Ярослав Гашек - Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая
Полковник перелистал дело и указал поручику Лукашу на следующее место:
«Обвиняемый Швейк отказался написать продиктованные ему фразы, утверждал, что за ночь разучился писать».
— Я, господин поручик, вообще не придаю никакого значения тому, что говорил в дивизионном суде ваш Швейк или этот сапер. Швейк и сапер утверждают, что все произошло из-за какой-то небольшой шутки, которая была не понята, что на них напали штатские и что они отбивались, чтобы защитить честь мундира. На следствии выяснилось, что злополучный ваш Швейк колоритная фигура. Так, например, на вопрос, почему он не признается, он согласно протоколу ответил: «Я нахожусь сейчас как раз в такой ситуации, в какой очутился однажды из-за иконы девы Марии слуга художника Панушки. Тому тоже, когда дело коснулось икон, которые он должен был похитить, нечего другого не оставалось ответить, кроме как: «Ну что мне кровью что ль блевать?» Естественно, что я как командир полка озаботился о том, чтобы в газетах дивизионный суд от своего имени дал опровержение относительно всех подлых статей здешних газет. Сегодня все это будет разослано по газетам, и полагаю, что я с своей стороны сделал все, что от меня зависело, чтобы загладить поднятую этими штатскими мерзавцами, подлыми мадьярскими газетчиками бучу. Кажется я это недурно средактировал.
«Настоящим дивизионный суд N-ой дивизии и штаб N-го полка уведомляют, что статья, напечатанная в вашей газете о якобы совершенных солдатами N-го полка бесчинствах ни в какой степени не отвечает действительности и от первой до последней строки выдумана. Следствие, начатое против вышеназванной газеты, поведет к строгому наказанию виновных».
— Дивизионный суд в своем отношении, посланном в штаб нашего полка, — продолжал полковник, — придерживается того мнения, что дело собственно идет о систематической травле, направленной против воинских частей, приходящих из Цислайтании в Транслайтанию. Притом сравните: какое количество войска отправлено с нашей стороны, какое с их стороны. Скажу вам откровенно — мне чешский солдат гораздо более по душе, чем этот венгерский сброд. Стоит мне только вспомнить, что под Белградом венгры стреляли по нашему второму маршевому баталиону, который, не зная, что по нему стреляют венгры, начал палить в дейчмейстеров[87] на правом фланге, а дейчмейстеры тоже спутали и открыли огонь по стоящему рядом с ними Боснийскому полку. Вот, скажу я вам, было положеньице! Я был как раз на обеде в штабе бригады. День перед тем мы должны были пробавляться ветчиной и супом из консервов, а в этот день нам приготовили хороший куриный бульон, филе с рисом и бухтички с шодо[88]. Как раз накануне вечером перед этим обедом мы повесили одного сербского трактирщика в этом городке, и наши повара нашли у него в погребе старое тридцатилетнее вино. Можете себе представить, как мы все ждали этого обеда. Покончили мы с бульоном и принялись за курицу. Вдруг перестрелка, потом орудийная пальба, и наша артиллерия, и понятия не имевшая, что это наши части стреляют по нашим же частям, начала палить по линии наших, и одна граната ударила недалеко от самого штаба бригады. Сербы, вероятно, решили, что у нас вспыхнуло восстание, и начали со всех сторон нас крыть и переправляться через реку. Бригадного генерала зовут к телефону, начальник дивизии поднял страшный скандал, что это там за скотина сидит в боевом участке бригады. Ведь он, мол, только что достал приказ из штаба армии начать наступление на левый фланг сербских позиций в два; часа тридцать пять минут ночи. Мы стоим в резерве и немедленно должны прекратить огонь. Ну, где там при такой ситуации прекратить огонь! Бригадная телефонная станция сообщает, что никуда не может дозвониться, что только штаб 75-го полка передает «держаться до конца», что она не может договориться с нашей дивизией, что сербы заняли высоты 212, 226 и 327, требуется переброска одного батальона для связи, кроме того необходимо наладить телефонную связь с нашей дивизией. Пытаемся связаться с дивизией, но связи нет, так как сербы пока что зашли с обоих флангов нам в тыл и нашу линию сжали в треугольник, в котором очутились пехота, артиллерия, обоз со всей автоколонной, продовольственный магазин и полевой лазарет. Два дня я не слезал с седла, а начальник дивизии попал вместе с нашим бригадным в плен. А всему виной мадьяры, открывшие огонь по нашему 2-му маршевому батальону. Само собой разумеется, что вину свалили на наш полк. — Полковник сплюнул. — Вы сами теперь, господин поручик, убедились, как они использовали всю эту историю, происшедшую с вами в Кираль-Хиде.
