Зоя Кураре - Революция чувств
– Может, наконец, расскажешь, что произошло?
– Вик сбежал.
– Это все из-за собаки?
– Утром я застала у себя дома мужа с любовницей.
– Ну, это я еще понимаю, – дожевывая мясо, пробурчал Александр Куликов. – Правда, вкусно? Здесь рядом ресторан, заказал и через пару минут доставят, сервис надежней любой жены.
На улице сверкнула молния. В комнате на секунду стало светло, как в телевизионной студии, когда на тебя светит сотня осветительных приборов. Женька закрыла руками глаза.
– Ого, не бойся. Знаешь Женька, – с грустью в голосе произнес мужчина, сидевший напротив нее, – я жен в постели не заставал. Однако расставался по знакомой тебе причине. Изменяли стервы. Переживешь. Это больно, обидно, но придется смириться. В одиночестве есть кайф. Вот сейчас тебе разве плохо?
Александр Куликов пристально посмотрел на Женьку. От проникновенного мужского взгляда, ей стало невыносимо жарко.
– Будешь вино? Вино классное, давай выпьем, Женя, чтобы ты возникшие на твоем жизненном пути проблемы достойно пережила, – они соединили бокалы и те зазвенели пронзительными, богемными голосами.
– Она тебе нравится? – спросил бокал, наполненный до краев красным вином.
– Красотка, – ответил напарник, сделанный из тончайшего богемного стекла.
– Эта мне больше нравится, чем последняя жена Куликова.
– Помнишь, как он уехал за границу, а она в дом чужого мужика привела? Лысого такого! Помнишь, он еще хвастался, что штабом руководит. Партийная шишка.
– Кошмар! Пили всю ночь, им развлечение, а нам работа. Чокнешся. Наливают, выпивают, наливают, выпивают. Совокупляются и опять наливают.
– А хозяин на девушку пристально смотрит, – не унимался бокал, прочно обосновавшийся в руках Женьки. Гостья пила вино маленькими глотками. Бокал внимательно рассматривал ее с близкого расстояния.
– А разве она не коллега по работе? – поинтересовался пустой бокал, прислуживавший хозяину.
– Ты, богемный дурак, «коллега по работе». Посмотрим, что произойдет ближе к полуночи. Чокались не раз, видели, пили, знаем.
– Да, тяжелая у нас с тобой работа, главное, чтобы нас не били.
На улице ожесточенно грохотало, засверкали молнии, завывала автомобильная сигнализация, как волчица на Луну. Дождь усиливался, ветер сверепствовал, позабыв о нормах и правилах поведения.
– Политическую рекламу порвет, – констатировал Александр Куликов, он подошел к окну и жестом пригласил Женьку посмотреть на врага предвыборной агитации – неуправляемый ветер. Она подошла, стала рядом с шефом. Ветер, пролетая на бешеной скорости мимо шикарного особняка, решил на минутку притормозить. В окне он увидел, как на витрине, два живых манекена, женщину и мужчину. Сейчас поцелуются, подумал возбудитель спокойствия. У-у-у злобно завыл он, пытаясь пробиться сквозь конструкции евроокон. Странно, щелей в них не оказалось. Ветер с нескрываемой грустью в голосе вспомнил старые, ветхие, деревянные рамы! У-у-у! Лечу дальше. Целуйтесь и размножайтесь, я еще вернусь!
Евгения Комисар не знала языка ветра, а потому на его стихийные провокации не отреагировала.
Женьке очень страшно. Она смирилась. Сценарий ей знаком. Он обнял ее так, как будто они последние годы не работали, а жили вместе.
Почему это ее не удивляет? Они стояли и просто смотрели не непогоду, как будто там, в кромешной темноте, возможно разглядеть их совместное будущее. Его там нет. Быть не могло. Он любил других женщин, она другого мужчину. Она держала дистанцию, а он, ее начальник, никогда дистанцию не сокращал. Они нуждались друг в друге и ценили совместный оргазм в работе, проворачивая масштабные пиар кампании. Женька понимала, скорее, почувствовала, произошел непоправимый сбой в системе. Он случился несколько секунд назад и ничего изменить нельзя. Это близость. Близость, которая случается между мужчиной и женщиной. Пуговицы расстегнуты, да их просто нет, на ней махровый халат, одетый на голое тело. Все.
Куликов подошел к столу налил в бокалы до краев красного вина и чуть слышно сказал Женьке:
– Пей до дна. Или уходи. У тебя есть последний шанс, я вызову такси.
