Роман Днепровский - Ироническая проза ч.2
- Вот ведь козлы! - прокомментировал сообщение судьи приятель, - а я тебе сейчас расскажу, как у нас бомжик лопнул! Он окочурился в теплотрассе, распух - а как его наверх стали тащить - так он и лопнул! Вонищи!... Девчонка-эксперт - в обморок!...
- Всё, всё! Завязывай! - замахал руками судья, которого от такого начала повествования сразу же передёрнуло - за столом же сидим! Берега-то не теряй!
- Вот и я говорю, - обидно заржал в ответ бывший опер, - что вы там, в своём суде, чистоплюи все! А мы - мы всю грязную работу делаем, и вам да следователям результаты на блюдечке приносим! Ну, давай! - бывший сыскарь наполнил стопки до самых краёв, - за российскую милицию! Поехали!
...Через час судья уже "плыл": он не заметил, как его товарищ успел заказать ещё пятьсот грамм "беленькой", которую теперь разливал из графина, сопровождая застолье рассказами из своей оперской практики. Рассказы были - один аппетитнее другого, будто на подбор - но судья старался слушать рассказчика в пол-уха, и выпитая водка этому очень даже способствовала. Как будто из тумана кричал Михалыч, сняв с руки часы и размахивая ими перед лицом судьи:
... - пятьдесят лет! Вот что значит - совецкое качество! Пятьдесят лет пролежали в песке, а я завёл - они сразу пошли! А трупу-то они уже и без надобности!... - включив на секунду сознание, судья успел сообразить, что хронометр, которым хвастается теперь его друг, пол-века пролежал в земле, и не просто в земле, а был обнаружен на неопознанном трупе, который рыбаки обнаружили, когда вода подмыла берег в районе насосной станции. От одной только мысли об этом судью затошнило, и он предпочёл отключиться. До него ещё долетали обрывки восторженных фраз о "совецком качестве", но он уже не реагировал на них.
...Из состояния глубокой задумчивости судью вывел сигнал сотового телефона. Звонила секретарь Наташа:
- Николай Петрович, вы где? - в голосе Наташи была тревога, - уже все собрались - прокурор, потерпевшая... Обвиняемых уже доставили... Где вы?...
Судья глянул на часы - и ему стало совсем плохо! Приговор! Сегодня же нужно оглашать приговор по делу насильников! И как же это они с Михалычем так засиделись-то?... И как - КАК?! - он теперь в таком состоянии поедет в суд, как приговор зачитывать будет?! Ведь он же пьян, волшебно пьян! Пьянй судья на процессе!... Позор, позор!...
- Наташа, - впервые за всё время его судействования, в голосе судьи при разговоре с подчинённой зазвучали какие-то просительные нотки, - Наташа, а никак нельзя перенести процесс на завтра? А ещё лучше - на послезавтра, А, Наташ?... Придумай что-нибудь...
- Да вы что, Николай Петрович?! - тревога в Наташином голосе сменилась настоящим изумлением, - как это - "перенести процесс"? Уже все собрались - прокурор, потерпевшая, адвокаты - вас ждём!
- Хорошо, - судья сменил тон на официальный, - сейчас буду.
Взять такси на привокзальной площади, даже не смотря на волшебное состояние наших героев, было делом пяти минут. Михалыч решил не бросать приятеля, и вместе с ним ехать в суд. Всю дорогу он запугивал таксиста: " - Смотри у меня! Ни кого-нибудь - судью везёшь! И не дай Бог тебе, водила, повстречаться с ним в суде - на полную катушку отмотает!..." Судье было стыдно.
Дальше... Дальше было всё, как всегда: слово прокурора, речи адвокатов... Черновик приговора по делу насильников у судьи уже был написан, и теперь оставалось лишь соблюсти все формальности. Удалившись в совещательную комнату, судья, как мог, быстренько переписал приговор набело - всё равно, Наташа потом перепечатает - и вышел в зал судебных заседаний.
- Именем Российской Федерации!... - начал судья в тишине. Строчки приговора, написанные чуть кривым почерком, облекаясь в слова, обретали чеканность и вес. Может быть, в тысячный уже раз зачитывал наш судья приговор - и в тысячный раз, как впервые, переживал суровую торжественность момента. И вдруг... Вдруг что-то неприятно кольнуло его сознание: примерно такое же чувство испытывает меломан-эстет, когда вдруг слышит во время исполнения какой-нибудь "Аппассионаты" фальшивую ноту... А эта "фальшивая нота" в речи судьи - он точно знал это! - прозвучала уже не один раз. В чём же дело?...
И тут он всё понял: он же перепутал фамилии обвиняемых! И только что вынес приговор: насильнику - пять лет, а его сообщнику - тому самому, что никого не насиловал, а только держал жертву - ему влепил семь! Вот так прокол!... И ведь ничего исправить невозможно: не может же судья во время вынесения приговора вот так просто взять, да и сказать: извините, мол, граждане дорогие - попутал я фамилии, не тому подсудимому "семерик" впаял... Остаётся одно: делать вид, что так оно и должно быть, и не было никакой ошибки.
