Том Шарп - Флоузы
Сейчас это была отнюдь не дружелюбно настроенная псина и даже не то свирепое животное, что укусило О'Брайена и не желало отцепляться от него, даже когда тот залез на дерево. Сейчас это был совершенно иной зверюга, которого Локхарт до предела накачал наркотиком, и в нем пробудились все первобытные, дикие инстинкты и представления, так что, наверное, полицейские виделись ему чем-то вроде пантер, и даже в столбах забора мерещилась угроза. Но настоящей-то угрозой был сам бультерьер. Скрежеща зубами, он молниеносно перекусал трех полицейских, первыми выскочивших из машины, не давая им забраться в нее обратно, укусил столб в воротах, сломал зуб о «хамбер» полковника, вонзил зубы в шину переднего колеса полицейской машины, да так, что та с грохотом лопнула, сбив с ног саму собаку, но и сделав невозможным отступление полиции. После чего бультерьер, злобно рыча, устремился в ночь в поисках новых жертв.
Он нашел их легко и в изобилии. После того как рядом с ними взорвался «баухаус» О'Брайена, супруги Лоури взяли за правило спать на первом этаже. Услыхав новый взрыв – так грохнула лопнувшая шина, – они выскочили во двор. Тут на них и наткнулся возбужденный бультерьер полковника Финч-Поттера. Крепко покусав обоих и загнав их назад в дом, он заодно под корень уничтожил три куста роз, не обратив никакого внимания на их шипы. Скорее наоборот: розы, оказавшие хоть какое-то сопротивление, только еще больше раздразнили его, и, когда наконец подъехала вызванная Джессикой «скорая помощь», пес был уже совершенно не расположен шутить. Бультерьеру однажды уже довелось путешествовать в этой карете вместе с О'Брайеном, и воспоминания об этом случае вспыхнули сейчас в его разгоряченной голове. Собака явно считала «скорую помощь» чьим-то выпадом против самой Природы, ее оскорблением. И потому со свирепостью карликового носорога, набычившись, помчалась через дорогу к машине. Санитары почему-то посчитали, что их помощь нужна супругам Петтигрю, и остановились у дома номер 6. Но простояли они там недолго. Какой-то зверь с налитыми кровью глазами сшиб одного из санитаров, укусил второго и попытался вцепиться в горло третьему, но, к счастью, промахнулся, в прыжке перелетев у того над плечом. Санитары поспешно нырнули в «скорую» и помчались в больницу сами, бросив на произвол судьбы супругов Лоури, трех полицейских и полковника, вопли которого несколько поутихли после того, как он порезал себе пенис кухонным ножом.
Однако им не стоило так торопиться. Мистер Петтигрю только что открыл входную дверь и объяснил позвонившему санитару, что на этот раз он понятия не имеет, кто учинил очередной переполох на Сэндикот-Кресчент. И в этот миг у него между ног что-то промчалось и устремилось наверх. Мистер Петтигрю сделал ошибку: он закрыл дверь, проявив этим, однако, определенную меру понимания своей ответственности перед обществом. Впрочем, последнее вышло у него случайно. На протяжении последующих двадцати минут бультерьер полковника Финч-Поттера громил дом Петтигрю. Что он нашел в украшенных кисточками абажурах торшеров, в бархатных занавесках, в тряпках, разбросанных на туалетном столике, или же в ножках гарнитура красного дерева, что стоял в столовой Петтигрю, – это знал только сам бультерьер. Но все перечисленное явно показалось ему чем-то непривычным и странно опасным. Проявив безупречный вкус и действуя с неподражаемым варварством, пес проложил себе путь через лучшую мебель и украшения и даже прогрыз дыру в персидском ковре – по-видимому, в поисках воображаемой кости, которую ожидал под ним найти. Петтигрю все это время прятались в кладовке под лестницей. В конце концов собака бросилась на собственное отражение в стеклах большого французского окна и, пробив его, исчезла в уличном мраке. Ее внушающий ужас лай доносился откуда-то из птичьего заказника. К этому времени стоны и завывания полковника Финч-Поттера давно уже прекратились. Он лежал в кухне на полу и весьма мужественно и старательно при помощи терки для сыра делал что-то с тем, что было раньше его пенисом. Он не знал и не понимал, что ожегший его презерватив уже давно развалился под многочисленными ударами кухонного ножа. Впрочем, его это и не волновало. Достаточно было чувствовать и видеть, что еще оставалось резиновое кольцо и что его пенис съежился втрое по сравнению с нормальным его размером. Полковник, почти обезумев от боли, пытался теперь содрать резиновое кольцо с остатков былого фаллического великолепия. Боль от сырной терки по сравнению с ощущениями от средства для чистки плит была ничтожной и казалась даже облегчением, пусть и слабым. На кухонном стуле билась в истерике «греховная жена», на которой были только кожаный пояс и бюстгальтер. Именно ее вскрики и рыдания и вернули в конце концов трех полицейских к исполнению их служебных обязанностей. Скрюченные от полученных укусов, все в крови, они взломали входную дверь, гонимые как необходимостью войти в дом, так и стремлением спрятаться от бультерьера. Но, оказавшись внутри, они не знали, оставаться ли им тут, или же спешно покинуть это место. Вид пожилого джентльмена с багрово-красным, почти что черным лицом, сидящего голым на кухонном полу и пытающегося сырной теркой сделать что-то с тыквой, явно страдающей избыточным кровяным давлением, заставлял усомниться в его психическом здоровье. Такое впечатление еще более усиливалось при виде находившейся тут же женщины, совершенно голой, если не считать пояса для чулок, которая истерически вскрикивала, бормотала что-то нечленораздельное и поминутно прикладывалась к бутылке с бренди. Как бы для завершения этого кромешного ада и для еще большей паники внезапно погас свет и весь дом погрузился в темноту. Все другие дома на Сэндикот-Кресчент – тоже. Локхарт, воспользовавшись тем, что вся полиция и «скорая помощь» сосредоточились около домов номер 6 и 10, пробрался на поле для гольфа и забросил свое изобретение на провода шедшей к улице электролинии. Замыкание сработало мгновенно. Когда Локхарт вернулся домой, даже Джессика была в состоянии, близком к шоку.
