Пэлем Вудхауз - Радость поутру
Я устремился через улицу с намерением учинить ему допрос, или экзамен, но как раз в эту минуту он вдруг набрался решимости. Пока я разбирался с проходящим автобусом, он весь подобрался, храбро вскинул голову и ринулся внутрь, как пассажир, влетающий в станционный буфет купить и проглотить порцию джина с тоником за две минуты, пока стоит поезд.
Когда я вошел туда, он, склонившись над прилавком, разглядывал какие-то изделия из рук почтенного продавца. Ткнуть его зонтом в мягкое место было для меня делом одного мгновения.
– Здорово, Сыр! – воскликнул я при этом.
Он сделал пируэт с виноватым видом балетного танцовщика, застигнутого за недоливом пива после отстоя пены.
– А, привет, – буркнул он.
И воцарилось молчание. То есть я хочу сказать, когда встречаются друзья детства, которые не виделись тысячу лет, им бы обменяться громогласными приветствиями и возобновить дружеские отношения. Но в данном случае ничего такого не произошло. Я-то расчувствовался при виде товарища моих детских игр, но вот Дж. д'Арси Чеддер вовсе не проявил ответного восторга. За свою жизнь я встречал немало людей, которым хотелось бы, чтобы Бертрам Вустер очутился где-нибудь не там, где находятся они, и поэтому без труда узнавал симптомы. Именно эти симптомы я сейчас наблюдал у моего бывшего приятеля.
Он оттащил меня от прилавка, загородив своим корпусом место покупки, как будто прятал от меня мертвое тело.
– Что за манеры тыкать в людей своим идиотским зонтом, – сказал он мне заметно обиженным тоном. – Меня чуть родимчик не хватил.
Я любезно извинился, объяснив, что человек с зонтом в руке, если ему посчастливится увидеть старого знакомого в согнутой позе, не может упустить представившейся возможности, и попробовал завести с ним светский разговор о том о сем, чтобы он успокоился и пришел в себя. Потому что он стоял передо мной такой смущенный, как будто это не я, а высокопоставленный полицейский чин, изловивший его за грабежом ювелирного магазина. Мне было совершенно непонятно, в чем тут дело.
– Да, брат Сыр, – говорю я ему. – Давненько мы с тобой не виделись.
– Да, – отвечает он, показывая всем видом, что можно было бы и еще повременить.
– Как жизнь? – спрашиваю.
– В порядке. А у тебя?
– Спасибо, хорошо. По правде говоря, я сегодня чувствую необычайный прилив бодрости.
– Это хорошо.
– Я так и думал, что ты обрадуешься.
– Да, вполне. Ну ладно, Берти, пока. – Он пожал мне руку. – Рад был встрече.
Я от удивления вытаращил глаза. Неужели он всерьез думает от меня так легко отвязаться? Крупные специалисты пробовали отвязаться от Бертрама Вустера, но терпели поражение.
– Я еще не ухожу, – успокоил я его.
– Не уходишь? – с тоской переспросил он.
– Нет, нет. Я пока еще здесь. Дживс сказал, что ты заезжал ко мне сегодня утром.
– Да.
– В сопровождении Нобби.
– Да.
– До чего тесен мир.
– Не особенно.
– А Дживс со мной согласен.
– Ну, может быть, слегка тесноват, – вынужден был признать Чеддер. – Я тебя не очень задерживаю, Берти?
– Нет, нет.
– Я подумал, у тебя могут быть где-то дела.
– Да нет. Совершенно никаких дел.
Снова наступило молчание. Он промычал пару тактов модной шансонетки, но как-то безрадостно. И переступил с ноги на ногу.
– Давно ты там обретаешься?
– Где?
– В Стипл-Бампли.
– А-а. Нет, не особенно.
– Нравится тебе там?
– Очень.
– Что ты там делаешь?
– Делаю?
– Ладно, ладно тебе! Ты же меня понимаешь. Боко Фитлуорт, например, сочиняет там литературные произведения для широких масс. Мой дядя Перси, пароходный магнат, расслабляется после дня трудов на ниве пароходного магнатства. А у тебя какой рэкет?
На физиономии у него появилось странноватое выражение, он посмотрел на меня холодно и даже с каким-то вызовом – пусть, мол, я только попробую что-нибудь эдакое выкинуть. Помнится, точно такой же блеск я видел однажды за стеклами очков соседа в гостинице, когда он признался, что его фамилия Снодграс. Похоже, что мой давний приятель собирался сделать некое постыдное признание.
Но он тут же передумал.
– Да так просто, болтаюсь без дела.
– Болтаешься?
– Ну да. Бездельничаю, знаешь ли. Занимаюсь всякой чепухой, то одно, то другое.
Дальнейшие расспросы в этом направлении не сулили никаких результатов. Было очевидно, что Сыр не склонен к душевным излияниям. И тогда я перешел к другому вопросу, который меня сильно занимал.
– Ну ладно, – говорю. – Оставим это. Почему ты топтался?
– Топтался?
– Да.
– Когда?
