Александр Стефанович - Париж ночью
На какое-то время я потерял их из виду. Но спустя несколько месяцев снова встретил свою знакомую. Она была не в себе. Я поинтересовался:
— Что случилось? Как поживает твой друг?
Ее ответ меня ошарашил:
— Лучше бы он сдох.
— Вы так нежно друг к другу относились… Что случилось?
— Ты что, не знаешь, что все мужчины подлецы? — вопросом на вопрос ответила она мне.
И разразилась бранью в адрес сильного пола. Я попросил ее не обобщать, а она напомнила мне о нашей последней встрече на Тверской и объяснила, почему ее любовник выглядел тогда столь экстравагантно. Оказывается, тот познакомился с богатенькой француженкой, которая довольно часто приезжала в Москву. Встретились они на международной выставке. По контракту он занимался оформлением экспозиции для французского павильона и возился с красками, поэтому и оделся похуже. Именно в этой одежде он и был представлен иностранной гостье. А француженка, не разобравшись что к чему, была поражена тем, что дизайнер ее павильона одет в какие-то лохмотья. Они разговорились.
Дизайнер начал жаловаться на тяжелую жизнь в России. Он давно заметил, что иностранцы очень любят эту тему. И чем лучше иностранец живет в своих краях, тем с большим удовольствием слушает про несчастья, которые обрушиваются на голову российского населения.
Дизайнер уловил в своей французской знакомой ту же жилку и решил ей подыграть. Француженка повелась и, воспылав состраданием к несчастному представителю русской богемы, после работы потащила его в магазин. Купила приличную одежду и даже сводила в парикмахерский салон, где украсила модной прической на свой вкус.
Явившись домой в новом прикиде, дизайнер изрядно насмешил свою подругу, когда рассказал про наивную француженку. Поначалу это показалось ей даже веселым. Если бы она знала, что француженка прониклась к ее другу не только жалостью. Иностранка решила сделать из этого, оторванного от благ европейской цивилизации русского современного человека. Это была история про Пигмалиона и Галатею, только в нашем случае они поменялись полами. Как поется в одной песенке: «Я тебя слепила из того, что было. А потом что было, то и полюбила». Француженка прониклась к русскому дизайнеру нежными чувствами. У них закрутился романчик.
Выставка закончилась, но ее поездки в Москву продолжались. Она придумывала для этого различные деловые поводы. Всякий раз она привозила ему целую кучу вещей и любила смотреть, как он их примеряет. А дизайнер, крутясь перед зеркалом, не уставал жаловаться на тяготы жизни. Он, разумеется, ничего не говорил русской подруге о своих подлинных отношениях с иностранкой. Продолжал развивать первоначальную версию про ненормальную француженку, которая одевает и обувает его из чистого альтруизма, спасая талантливого художника от нищеты. Моя подруга почему-то посчитала это забавным и приняла участие в «разводке» французской дурочки. Она даже давала советы, как похуже выглядеть, когда ее любовник, преодолевая брезгливость, одевался в вещи из секонд-хенда. При встречах с француженкой этот ловкач ей вкручивал: «Я был вынужден продать твои подарки, чтобы не умереть от голода в занесенной снегами России». Бедная иностранка рыдала. В конце концов она решила увезти дизайнера из этой дикой страны и поселить его у себя под боком в Париже.
Дизайнер сообщил моей подруге, что они должны расстаться. Это стало для нее большим ударом. Именно поэтому при нашей встрече я и выслушал ее монолог про мужскую подлость.
Но время все лечит. Подруга пострадала-пострадала, а потом вырвала бывшего возлюбленного из своего сердца и пошла по жизни своим путем. Вскоре она вышла замуж за состоятельного бизнесмена и напрочь забыла этого дизайнера. Перед ней открылся мир. Она отдыхала на прославленных мировых курортах. Могла позволить себе съездить в Париж на шопинг. И вот однажды, во время очередного визита во французскую столицу, она совершала рейд по улице Фобур Сант-Оноре, где находятся самые дорогие бутики, переходила из одного магазинчика в другой, обрастая огромными яркими пакетами, как вдруг на тротуаре столкнулась с жуткого вида клошаром. А тот бросился к ней с криками: «Ой, дорогая, как же я по тебе соскучился!» Она очень испугалась, а потом узнала в этом заросшем бородой человеке своего бывшего любовника. Это был дизайнер. В Париже он был одет еще хуже, чем в Москве, когда она отправляла его на свидания к француженке. Он был немытым, помятым, непричесанным и производил неприятное впечатление. В ходе разговора он поинтересовался, как она живет. Собственно, и так все было ясно. Пакеты из элитных бутиков красноречиво говорили о нынешнем уровне ее жизни.