И здесь, в тишине судебного зала, раздаётся жалобный вопль того самого обвиняемого, который только что был приговорён судьёй к этим самым семи годам:
- Гражданин судья! А за что мне-то - семь? Я ж только её держал, не **** даже... Почему?...
- А вот потому... - судья повернулся к приговорённому и строго посмотрел на него, - потому и семь, что только держал! Чтобы над тобой теперь вся зона смеялась! - и, не оборачиваясь, вышел из зала судебных заседаний.
...Ситуация требовала нервной разрядки, да и приятель Михалыч ждал нашего судью здесь же, в коридоре. Он уже был в курсе того, какой приговор только что вынес наш герой: вышедшие в коридор адвокаты веселились от души, и тут же поведали обо всём бывшему оперу, с которым, как оказалось, тоже были шапочно знакомы. "Нервно разряжаться" друзья поехали всё в тот же "Тополёк", в котором и началась эта история.
- Ну ты лют! - кричал за столом Михалыч, совершенно не обращая внимания на то, что его слышно за другими столиками, - ну ты даёшь! Насильнику, значит, пятёрку вкатил, а этому, второму - семь?! Да-а, такого я ещё не слышал! Вот хохма-то, а!...
- Ладно, Михалыч, наливай, - судья не расположен был веселиться: он сейчас чувствовал себя, словно лимон, из которого выжали весь сок, - одна надежда на то, что адвокаты моё решение опротестуют. Давай!...
- И не дождёшься! - опять орал Михалыч, - они так ржали в коридоре, так ржали!... А всё правильно: трахай бабу сам - не держи другому! Ну, давай за твой прИговор!
...Надеждам нашего судьи так и не суждено было сбыться: ничего адвокаты опротестовывать не стали. Да и приговорённые восприняли это решение, как данность.
Облом, или Сон в осеннюю ночь
Прозвище «Облом» в Иркутске намертво приросло когда-то к гитаристу «Принципов» Антону Тихонову, но речь не о нём. Какой вообще смысл про Антона что-то говорить, если из прозвища всё и так ясно?... Вот и не будем. Лучше про Юру Гимова расскажу.
Приходилось ли тебе, дражайший читатель, просыпаться в одно прекрасное утро богатым и знаменитым? Студенту третьего курса иркутского училища искусств Юре Гимову такое счастье, пусть наполовину, но привалило: он проснулся Очень Богатым Человеком. Очень! Подфартило парню: целых двадцать пять тысяч рублей совецких денег нашёл! Или – не двадцать пять, а двести пятьдесят? Нет, двадцать пять, всё же: он три раза пересчитывал – ровно двадцать пять тысяч, в десяти- и двадцатипятирублёвых билетах. Надёжные, респектабельные дензнаки розово-оранжевой и фиолетовой расцветки до сих пор стояли перед глазами.
«Та-ак, - Юрка потянулся, зевнул, - ради такого дела можно сегодня на пару лекций не ходить. Логичнее будет сначала вызвонить кого-то из фарцовщиков, и обновить гардероб, – он представил, как приходит к концу занятий в новых фирменных джинсах, кроссовках, футболке и кожаной куртке, со стильной сумкой, – кожанку на «шанхайке» возьму, а остальное – у фарцовщиков, у них гарантированная «фирма»! Олеся в отпаде будет!»
Олеся… Всё, собственно, и началось вчера с Олеси: гулять они после занятий прошли, и прошлялись весь день по центру. Вышли из училища, пошли на набережную – тамошние художники, «старшие товарищи» ловили последние тёплые дни осени, впаривали интуристам городские пейзажи, рисовали портреты. «Иркутский Монмартр», или, в просторечии, «Круг» – стихийно возникшее в позапрошлом году на набережной место, где городские художники выставляли свои работы и промышляли портретами – очень скоро превратилось в этакое тусовочное место для продвинутой городской молодёжи. Вот туда и отправились.
Юра знал многих здешних живописцев, и его знали многие: среди завсегдатаев «Круга» были бывшие студенты его отца, преподававшего в том самом училище, в котором сейчас учился и он. А долговязого Серёгу Сысоева Юра и сам застал студентом: тот заканчивал училище, когда наш герой в него поступил. Вчера, конечно же, этот Сысоев отколол номер: где-то раздобыл коробку импортной пастели – везёт же некоторым! – и весь день приставал к проходившим мимо девушкам с одним и тем же предложением. Подбегал к очередной жертве, и орал: « – Девушка! Пойдёмте! Я Вас нарисую! Сделаю Ваш портрет в пастели!!!» Естественно, от Сысоева шарахались, и кончилось тем, что вся остальная творческая братия уже собиралась побить Серёгу: своими «пастельными» предложениями Сысоев распугал художникам всех клиентов.
