Сергей Боровский - Уроки переносятся на завтра
- С того самого момента, как вы устроили концерт в ресторане «Железнодорожный», подсунув ансамблю переделанные слова Французского гимна. Нам также известно, кто выступил зачинщиком смуты. Продолжать?
- Если вы имеете в виду мою речь на собрании, - попытался оправдаться Шнырь. - То её текст был согласован.
- Неужели? С кем?
- С ним. - Шнырь простонародным жестом ткнул в Атиллу.
Майор проигнорировал и это хамское заявление.
- Затем вы надоумили некоего Жилкина возглавить импровизированный отряд, идея создания которого тоже, безусловно, принадлежит вам. Вы организовали и доставили оружие...
- Позвольте! - вскричал Атилла. - Это какое-то недоразумение!
- Вы вели сомнительные беседы среди студентов советского общежития. И, кстати, паспорта эти никто и никогда не выдавал.
Майор сделал паузу, а Шнырь тяжело вздохнул и поскрёб пальцами за ушами.
- Эх, гражданин начальник!
Он повернулся к дружку, всё так же невинно сидевшему, сложа руки на коленках.
- Раскусили нас с тобой, Атилла, как последних первоклассников.
- Да уж.
- Придётся им все рассказать.
- Другого выхода я не вижу.
Секретарь в углу так и замер с занесёнными над пишущей машинкой пальцами.
- В общем, так, - с трудом выдавил из себя Шнырь. - Мы прилетели на Землю с другой планеты.
Писарь отчётливо икнул, а конвойные покрепче сжали челюсти. Но ни один мускул не дрогнул на лице майора.
- И каковы же цели вашего визита? - вежливо осведомился он.
- Чистой воды любопытство, - заверил его Шнырь. - У нас там на этой… Да вы всё равно не знаете… Короче, мы достигли предела совершенства и теперь пожинаем плоды, так сказать. Всю работу за нас выполняют машины, всего в достатке и бесплатно. Войн нет, природных катаклизмов тоже.
- Коммунизм?
- Почти, хотя мы и называем его по-другому. В общем, все замечательно, но иногда, знаете ли, скучновато. Хочется чего-нибудь эдакого...
- Импозантного, - подсказал Атилла.
- Во-во! А то порой такая тоска наваливается…
- Аж тошнит!
- Но, слава Всевышнему, - продолжил Шнырь, - остались ещё отдельные уголки в природе, наподобие вашего, куда мы отправляемся отдыхать душой.
Майор с улыбкой откинулся на спинку кресла.
- Предел совершенства, говорите? По мне, так вы нарисовали картину самого что ни на есть застоя. Гниёте заживо, господа.
- Тут вы совершенно правы! - легко согласился с ним Шнырь. - Но диалектический материализм открыл нам глаза.
- Дал новое дыхание! - опять вмешался Атилла. - Это бесконечное развитие по спирали, эта неуспокоенность, этот животворящий энтузиазм! Вот что мы собираемся позаимствовать у землян... - Он как бы осёкся. - Если, конечно, вы нас отпустите.
Майор молчал.
- Нипочём не отпустят, - усомнился Шнырь, глядя на него. - А жаль.
- Мы могли бы договориться, - понизил голос Атилла. - Новые технологии в обмен на нашу свободу. А?
- Наличные? - предложил Шнырь.
Писарь уже давно ничего не строчил. Амбалы откровенно зевали.
- А звездолёт вы где оставили? - спросил мудрый майор.
- Нигде, - признался Атилла.
- Эти погремушки нам ни к чему, - пояснил Шнырь. - Мы путешествуем одним лишь напряжением силы воли...
Но как именно они это делали, он поведать не успел.
- Хватит! - заорал в бешенстве майор и вскочил со своего места. - Поиграли и будет. А теперь слушайте меня внимательно. Сейчас вам выдадут пишущие принадлежности и по листку… Нет, по три листка бумаги. Ровно в 18-00 я вернусь, и прочитаю ваше чистосердечное признание. И если там не будет того, что я ожидаю от вас услышать, пеняйте на себя. Глаз с них не спускать!
Он пулей вылетел из кабинета, успокоившись сразу, как только закрылась за ним дверь. Противника нужно изматывать сменой ритма и декораций. Расколятся. И не таких обламывали.
А в кабинете продолжался спектакль.
- Что происходит, дорогой мой друг? - горестно спросил Атилла.
- По-моему нам не поверили.
- Я тоже так считаю. Ну что ж, любезнейший, - обратился Атилла к писарю. - Давайте реквизит.
- Мы не из тех, кто прячется по кустам, как страусы.
Им тут же выдали по короткому карандашу и по стопке серой бумаги, и друзья погрузились в творчество. Достаточно продолжительное время они не произнесли ни слова, пока Атилла не оторвался от своего труда и не обратился к писарю:
- Уважаемый, как правильно пишется слово «дроболызгнуть»?
