Виктор Шендерович - Неснятое кино

– Как вас зовут?

– Йохан Кирш, – после паузы ответил человек. – Доктор Йохан Кирш.

Агуня что-то толкла в ступе.

Лицо ее не выражало ничего. Но потом она застыла на полудвижении – и вдруг со всей силы в ярости ударила посудину о камни.

Вождь шел вдоль реки, потом остановился:

– Фема!

Он подождал секунду, и Фема медленно поднялась из-за каменной гряды.

– Почему ты прячешься от людей? – спросил он. – Разве ты мышка или хорек?

Фема молчала.

– Идем домой, – сказал отец.

Фема молча помотала головой.

– Ты хочешь увидеть его еще раз?

Фема кивнула.

– Иди сюда.

Фема подошла, и Вождь обнял ее.

– Может быть, все еще обойдется, – сказал он. – Может быть, он будет жить здесь еще много разливов реки. Но ты взрослая девочка, ты знаешь: есть порядок…

– А если нарушить порядок?

– Тогда съедят меня, – просто сказал Вождь. – А потом тебя и бабушку.

– Кто?

– Они. Все, – в самое ухо дочери сказал Вождь.

Кетчуп сидел на своей койке, раскачиваясь взад-вперед. Человек с одичавшими глазами.

– Не оставляйте меня здесь одного, пожалуйста! – умолял он. – Либо пристрелите, либо зажмурьтесь покрепче и съешьте кусок карачура! Один раз. А там как пойдет. У меня есть радио… Будем разговаривать обо всем, вспоминать… Вы в армии были?

– Нет, – сказал Альберт.

– В армии, перед отбоем, мы вспоминали вслух все подряд из человеческих времен: рестораны, фильмы… девушек вспоминали… Давайте, а? Скоротаем жизнь…

– Я не могу, доктор, – сказал Альберт. – Не обижайтесь – не могу!

– Тогда вам лучше застрелиться, – после паузы произнес Кетчуп. – Я знаю, что говорю.

Короткий северный день уходил прочь, и племя провожало его, сидя у костра. Подросток точил нож под одобрительными взглядами женщин.

– Твой-то как вырос… – сказала одна другой. – Сколько ему?

– Еще маленький, – зарделась женщина.

– Не очень-то маленький, – заметила третья, с красивой грудью. – Мне шкуру подарил. Смотрит все время. Такой красавец.

Юноша резко встал и опрометью бросился прочь.

– Хочешь, я его научу? – спросила у матери третья.

– Чему?

– А вот чего сама умею, тому и научу.

– Ой, бабы… – поморщился дядька-людоед, сидевший на завалинке с сигареткой.

– Завидно – скажи, – отрезала та, которая была с красивой грудью.

– Дура, – беззлобно ответил дядька. – Лучше бы подымила вокруг – от комарья спасу нет.

– Да-а… – подал голос щупловатый, лежавший неподалеку с пивком в руке. – Комары у нас – о-о!..

– Комары везде о-о, – сказал дядька.

– Не-е, – возразил щупловатый. – Наши больше. Таких, как у нас, нигде нет. Просто птицы. И запах вот этот… Нигде такого нет!

– Так это ты и пахнешь, – вдруг сказала красивая.

– Ой, бабы! – вдруг выдохнула мать юноши. – Когда ж нам счастье будет?

Альберта под конвоем вели мимо этого диалога по берегу реки. Рядом группа молодых аборигенов лениво играла во что-то вроде футбола, перебрасываясь вместо мяча черепом.

– Вы не оставляете мне выбора, – угрюмо сказал Вождь. Он сидел в своей юрте, перед ним стоял приведенный.

– Это ваши проблемы!

– Не дерзи мне, дурак, – сказал Вождь. И после паузы произнес: – У меня есть дочь…

– Я понимаю… – Альберт сменил тон.

– Какой понятливый! – прервал его человек в пальто на голое тело. – Ну, хорошо. Давай – компромисс…

– У нас уже был компромисс.

– А-а, – хмыкнул Вождь. – Нет, это я тебя просто обманул! А компромисс – сейчас. Ты не будешь есть карачура. Станцуешь вместе со всеми, совершишь обряд… в общем, все, что полагается… а мясо я подменю. – Он понизил голос. – Съешь кусок кабанины. И будем жить!

– Я не стану жить по-вашему! – сорвался Альберт.

– Дурак, – снова констатировал Вождь. – Ладно. – Он задавил в пепельнице сигарету и встал, давая понять, что разговор окончен. – Дело хозяйское! Не пропусти рассвет. Этот – последний…

– Как это будет? – не выдержал Альберт.

– А-а, перестал геройствовать? – Вождь усмехнулся почти печально. – Ничего нового, мой друг. Сегодня моя ясновидящая теща увидит во сне, как вы просите духов ночи навести порчу на наш прекрасный народ. Вас свяжут. Потом Вуду выступит с речью перед Советом племени. Он расскажет о раскрытом заговоре. Кстати: время от времени Вуду трахает жену одного нашего ветерана, и ветеран, кажется, что-то подозревает, поэтому не исключено, что у вас появится сообщник. Потом вас съедят – скорее всего, вместе с ветераном.