– Да вот только что. У входа.
– Я не топтался.
– Топтался совершенно явственно. Твой вид привел мне на ум девицу, которая, я слышал на днях от Дживса, шагнула робкими стопами туда, где воды ручья сливались с речными волнами [Аллюзия на стихотворение Г. Лонгфелло «Девичество» (1842).]. А когда я вошел следом за тобой, ты тут шушукался с продавцом, явно совершая какую-то тайную покупку. Что ты покупаешь, Сыр?
И под моим пронзительным взглядом он пошел на признание. По-видимому, понял, что дальше отпираться бесполезно.
– Кольцо, – признался он вдруг осипшим голосом.
– Что за кольцо? – продолжал я развивать давление.
– Обручальное, – выдавил он из себя, крутя пальцами и всячески демонстрируя, что загнан в угол и сознает это.
– Ты что, обручился?
– Да.
– Вот так так!
Я от души расхохотался, как всегда в таких случаях, но он хриплым голосом, напоминающим рык шакала в Скалистых горах, спросил, какого черта я раскудахтался, и я тут же прекратил, как отрезал, дальнейшее веселье. Я всегда находил, что Сыр, если его раздразнить, довольно страшен. Когда-то в Оксфорде я в минуту слабости, сбитый с толку дурными советчиками, вздумал было заняться греблей, а тренером при нас был как раз Чеддер по прозвищу Сыр. Мне до сих пор вспоминаются некоторые его высказывания насчет моего брюха, которое я, по его мнению, справедливому или нет, – другой вопрос, выпячивал. Можно подумать, что волжским бурлакам и сплавщикам леса выпячивать живот строго запрещается.
– Я всегда смеюсь, когда слышу о чьем-нибудь обручении, – пояснил я мирно.
Это, похоже, его не размягчило – если я правильно употребляю это слово. Он продолжал пламенеть.
– У тебя есть возражения против моей помолвки?
– Нет, нет!
– Разве я не имею права обручиться?
– Ну, разумеется.
– Что значит: «Ну, разумеется»?
Я и сам толком не знал, что значит: «Ну, разумеется», может быть, просто «Ну, разумеется» и больше ничего? Все это я попытался ему втолковать, позаботившись о том, чтобы в моих речах звучала утешительная нота. Он вроде бы немного подобрел.
– От души надеюсь, что ты будешь очень, очень счастлив, – произнес я.
Он поблагодарил, правда, сдержанно.
– И девушка хорошая?
– Да.
Ответ без лирики, но мы, Вустеры, умеем читать между строк. Глаза его стали закатываться, лицо цветом и выражением уподобилось благоговейному помидору. Сразу видно, что человек влюблен, как сорок тысяч братьев [Искаж. слова Гамлета над могилой Офелии. В. Шекспир. «Гамлет», акт 5, сц. 1.].
Тут мне пришла в голову одна мысль.
– Это не Нобби? – уточнил я.
– Нет, Нобби помолвлена с Боко Фитлуортом.
– Неужели?
– Да.
– А я и не знал. Кажется, он мог бы мне сказать. Значит, Нобби и Боко охомутались?
– Да.
– Ну и ну. Я вижу, смеющийся Бог любви хорошо потрудился в Стипл-Бампли и окрестностях.
– Да.
– Ни минуты простоя. Работа в две смены. А твоя нареченная тоже из тех мест?
– Да. Ее фамилия Крэй. Флоренс Крэй.
– Что-о?!
Это слово сорвалось у меня с языка с некотором подвыванием, и в ответ он вздернул одну бровь. Наверное, каждый Ромео испытывает легкий шок, когда приятели начинают подвывать, услышав имя его возлюбленной.
– А в чем дело? – спросил он с некоторым напрягом.
Этот возглас с подвыванием вырвался у меня, естественно, от счастья и облегчения. Представляете, ведь если Флоренс связана узами с ним, тогда опасность, перед которой я трепетал, считай, больше надо мной не висит. Спиноза там или не Спиноза, но факт тот, что Бертрам выходит на свободу. Только разве ему это объяснишь?
– Да так, ни в чем, – отвечаю.
– Ты с ней знаком, что ли?
– Да, случалось встречаться.
– Она никогда о тебе не говорила.
– Неужели?
– Ни единого раза. Давно ты ее знаешь?
– Порядочно.
– Вы хорошо знакомы?
– Неплохо.
– Что именно ты подразумеваешь под словом «неплохо»?
– Ну, довольно хорошо. Достаточно хорошо.
– Как вы познакомились?
Меня начала разбирать тревога. Еще вопрос-другой, и он дознается, что его нареченная была некогда знакома с Бертрамом очень даже близко, гораздо ближе, как я уже упоминал, чем ему бы этого хотелось; а ни одного новоявленного жениха не обрадует известие, что в списке у своей избранницы он, оказывается, стоит не под первым номером. Ему бы хотелось услышать, что дама его сердца безвылазно сидела в башне у окна и проглядела все глаза в ожидании, когда он прискачет к ней на белом коне.
