Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский - Олешкевич
— Коля! — крикнул ему Кеша. — Ко-ля! Лети к нам. Быстрей!
Коля не заставил себя ждать.
— А это — Коля. Мой лучший друг.
Из окошек автобуса выглядывали полярники.
— И это мои друзья, — сказал Кеша. — Самые лучшие. У меня много друзей. Самых лучших!
Кто-то из корреспондентов протянул в его сторону микрофон:
— Скажите… Программа «Новости»… У вас много прекрасных друзей. А как вы сами себя оцениваете?
— Как? — переспросил Кеша. Все ждали его ответа. — Знаете, — сказал Кеша. — Есть такая пословица: «Скажи, кто твой друг, и я тебе скажу, кто ты!»
И все очень обрадовались такому ответу. Хороший человек не будет дружить с плохим. Если твой друг хороший, значит, и ты… Тоже… Наверно, неплохой человек. А попугай ты или воробей… Какое имеет значение?
Моя бабушка — ведьма
(Повесть-сказка)
У каждого человека, кто бы он ни был — писатель, строитель, честный труженик или «мафиози» — есть одному ему принадлежащая страна, это волшебная страна его детства.
Есть такая страна и у меня. Не знаю, как другие, но я часто совершаю туда поездки. Зимой, летом, в любое время суток и без всякого билета. Наша жизнь меняется, появляются новые кварталы и морщины, мы стареем… А в этой стране все остается таким, как было. Ты сам, твои друзья, родители. Твоя страна всегда такая, какой ты ее покинул. Солнце, музыка, много тепла и любви! И как хорошо после изнурительной работы или разочарований в жизни оказаться там. Хоть на несколько минут. Я всегда возвращаюсь оттуда чуть лучше, чуть добрее. Я снова начинаю верить в справедливость. Такова сила этой волшебной страны. Моя страна, мое детство — это недостроенные силуэты высотных зданий на Котельнической набережной. Это картонные билетики в метро, это девочки в отдельной школе. Это закусочная-автомат на площади Дзержинского и телевизор «КВН» с линзой. Это длинные очереди на фильм «Смелые люди». Это Чистые пруды с плеском весел и смехом в лодках. И много-много другого, которого сейчас уже нет. Но самое главное — люди, которые там живут, многих из которых тоже уже нет.
Я давно мечтал поехать в свою страну не один, а с друзьями, чтобы они увидели ее, поняли, полюбили.
Может быть, поэтому я и написал эту повесть…
…Воробей был жирный, величиной со свинью. Он тяжело прыгал, сопел, взметал столбы пыли. Это был третий воробей, и я понимал: его так просто не возьмешь. Я залез в бидон — р-раз! Бидон повернулся и приблизился к воробью… Р-раз — еще приблизился… Этот третий был моим, я его чувствовал хвостом. Да, хвостом. Я был кошкой, кошкой!.. Но в это время во двор вошел папа. Папа нес портфель, сетку с молоком и рыбину… И я убежал галопом…
…Управдом летал по комнате, а жена бегала за ним. Она хватала мужа за сандалет, но его несло к раскрытому настежь окну. У самого окна он перевернулся животом вниз, и жена поймала его за галстук. Она подтянула управдома и привязала галстук к трубе отопления. Управдом обхватил батарею, как баян, сел на пол и заплакал…
…Колька-Трюмо подошел вплотную, он дышал луком. Я внимательно следил за его руками. Не вынимая рук из карманов, он вдруг резко толкнул меня животом. Я отлетел назад и сбил Бескина с костылем. Мимо моего носа просвистел чей-то кулак. Он пробил стенку сарая и остался там, в плену гнилых досок.
Бескин за моей спиной уже вставал, уже заносил свой страшный костыль над моей головой…
…Я стоял на лесной опушке. По тропинке, в глубину леса, уходили старушка и медведь. Они о чем-то говорили, говорили на одном им понятном медвежьем языке. А я смотрел им вслед, пока их спины не растворились в темноте леса. Еще слышались голоса, еще потрескивали под ногами сучья… Но вот все стало стихать… Ничего… Только наглое гудение комаров…
Бабушки бывают разные. В очках, с палочками в руках, худые, как метелка. С реденькими седыми волосами.
Моя бабушка была такая, как все разные. Она была в очках, с палочкой в руках, худая, как метелка, без трех передних зубов, в валенках на босу ногу, с реденькими седыми волосами, приехала она неожиданно. Однажды во дворе нашего дома появилась телега на автомобильных колесах-дутиках. В телегу была впряжена толстая белая лошадь. Такая белая, что хлопья снега, падающие ей на спину, сразу исчезали. Снег превращался в пар, и лошадь шла, окутанная туманом, тихо позвякивая колокольчиком на шее.
В телеге, кроме бабушки, сидели четверо. Старуха в надраенных офицерских сапогах, неподвижный унылый старик, еще одна старуха, любопытная, остроглазая. Четвертым или четвертой в этой компании было странное существо, вроде карлика в цирке.
Это существо и правило лошадью.
Четверо слезли с телеги, взяли на руки огромный сундук и безо всяких усилий внесли его к нам в квартиру, на четвертый этаж. Они поставили сундук на кухне у окна, между газовой плитой и дверью, и никто им даже слова не сказал: ни Марьяна, ни тетя Паша, ни Петр Гаврилович, хотя все на это место претендовали, устраивали скандалы с криками и грохотом посуды. А тут бабушка обвела всех долгим внимательным взглядом и сказала: «Я всю жисть на сундуке прожила, на нем и помру…» И все расступились, будто этого только и ждали… Одна лишь Марьяна взметнула к небу жилистые кулачки: «Не-на-ви-жу!» Она ненавидела всех и по любому поводу.
Потом, спустя несколько месяцев, Петр Гаврилович попытался сдвинуть бабушкин сундук, но у него ничего не вышло. Как он ни пыхтел и ни упирался в стену. Сундук стоял, будто прибитый гвоздями… Впрочем, я забегаю вперед…
Бабушка жила в кухне, никому особенно не мешая. При ней готовили, обсуждали новости. Ее вроде бы не замечали. Но немного побаивались. Про нее ходили всякие слухи. Что будто бы однажды она вытащила из-подо льда корову. А в прошлом году, когда пошел страшный град, сшибая яблоки с деревьев, в бабушкиной избе задымила труба, и град превратился в скучный осенний дождик. Правда это или нет — не знаю. Но как она спасла Марьяну от нервного припадка, это я сам видел…
А дело было так…
Марьяна давала уроки музыки. Готовила в консерваторию по классу вокала. В те времена к ней ходили двое учеников: пышная прыщеватая девица и скромный, всегда простуженный мальчик. Девица, глядя на меня, глупо улыбалась, а мальчик все время говорил: «Здрасьте».