Тогда и она поинтересовалась:
— А ты, я смотрю, не оставляешь своего хобби? Все охмуряешь богатых иностранок?
Дизайнер засмущался и спросил:
— Почему так думаешь?
— Ну, снова вырядился как последний бомж. Могу сделать тебе комплимент: свой клошарский стиль ты довел до совершенства.
Он промямлил в ответ что-то жалкое. И тогда она узнала, что ни с карьерой, ни с личной жизнью у ее бывшего любовника в Париже не сложилось. Его клошарский вид — это не декор, а образ жизни.
Подруга была отомщена. На прощание она купила своему бывшему кофе, багет с колбасой, пожелала счастья в личной жизни и пошла в следующий бутик.
– А как Париж отнесся к тебе? — спросил Пьер. — Я думаю, что мне повезло…
Смотрящий по европе
За те несколько месяцев, что снималась картина, я в Париже обвыкся, занялся языком, обзавелся знакомыми и надумал остаться. Вышло это случайно. Оказалось, что, пока я прятался в Швеции, история с убийством Вадика получила большой резонанс. А поскольку я оказался к ней причастен и даже был вынужден бежать из Москвы, мое имя попало в прессу. Префектура парижской полиции выдала мне, как «вырвавшемуся из когтей русской мафии», вожделенную «карт де сежур».
Сработал один из парадоксов французской жизни. Власти, довольно равнодушные к проблемам собственных граждан, могут вдруг воспылать любовью к какому-нибудь обиженному у себя на родине иностранцу. Иранские педерасты, гаитянские нищие, «борцы за свободу» Кот-д’Ивуара находятся тут на особом положении. Но мне было наплевать, что я попал в такую компанию. Главное — я получил «парижскую прописку» и мог вздохнуть спокойно.
А один приятель привел меня в таблоид «Париж ночью», где работал какой-то его знакомый, и представил «самым крутым русским папарацци». Меня обещали туда взять.
Я понимал, что работу в таблоиде «крутой папарацци» должен был начать эффектно. Тут мне еще раз повезло. В кафе на Шанс Элизе я помог разобраться с меню одному русскому. Кстати, первое, что я освоил по-французски, это были именно карты кафе и ресторанов.
Так вот, я заметил: мужик за соседним столиком пытается втолковать официанту, что хочет жареной рыбы. Он много раз повторял это по-русски, матерился и даже показывал, как рыбы плавают. Но в его исполнении это было больше похоже на заплыв крокодила. Извинившись, я нашел нужные слова, официант убежал за дорадой на гриле, а мужик пригласил меня к себе за столик.
Он назвал себя Леней Брянским и очень удивился, что я про него ничего не слышал. Когда мы познакомились поближе, то выяснилось, что Леня большой «авторитет», и даже более того.
Я ему чем-то глянулся, и Леня стал часто приглашать меня вместе пообедать. Несмотря на все разнообразие местных удовольствий, в Париже ему было очень скучно. Он тосковал по московской жизни, любил поговорить о наших доморощенных знаменитостях, среди которых у нас с ним оказалось много общих знакомых.
Еще он просил пересказывать ему, что пишут французские газеты. Это было очень кстати, потому что, практикуясь в чтении, я осваивал язык.
Однажды у него дома, а жил Леня в роскошной квартире с окнами на Люксембургский сад, я излагал ему статью про четырех сбитых французских летчиков, попавших в плен в Югославии. Там тогда шла война. Их фотографиями пестрели первые полосы всех местных газет. Эта тема неожиданно привлекла его внимание. Он просил как можно больше рассказывать ему про этих бедных ребят.
И вдруг поинтересовался, не знаю ли я, как ему выйти на какую-нибудь шишку из местных спецслужб.
В ответ я только усмехнулся — где я и где те службы? Потом спросил, зачем ему это понадобилось.
Ответ был неожиданным.
— Можно вынуть из плена этих летчиков, — произнес Брянский серьезно. Он вообще был серьезным человеком.
Я набрался наглости и напросился на аудиенцию к главному редактору «Парижа ночью» мсье Ури. Когда я рассказал про Леню, тот очень заинтересовался. К тому же оказалось, что шеф таблоида был знаком с министром внутренних дел Франции Жаном Ламбером.
Буквально на следующий день мсье Ури попросил меня устроить встречу с Брянским у себя на квартире. Там присутствовал и министр со своим переводчиком. Из разговора я понял, что для Жана Ламбера не было в тот момент дела более важного, чем спасение летчиков. На носу выборы, и его правящая партия нуждалась в козырной карте. Правительство было готово выделить на эту операцию большие деньги.