Вождь помолчал, а потом попросил:

– Не доводите до этого идиотизма, Альберт. Если вам не жалко себя, пожалейте мою дочь!

Вождь вышел из юрты – и напоролся взглядом на взгляд Фемы. Она сидела на корточках и затравленно смотрела в глаза отцу. За спиной Вождя в юрту тут же вошли трое – через мгновение они вывели Альберта и повели в сторону палатки.

Один из конвоиров легко и почти дружески подталкивал миссионера в спину.

– Не ходи за ними, – тихо, но жестко остановил Вождь движение дочери. – Может быть, он еще передумает, – добавил он.

Фема хотела что-то спросить, но не спросила, и Вождь, тоже ничего более не сказав, вернулся к себе в юрту.

А возле Фемы возник Вуду.

– Ты совсем замерзла, – сказал он, протягивая питье.

Фема не пошевелилась.

– Выпей, – велел Вуду. – Горячее.

– Вы говорили: духи реки хотят ему добра! – вдруг горячо заговорила дочь Вождя. – Вы…

– Я поэтому и пришел, – перебил ее Вуду. – Пей!

Фема отпила из чаши.

– А теперь пойдем.

– Куда?

– Туда, где все будет хорошо, – ответил Вуду.

Когда конвоиры ушли, Альберт еще некоторое время постоял посреди своей палатки. Потом сел, поправил книги. Автоматически открыл тетрадь и даже взял ручку. Потом отбросил ее и обхватил голову руками.

– Привет, – раздался рядом голос мальчика.

– Здравствуй. – Альберт даже не заметил, когда вошел Локоток.

– Я тут посижу?

– Хорошо, – согласился Альберт.

Локоток сел.

– Давай сварим микроба? – предложил он после паузы.

– Прости. – Альберт с трудом выдавил улыбку. – Не хочется.

Они еще помолчали, а потом Локоток спросил:

– Шибанутый, тебе страшно?

– Страшно, – ответил Альберт.

– Потому что тебя убьют?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Все говорят…

– Надеюсь, это сделаешь не ты, – сказал Альберт, и мальчик вдруг бросился на него с воем и с кулаками:

– Смеешься, да? Смеешься!

– Ты что! Ты что?..

Альберт не сразу сумел поймать Локотка за руки, а тот кричал ему в лицо, задыхаясь, сдавленным голосом:

– Если бы был другой карачур, я бы смог! Я бы смог! А этот смотрит прямо в глаза! Я же не виноват, что он на меня… смотрит! И прямо как будто говорит: а я тебя не убил, а я тебя не убил! И у меня руки как не свои, и всего прямо… бьет внутри… К-колдовство какое-то!

– Так ты его не убил? – ахнул Альберт.

– Не смог! – в отчаянии простонал мальчишка. – Опозорил отца-а!

И он зарыдал на руках у Альберта.

Фема порывисто целовала руки Вуду.

– Ну-ну, что ты, что ты… – говорил старик. – Ты все запомнила?

– Конечно! Когда крикнет сова – сначала один раз, а потом два…

– Умница, – сказал Вуду и погладил ее по голове. – А теперь ступай к нему.

Вождь остановился у костра, перед которым, не мигая, сидела Агуня.

– Может быть, пора спать? – произнес он, помолчав.

– У меня осталось мало времени, – ответила женщина.

– Вам рано думать о смерти, – сказал Вождь.

– Ты помнишь мою дочь? – вдруг спросила Агуня.

– Да, – ответил человек в пальто на голое тело.

– Я видела ее сегодня, – просто сказала Агуня. Она подняла взгляд от огня. – Иногда я вижу сны без твоих указаний, Вождь. Она плакала.

Вождь ничего не ответил.

– Зачем это все, если она плакала?

За спиной Агуни бесшумно возник Правая Рука. Вождь поймал его взгляд и дал знак рукой: сейчас.

– Ладно, – вздохнула Агуня. – Иди, начальник. У тебя так много дел…

Глубокая ночь дышала вокруг реки.

Локоток стоял на берегу реки, всхлипывая и тайком щелкая себя по темечку. Стражи пили у палатки Альберта, поглядывая на полог. Где-то женщина баюкала своего Дудо:

– Дудо вырастет большой. Он никого не будет бояться. И все будут его любить… И духи реки его не тронут, и будет Дудо жить долго-долго…

Альберт лежал, глядя в темную ткань палатки, у изголовья сидела Фема.

– И найдет волшебную траву, – баюкала женщина, – и станет быстрым и невидимым, и съест всех карачуров… Всех-всех! – нежно и страстно повторила она.

– Мы не виноваты, – сказала Фема. – Мы так живем.

– Я знаю, – сказал Альберт, и вздох все-таки вырвался из его груди. – Черт возьми, как глупо!

– Ну-ну-ну, ничего-ничего… – сказала Фема и осторожно погладила его по голове. – Поболит и пройдет, поболит и пройдет…

Совсем рядом, из-за тонкой ткани, начали раздаваться откровенные звуки любви. Альберт отвернулся. Но женский стон пробивал небеса, и Фема вдруг наклонилась и повернула голову Альберта к себе: