Борис Карлов - Приключения Мурзилки
– Ладно, не дрейфь, – пихнул его локтём Кролик. – Скоро привыкнешь.
Прикурив потухшую папиросу, товарищ Крупская сказала:
– Вон, видишь телефон на той стороне улицы? Набери номер и жди, когда в окне мигнёт свет. После этого заходи. Повтори.
Гога повторил, затвердил номер телефона, рассовал пакеты по специально нашитым карманам, и они с Кроликом вышли на улицу.
– Что это она… про мёртвых говорила? – спросил Гога. – Умер кто-нибудь?
– Тот, который до тебя здесь работал. Его мёртвым в лесу нашли.
– Уб-били?..
– Нет, не убили. Так, грибами отравился.
– Он что же, сырые грибы кушал?..
– А кто его знает. В последнее время совсем соображать перестал. Так что ты тоже – с этим делом поосторожней.
– Что значит – тоже?..
– Головой соображай, вот что значит. Сам всё поймёшь со временем.
Потом они ходили вдвоём по клубам и дискотекам, и Кролик знакомил Гогу с продавцами. Те принимали товар и отдавали вчерашнюю выручку. Потом они вернулись товарищу Крупской, сдали выручку и получили за работу двадцать евро. Десятку Кролик оставил себе, другую торжественно вручил Гоге:
– Вот твоя первая честно заработанная десятка. Завтра пойдёшь один, получишь, соответственно, все двадцать. И это богатство – за пару часов прогулки по красивому ночному городу. На велосипеде ещё быстрей управишься.
Кролик подвёз Гогу на такси, и тот через дворы поплёлся к себе. В кулаке он сжимал первую в жизни заработанную десятку, но радости не чувствовал. Из головы не выходил другой мальчик, который работал курьером до него и которого нашли мёртвым в лесу.
Чтобы унять страх и угрызения совести, Гога дал себе слово хорошо учиться. Но одного слова оказалось мало: на уроках он больше клевал носом, чем слушал объяснения учителя. Вернувшись домой, прилёг на диван и сразу заснул.
Вечером он достал с антресолей велосипед, и отец в два счёта привёл его в порядок.
– Самолёт! – сказал он, хлопнув ладонью по сидению. – А что за работа? Почему так поздно?
– Забрать выручу в торговых палатках и отвезти хозяину.
Так говорить его Кролик научил. Наверное, все так говорили.
– Солидно, – одобрил отец, – не телеграммы разносить. Самый настоящий инкассатор. Смотри, будь осторожен на проезжей части. И с деньгами повнимательнее.
– Хорошо…
Глава седьмая
ЧТО ОСТАЛОСЬ ЗА КАДРОМ
Такеши и Куроудо, суперниндзи, посланные Мисимой для слежки за Собакиным, чувствовали себя в Москве, выражаясь помягче, не очень комфортно. Их экзотическая внешность привлекала внимание прохожих, собак и милиционеров. В транспорте к ним под одежду тянулись руки карманных воришек, контролёры требовали штраф за безбилетный проезд. Ночью к ним в номер ломились подвыпившие кавказцы, которые приняли их за одиноких женщин востока.
Невзирая на все эти досадные трудности, ниндзи занимались своим делом. Они видели, что Собакин завёл знакомство с сыном главного инженера предприятия «Московский водопровод», и принялись следить за мальчиком. Вскоре они узнали следующее.
После школы Гога приходил домой и до вечера спал. Потом делал уроки, а около одиннадцати садился на велосипед и катался по городу, заходя в разные увеселительные заведения. До этого он заходил к пожилой даме, которую, как следовало из базы данных, звали Нинель Ильинична Крупенина. В прежнее время она работала в горкоме комсомола, заместителем первого секретаря по идеологии, и ещё тогда получила прозвище «товарищ Крупская». Гога объезжал десяток-другой тусовочных мест – дискотек и клубов – и снова заходил к пожилой даме. Часа в три он возвращался домой и ложился спать. А утром уходил в школу… и всё сначала.
Что очень важно, помимо Гоги к товарищу Крупской частенько заходили крепкие молодые люди китайской внешности.
Из этой информации, полученной в результате подглядывания и подслушивания, бега по крышам и проводам над ночной Москвой, взлётами и фантастическими прыжками через улицы на сверхпрочных нитях, ниндзи пришли к тому выводу, что Гога работает на китайскую разведку.
Ещё один эпизод утвердил их в этом: однажды Гога залез в дорогую машину с затемнёнными стёклами и нигде не зафиксированными номерными знаками и провёл там с неизвестными около часа.
Машина с затемнёнными стёклами принадлежала секретному отделу СМЕРШ Российской контрразведки.