– Локхарт, дорогой, что с нами творится? – простонала она.
– Ничего, – ответил Локхарт. – Это с ними творится. – В кромешной тьме кухни Джессика вздрогнула в его объятиях.
– С ними? – спросила она. – С кем с ними?
– С тем миром, что не мы, – ответил он, непроизвольно переходя на диалект своих родных болот. – Со всеми теми, кого проклял Бог. И коль моим молитвам он не внемлет, я сам, один, свершу то, что свершиться должно.
– Локхарт, миленький, ты чудо! – прощебетала Джессика. – Я и не знала, что ты можешь читать наизусть стихи.
Глава четырнадцатая
Все, кто жил на Сэндикот-Кресчент, меньше всего думали в те минуты о поэзии. Полковник Финч-Поттер был вообще не в состоянии думать о чем бы то ни было, а его «греховная жена» пережила потрясение, после которого, скорее, всего, уже никогда не смогла бы быть той же, что прежде. Дом Петтигрю тоже вряд ли мог быть возвращен в прежнее состояние. Вконец разгромленный бультерьером, он находился в состоянии полного хаоса. Супруги Петтигрю, выбравшиеся наконец из кладовки уже после того, как погас свет, решили было, что жертвами пережитого несчастья стали только они сами. И лишь после того, как мистер Петтигрю, попытавшись добраться до стоявшего в гостиной телефона, споткнулся, попав ногой в дыру в персидском ковре и шлепнулся на остатки разодранного абажура, – лишь после этого до них стали доходить подлинные масштабы нанесенного дому ущерба. При свете карманного фонарика они осмотрели то, что осталось от их мебели, и зарыдали.
– Над этой улицей довлеет какое-то проклятие, – стонала миссис Петтигрю, повторяя мысль, высказанную Локхартом. – Я не останусь тут больше ни одной минуты.
Мистер Петтигрю тщетно пытался настроить ее более рационально, тем более что все его усилия сводились тут же на нет диким воем бультерьера, доносившимся из птичьего заказника. Пес не только лишился зуба, но вдобавок еще и заблудился. И теперь, искусав несколько толстых деревьев, видимо, принятых им за ноги мамонта, сидел и выл на пять разноцветных лун, одновременно мерещившихся его разгоряченному, отравленному наркотиком мозгу. Супруги Лоури перебинтовывали друг друга; к сожалению, бинтовать приходилось в местах, наименее удобных для перевязки. Они обсуждали между собой возможность подать на полковника Финч-Поттера в суд за ущерб, нанесенный его собакой, и как раз в этот момент в их доме тоже погас свет. В соседнем доме миссис Симплон, уверенная, что ее муж нарочно замкнул проводку, чтобы в темноте было удобнее вломиться в дом и забрать свои вещи, решила попугать его. Она зарядила дробовик, стоявший в шкафу в спальне, и дважды выстрелила из окна, ни во что не целясь. Конечно, стрелком она была неважным, и воображения ей в жизни сильно недоставало; однако первым выстрелом она ухитрилась разбить теплицу в саду дома номер 3, где жили Огилви, а вторым, который она сделала из окна фасадной стороны своего дома, – перебить те окна в доме Петтигрю напротив, что оставались еще целыми после вторжения бультерьера. Увидев, что в темноту погружена вся улица, а не один ее дом, она поняла свою ошибку. Однако это не остановило ее, а, напротив, подвигло к дальнейшим действиям. Слыша ругань и крики «греховной жены», которую тащили в полицейскую машину, она сделала вывод, что происходящее – результат новой вылазки ИРА. Поэтому миссис Симплон перезарядила ружье и пальнула еще пару раз в направлении бывшего дома О'Брайена. На этот раз она угодила точно в спальню Лоури, оказавшуюся почему-то на линии между домами Симплонов и О'Брайена. Полицейские, все еще возившиеся у дома Финч-Поттера, поспешно бросили задержанную, спрятались за угол и по радио запросили вооруженную подмогу.
