит, на несколько дней в году эта женщина оставляла меха и драгоценности, наряды и деликатесы, чтобы пожить рядом с матерью чистой и простой деревенской жизнью. Эти рождественские дни были якорем, который удерживал ее на плаву, не позволяя скатиться на дно, ее последней надеждой на милость.
Да, все доводы в защиту Рождества и рождественских обычаев взывают к глупой сентиментальности. И все же я прожил на свете достаточно долго, чтобы понять: в нашем расчетливом мире всегда останется место для чувств.
© Перевод М. Клеветенко
О времени, потерянном перед прыжком
Вам приходилось наблюдать, как выходит из дому женщина?
Вот как это делает мужчина.
– Я ушел, скоро вернусь, – сообщает он лаконично.
– Стой, Джордж, – кричит жена из задней комнаты, – не уходи! Ты должен…
Шляпы валятся на пол, входная дверь хлопает.
– Я сказала, стой! – повышает голос жена, но больше для самоуспокоения.
Увы, птичка упорхнула!
– Не мог подождать минуту, – ворчит она, выходя в прихожую и поднимая шляпы, – а у меня, как назло, столько поручений!
Женщина не пытается выглянуть за дверь – ей прекрасно известно, что мужа и след простыл. Что за коварный способ уходить из дому, возмущается она про себя. Впрочем, чего еще ждать от мужчин.
То ли дело женщина. О ее уходе знают все, кому не лень. Она не станет тайком выскальзывать за дверь, а прямо и честно заявит домашним о своих намерениях. После полудня, за день до выхода, несколько раз подряд. Впрочем, к чаю она передумает, решив перенести выход на послезавтра. Однако вскоре вернется к первоначальному решению, начнет обдумывать план экстренной помывки головы и в течение следующего часа будет метаться между приступами эйфории и припадками черной меланхолии, вызванной дурными предчувствиями.
За ужином она уговорит приятельницу составить ей компанию. Та поначалу живо откликнется на приглашение, затем вспомнит, что в назначенный день занята.
Занята? Быть того не может!
– А сама-то? Забыла про Джонсов? – спрашивает приятельница.
Невероятно, и как ее угораздило забыть!
– Совсем из головы вон! Надо же, чуть не опростоволосилась. Придется перенести на четверг.
– Но в четверг не могу я!
– Тогда иди одна, дорогая, – заявляет наша героиня таким тоном, словно отказывается от мечты всей жизни.
– И не подумаю! – благородно восклицает приятельница. – Пойдем в пятницу вместе.
– Я скажу тебе, как мы поступим – выйдем пораньше (смелое предположение) и успеем до прихода Джонсов.
Они лягут спать в одной комнате, запасшись лейкой с горячей водой, томимые предчувствиями, что вряд ли переживут эту ночь. И до утра из спальни будут доноситься плеск и разговоры.
Встанут они поздно, злые и невыспавшиеся. И каждая будет уверена, что только неразумие подруги вовлекло ее в эту сомнительную авантюру. За завтраком поминутно будут спрашивать друг друга, готова ли другая. Конечно, обеим осталось лишь завязать шляпку. Потом достанется погоде, не желающей потворствовать их замыслам. После завтрака небо все еще будет покрыто облаками, и дамы решат отказаться от своей затеи. Однако нашей героине позарез нужно выйти из дому!
– А ты можешь остаться, дорогая, – заявляет она приятельнице.
Прежде приятельница колебалась, хочется ли ей выйти, – теперь последние сомнения улетучились.
– Решено, выходим, и хватит об этом! – восклицает она.
– Совершенно незачем под меня подстраиваться! К тому же одна я управлюсь быстрее. Я уже стою на пороге.
– Мне нужна буквально минутка. Это ты нас задерживаешь, вовсе не я!
– А твои туфли?
– Я мигом управлюсь. Впрочем, если ты настаиваешь, я остаюсь.
Приятельница близка к слезам.
– Ничего подобного! Мне просто неловко пользоваться твоей добротой – ведь ты выходишь лишь за компанию!
– А вот и нет! Я хочу выйти.
– Тогда стоит поторопиться. Сейчас юбку переодену…
Спустя полчаса они начнут выкликать друг друга из разных концов дома – и окажется, что обе давно готовы к выходу.
– Дождь накрапывает, – замечает героиня, спустившись с лестницы.
– Какая досада! – откликается приятельница с верхней площадки.
– Да, так и есть, моросит.
– Отложим прогулку?
– Как скажешь.
После переговоров они решаются на смелую авантюру, предварительно сменив ботинки и шляпки.
Несколько минут переполоха, и все готово к выходу, остается попрощаться с домашними.
Теперь главное – перецеловать детей. Женщина никогда не переступит порог дома без тайной мысли, что ей не суждено вернуться обратно живой и невредимой. Одного ребенка долго не могут найти, а когда находят, сильно раскаиваются – перед тем, как расцеловать, малютку не помешало бы отмыть. Но вот дети и любимый пес найдены и перецелованы, а кухарке даны последние наставления.