- Отвечать не положено, - заученно пробубнил тот.
Но вместо него отозвался Шнырь.
- Что-то ты фантазируешь. Я и слова-то такого не слышал.
- Ну, как же! Это когда в лоб кулаком.
- А что, мы уже, значит, ВУЗов престижных не заканчивали? Грамоте не обучены?
- Практики мало, - пожаловался Атилла. - Тупею на глазах. Вот, послушай, что у меня получилось.
Но Шнырь лишь скомкал свой листок и бросил его на пол.
- Всё! Надоело! Пора сматываться отсюда.
- Друг, мой. Ты же знаешь, что я не сторонник применения грубой силы.
- Правда?
Конвойные переглянулись и одновременно потянулись к кобурам.
- В сортир можно? - в открытую глумясь, спросил Шнырь. - Я быстро. Одна нога здесь — другая там.
На него уставились два бескомпромиссных дула.
- Понял. Нельзя.
Но в ту же секунду он ловко плюхнулся на живот, оттолкнулся ногами, проехав по паркету, и оказался за спинами конвойных. Нанеся два коротких удара, которые свалили противников на колени, он аккуратно разжал их пальцы и забрал револьверы себе.
Писарь сполз со стула, чтобы спрятаться в углу. Начинать перестрелку в его вечерние планы не входило, хотя и торчала откуда-то из штанов мощная пушка.
- Вот это правильно, - похвалил его Шнырь. - Это то, что я называю настоящим геройством. Ведь что такое подвиг? Это когда ты жив и здоров, несмотря на усилия многочисленных недругов.
Они вдвоём легко спеленали здоровенных конвойных и писаря, усадив их на полу спинами друг к другу — треугольник, как известно, самая устойчивая фигура в трёхмерном пространстве. В ход пошли предметы, хоть сколько-нибудь годившиеся для этого: и ремни, и провода от электроприборов, и даже шнурки ботинок. Рты, как полагается, они заглушили кляпами.
С окном, заделанным снаружи решётками, Атилла справился играючи, вырвав железные прутья из податливого бетона. Уголовники поднялись на подоконник и исчезли в тёмном проёме, ступив на каменный карниз, опоясывавший здание по периметру. Вернувшийся без опозданий майор застал на полу лишь унылую компанию своих подчиненных.
Листки с «чистосердечным» валялись вокруг, но только пользы в них содержалось крайне мало: Атилла, как мог, пересказал по памяти знаменитую историю чокнутого испанского идальго, а Шнырь раз сорок вывел русский алфавит. Ни на что другое, кроме графологической экспертизы, записки эти не годились.
Глава 47. Разбор полётов
О том, что в общежитии творится что-то неладное, деканат стал догадываться в понедельник с утра, когда на стол перед секретарём легла диковинная объяснительная. В ней говорилось о том... Впрочем, пересказ содержания лучше опустить ввиду его совершеннейшей неприемлемости для нашего пуританского повествования.
Принесший объяснительную студент робко мялся возле двери и на вопрос, что это, собственно, такое, окончательно замкнулся в себе. Его прогнали, но через пять минут пришел другой с аналогичным документом. Он оказался более разговорчивым, и для расследования в общагу отправилась делегация во главе с заместителем декана.
На стенде объявлений, висевшем у прохода через вахту, они сразу же нашли то, что их интересовало. Рядом с «приносить и распивать спиртное строго воспрещается» крупными красными буквами было написано:
«Согласно распоряжения Министерства Высшего Образования всем студентам срочно предоставить в деканат сведения об интимных отношениях, имевших место за последние две недели».
Хулиганское объявление сорвали, и вместо него повесили пустопорожнюю угрозу о передаче почерка на дактилоскопическую экспертизу. А вечером грянул великий шмон, волны которого докатились до самой вершины институтской иерархии.
После отъезда опергруппы в общаге наступила удушающая тишина. Попрятавшись по комнатам, студенты гадали о возможных последствиях и обсуждали варианты их преодоления. В основном, шёпотом. Многие вообще не прикасались к подушкам, и поэтому ночь текла медленно, словно густо заваренный кисель.
С самого утра в общежитие повалили важные делегации.
226-ой в этом плане досталось больше других — она буквально кишела народом руководящего вида. Ещё никогда её стены не видели такого количества начальства, собранного в одном месте и в одно и то же время. Сереге даже показалось, что в помещении от их присутствия стало как-то светлее.
Делегацию возглавлял проректор по учебно-воспитательной работе. Красный от злости, с дымящейся сигаретой во рту, он не стеснялся в выражениях и сыпал ругательствами, подавая плохой пример подрастающему поколению. Его, однако, вполне можно было понять — разбуженный среди ночи звонком из органов, он уничтожил в доме недельные запасы валокордина и коньяка.