Поручик Лукаш смущенно закашлял.
— Господин поручик, — обратился к нему интимно полковник: — положа руку на сердце, сколько раз вы спали с мадам Каконь?
Полковник Шредер был сегодня в очень хорошем настроении.
— Не рассказывайте, господин поручик, что вы еще только начали с ней переписываться. В ваши годы я, будучи на трехнедельных топографических курсах в Ягере, все эти три недели ничего другого не делал, как только спал с венгерками. Каждый день с другой: с молодыми, незамужними, с дамами более солидного возраста, замужними, какие только подвертывались. Работал так добросовестно, что, когда вернулся в полк, еле ноги волочил. Больше всех измочалила меня жена одного адвоката. Она мне показала, на что способны венгерки, укусила меня при этом за нос и за всю ночь не дала мне глаз сомкнуть… «Начал переписываться», — интимно похлопал полковник по плечу поручика, — знаем мы это! Не говорите, я все сам знаю. Завертелись вы с нею, ее муж узнал об этом, а тут ваш глупый Швейк… Знаете, господин поручик, ваш Швейк все-таки парень верный. Здорово это он с вашим письмом проделал. Такого человека, по правде сказать, жалко. Вот это называется дисциплина! Это мне в парне нравится. Ну, конечно, ввиду всего этого следствие должно быть приостановлено. Вас, господин поручик, скомпрометировала пресса. Вам здесь оставаться нельзя. На этой неделе маршевый батальон будет отправлен на русский фронт. Вы являетесь старшим офицером в 11-й роте. Эта рота отправится под вашей командой. В бригаде уже все подготовлено. Скажите старшему писарю, пусть вам подыщет какого-нибудь другого денщика вместо Швейка. — Поручик Лукаш с благодарностью посмотрел на полковника, который продолжал: — Швейка я прикомандировываю к вам в качестве ординарца. — Полковник встал и, подавая побледневшему поручику руку, сказал: — Этим все ваше дело ликвидируется. Желаю счастья! Желаю вам на восточном фронте отличиться. Если еще когда-нибудь увидимся, заходите к нам, не избегайте нас, как в Будейовицах…
По дороге домой поручик Лукаш все время повторял про себя.
«Ротный командир, ротный ординарец». Перед ним ясно вставал образ Швейка.
Ротный писарь Ванек, когда поручик Лукаш велел ему подыскать вместо Швейка какого-нибудь нового денщика, сказал:
— А я думал, что вы, господин обер-лейтенант, довольны Швейком, — и услышав, что полковник назначил Швейка ординарцем в 11-ю роту, воскликнул: — Господи помилуй!
☆В арестантском бараке при дивизионном суде окна были с железными решетками. Вставали там согласно предписанию в семь часов утра и принимались за уборку матрацов, валявшихся прямо на грязном полу: нар не было. В отгороженном решеткой углу длинного коридора складывали согласно предписанию одеяла. Те, кто кончил уборку, сидели на скамейках вдоль стены и либо искали вшей (те, которые пришли с фронта), либо коротали время рассказами о различных приключениях. Швейк вместе со старым сапером Водичкой и еще несколькими солдатами разных полков и разного рода оружия сидели на лавке у двери.
— Посмотрите-ка, ребята, — сказал Водичка, — на того венгерского молодчика, там, около окна, как он, сукин сын, молится, чтобы у него все сошло благополучно. Ну, разве не чешутся у вас руки раскроить такому харю?
— За что? Он хороший парень, — сказал Швейк. — Он попал сюда за то, что не захотел явиться к призыву. Он — против войны. Сектант какой-то, а заперли его за то, что он не хочет никого убивать и строго держится божьей заповеди. Ну, да они ему эту божью заповедь покажут! Перед войной жил в Моравии один по фамилии Немрава. Так тот, когда его забрали, отказался даже взять на плечо ружье: это-де против его убеждений носить ружье. Ну, замучили его в тюрьме, чуть не до смерти, ну, а потом опять повели к присяге. А он нет, дескать, присягать не будет, что это против его убеждений. И настоял-таки на своем.
— Вот дурак, — сказал старый сапер Водичка, — он должен был присягнуть, а потом на все на это наплевать. И на присягу тоже.
— Я уже три раза присягал, — отозвался один пехотинец, — и вот уже в третий раз сижу за дезертирство. Не будь у меня медицинского свидетельства, что я пятнадцать лет тому назад в состоянии невменяемости укокошил свою тетку, меня бы уж раза три расстреляли на фронте. — А теперь покойная тетушка всегда вытянет меня из беды, и в конце концов я, пожалуй, из этой войны, авось, выйду целым и невредимым.