От анонимного источника в отдел поступила информация о прибытии в Москву диверсанта-отравителя. Майор Алмазов, которому было поручено это дело, побеседовал с инженером Водопьяновым, и тот рассказал про назойливого иностранца из несуществующей фирмы «Голубая вода». Установить тот факт, что иностранец является ни кем иным как шпионом Собакиным, было несложно.
Гога возвращался из школы, когда с ним поравнялась эта машина. Двое мужчин подхватили его под руки и, не успел он пикнуть, затолкали на заднее сидение. Его стиснули его с двух сторон, дверца захлопнулась, и стало тихо.
– Простите, Георгий Иванович, что мы вынуждены вас побеспокоить столь бесцеремонно, – заговорил, не оборачиваясь, мужчина, сидевший спереди. – Однако дела, связанные с государственной безопасностью, в некоторых случаях вынуждают нас поступиться некоторыми условностями. В конечном счёте вы убедитесь, что всё делается для вашего же блага и в интересах общественного блага.
Гога сильно перетрусил: он подумал, что его уже арестовали за наркотики.
– А при чём тут… г-государственная безопасность? – пролепетал он, заикаясь.
– При том, что здоровье нации и есть одна из главных составляющая безопасности государства. С этим вы не будете спорить?
Кто же будет спорить с таким утверждением. Гога с перепугу всё ещё не знал, что делать: как можно быстрее сознаваться или наоборот, от всего отказываться.
– И что… теперь будет?.. – выговорил он, с трудом ворочая ставшим вдруг сухим, как еловая шишка, языком.
– Успокойтесь, выпейте воды.
У того, который сидел справа, в руке оказался гранёный графин с водой, а у того, который слева – стакан. Двумя солидными бульками стакан наполнился, Гога обхватил его двумя руками и, лязгая зубами о край, выпил до дна.
– Я… я сам хотел во всём признаться, – заговорил он торопливо. – Сам, понимаете? Я только не знал, куда идти, к кому это самое, надо обращаться…
– А идти никуда не надо, – сказал Алмазов. – Мы сами – уже здесь.
– Да! Помогите мне, помогите, я запутался… Я всё скажу, всё сделаю!..
– Сколько вам заплатили? – голос Алмазова сделался суровым.
– Мне? Десять… то есть, это на двоих, а сегодня уже двадцать обещали. Но я сдам, я не тратил, они дома…
– Итого, тридцать тысяч долларов. Цена здоровья, а может быть и жизни миллионов москвичей…
– Нет, не долларов, не тысяч, просто рублей, то есть, евро…
– Кто ваш сообщник?
– Кролик. То есть, Боря Кроликов. Ещё эта, товарищ Крупский… то есть… товарищ Ленин… то есть… Я лучше напишу… всё напишу, как было.
Из спинки переднего сидения откинулся столик с приготовленной бумагой. У товарища с левой стороны в руках оказалась бронзовая чернильница, у товарища справа – гранёный карандаш с надетым на его конец металлическим пером.
– Вот вам бумага и ручка. Пишите.
Вечером Алмазов явился на доклад к генералу Орлову. Выслушав обстоятельства возникшей путаницы, генерал не удержался от улыбки и распорядился так:
– В отдел по борьбе с наркотиками его не отдавайте. Поскольку эти два дела непосредственно пересекаются, закройте оба. Мальчишку губить не стоит – совершенно очевидно, его втянули. Будет искупать вину агентурной работой. Выдайте ему микрокамеру, пусть записывает все контакты – как по линии Доджа, так и по линии наркотиков.
– Отличная мысль, товарищ генерал, – кивнул Алмазов.
– Вопросы есть?
– Мальчишка спрашивал, куда сдавать заработанные деньги.
– Пусть оставит, – добродушно махнул рукой генерал. – Парень живёт без матери, деньги в семье пригодятся. Распорядитесь списать как накладные расходы.
– Отличная мысль, товарищ генерал. Разрешите идти?
– С Богом.
Всем происходящим в его жизни за последние дни и часы Гога был в буквальном смысле ошарашен. Никогда ещё на него не обрушивались события такого масштаба – и наркомафия, и шпионаж, и агентурная работа – всё в одну кучу. А ещё завтра прилетала так называемая племянница. С перепугу Гога вдруг стал хорошо учиться. В дневнике у него появились первые за много лет пятёрки, гордые и красивые. А до этого последнюю пятёрку он, видел у себя в дневнике, кажется, в шестом или седьмом классе – не то по рисованию, не то по пению…
Получив от Алмазова шпионскую микрокамеру, Гога ощутил собственную значимость. Не в какой-нибудь виртуальной игре, а в самой что ни на есть настоящей жизни.
Камера оказалась не такая уж микроскопическая; в сигаретной пачке она занимала половину нагрудного кармана джинсовой рубашки. Объективчик скрывался в пуговице, пришитой к клапану кармана. Гога застёгивал карман, и камера включалась, начиная записывать звук и изображение.