Она понимала, включился механизм, у которого нет обратного хода. Вино, свечи, дождь, мужчина, женщина, все, как в плохой мелодраме. У каждого своя роль. И она выпила до дна, до самой последней капли этот дьявольский напиток, потому, что знала, такси не приедет ей на помощь, его вызывать никто не собирается.
– Еще вина. Выпей! – настаивал Куликов.
Два бокала не сговариваясь, улыбнулись.
– Чокнемся?
– Не толкайся, звенишь, как граненый стакан!
– Ой, сейчас поцелуются!
– Не надо торопиться, после третьего бокала.
– Он разобьет ей сердце или она ему?
– Главное, чтобы хозяин не женился. Знаю я людей, сначала любовь, а потом начнут ругаться, бить посуду, а я этого с рождения не люблю.
– Не спи на ходу, давай с тобой чокнемся еще разок! Точное попадание. Чинь-чинь! Как я люблю этот богемный звон!!!
Женька выпила второй бокал, как лекарство, потом третий. Стало тепло. Он обнял ее и усадил на мягкий диван. Она утонула в подушках, ей стало еще теплей. Мозг отключился, зачем Куликов ей что-то рассказывает? Она далеко, очень далеко от реальности, она ничего не слышит. Ничего. Только музыка, дождь за окном и свечи, которые предательски успокаивающе горят.
Ее мог спасти ветер. Разбить безупречное пластиковое окно, снести крышу, нарушить благоустроенный быт. Но ветер тоже мужчина, он принял сторону Куликова. Ветер знал, настоящие мужчины безоговорочно повинуются сиюминутным инстинктам. Они себе это позволяют. Они мужчины. Она женщина. Не звезда голубого экрана, не пиарщица, не информационный киллер, а всего лишь слабая женщина. А слабой женщине хочется, чтобы ее кто-нибудь обнял, наговорил любовной ерунды.
Где ты, ветер? Черт бы тебя побрал! Какая ты редкая сволочь, ветер, живущий в городе Задорожье. Ты мог вмешаться в банальный служебный роман. Но этого не сделал…
Женщина-воин
У Таньки Стервозовой с раннего утра началась менструация. Она бегала по дому и не могла найти гигиенические прокладки, но точно помнила, что их покупала.
– Толик, где мои прокладки? – тоном начальника допрашивала она мужа.
– Слушай, я тебя не спрашиваю, где лежат прокладки, когда ремонтирую кран, так почему ты меня с утра достаешь? Откуда я знаю, где твои прокладки! – огрызнулся Толик.
– Вот, нашла, – обрадовалась Танька.
– Кофе есть? – поинтересовался Толик.
– Для меня есть, а ты как знаешь.
Танька демонстративно насыпала последнюю ложку растворимого кофе в большую чашку, из которой можно щи хлебать. Толик насупил брови, но промолчал. Нрав Жены он хорошо знал. Танька села за стол, уставленный остатками продовольствия, и демонстративно завтракала. Толик решил подождать, пока его стервозная жена набьет брюхо и умчится галопом на работу. Он любил, когда Танька уходила на работу. Толик ждал. Счастливая минута для Танькиного мужа, входная дверь громко хлопнула. Ушла.
Она ушла в мир Информации, в мир жестких и коварных мыслеформ.
Она шла по зданию родной телекомпании с гордо поднятой головой, не женщина – воин. Единственный дискомфорт – месячные. Это временно, утешала себя Танька.
– Татьяна Васильевна, – послышался сзади знакомый голос. Стерва остановилась.
– А это ты, Лисичкина, привет, что надо, – голосом женщины, у которой неприятно ноет низ живота, напряженно сказала Стервозова.
– Богдан Степанович просил вас к нему зайти, – отрапортовала Лара Лисичкина и с чувством выполненного долга побежала петлять коридорами родной телекомпании «Полет».
– Задрал, – грубо буркнула Стерва.
Она пришла в редакцию информации с испорченным настроением. Журналисты это почувствовали, они тихо поздоровались с шефом, стараясь не смотреть Стерве в глаза, знали – чревато.
Она достала пачку любимых сигарет, пошла курить. Зазвонил прямой телефон. Трубку поднял Жора Волкодав. На истерический крик Сюсюткина журналист покорно ответил, что Татьяна Васильевна идет.
Она стояла одна и жадно курила. Жора, глядя на женщину-воина, занервничал, но нашел в себе смелость и произнес:
– Татьяна Васильевна, Сюсюткин вас требует, ногами стучит. Вы идете?
– Не знаешь, что бесхребетное создание от меня хочет? – вопросом на вопрос парировала Стерва.
– He-а, он не говорит. Чувствую, опять что-то случилось!
– Вот и я, чувствую, – призналась Жорке его начальница. – Нас всех ждет очередной политический шухер.
