Зоя Кураре - Революция чувств
– Кто? – перебил его ветеринар. – Козел пил коньяк и ел вареных раков?
– Ну, я не знаю, что он успел съесть, но думаю, охранник ради развлечения ему давал все это попробовать. Понимаете, козел особенный, он как человек, интеллектуальный. Его нельзя держать в клетке. Это удивительное животное. Он вожак стаи, – дрессировщик достал мятый носовой платок из кармана и громко высморкался, артистично вытер слезы. Потом тем же нестерильным платком стал вытирать морду циркового артиста, козел тяжело дышал.
– Где охранник? – закричал ветеринар.
– Я здесь, чего кричите, – откликнулся рослый грузин и вышел из толпы.
– А, это ты отравил моего козла? Ты хоть представляешь масштаб гнустного поступка? – кричал охраннику российский дрессировщик.
– Вы чего? Он сам пришел. После банкета осталось много еды. Я, значит сижу, доедаю, а этот прибежал, блеет на ухо…Да он сам ел, что хотел. Пиво из стакана лакал, как свинья.
– Сам ты свинья, – бился в истерике дрессировщик.
– Ты, это… базар фильтруй, хоть ты и заслуженный и дрессировщик, а я это… в ухо могу дать.
За спиной зрителей международного скандала раздалось блеянье, как по команде толпа расступилась. К дрессировщику подошла коза Юлька и легонько боднула его, мол, сочувствую.
– Юля, мы с тобой осиротели! Юля! – заплакал дрессировщик.
– Хватит плакать, пострадавшего необходимо срочно доставить чартерным рейсом в хорошую клинику, говорят в Вене и не таких козлов оживляли. Здесь, в Закраине, к сожалению, мы бессильны, – констатировал ветеринар.
Толпа одобрительно загудела. Ясное дело – заграница поможет.
Ковбасюк покинул арену цирка. Подумаешь, козел, невелика потеря, рассуждал Петр Антонович. Таких козлов в любой деревне с десяток найдешь. Бери и дрессируй.
Начальника штаба Олега Рогова на территории цирка Петр Антонович так и не нашел, это его расстроило намного больше, чем отравление циркового артиста. Ковбасюк поднялся на второй этаж, где у него находился кабинет и заперся на ключ. Он открыл сейф, достал бумаги и с головой ушел в работу. Цифры лучше, чем люди. Вот единица, добавь к ней ноль, нет – лучше шесть нулей, получишь миллион. Человек существо невежественное. Если он ноль сам по себе, то, что бы кто ни добавлял, существенно результат не изменится. Ноль, запятая и циферки пошли сотые. Конечно, есть личности, как например, я, рассуждал финансист, от таких значимых личностей многое зависит.
Они, эти личности, не только судьбой губернии повелевают, рассуждал Ковбасюк, от них зависит, какой страна будет завтра. Здесь внутренний монолог Петра Антоновича прервался, и в ход пошла чистая математика. Часть денег он перечислил на нужды штаба: плакаты, ролики, новые агитационные палатки, бензин. Пожалуй, хватит, вовремя остановился Ковбасюк, а вот это себе – любимому. Схема перекачки денег в собственный карман Ковбасюку нравилась. На бумаге бюджет сходился, и ладушки. После пристального изучения бухгалтерской документации Петр Антонович потер жирные, потные ручки и громко засмеялся. Его смех напоминал писк дородной породистой крысы. Ковбасюк счастлив, у него подскочило артериальное давление и участился пульс. Он почувствовал, как наступает возбуждение. Странно, подумал штабной бухгалтер, почему деньги меня возбуждают больше, чем женщины. Ковбасюк достал из сейфа припрятанную пачку долларов и понюхал ее, появилась эрекция. Ковбасюк провел деньгами по вспотевшей короткой шее, поднес новенькие купюры к уху, деньги нежно зашелестели.
– Мы хотим тебя, – послышалось бухгалтеру. Он поднес пачку денег к влажному рыльцу и еще раз понюхал, так пахли только деньги. Они пахли человеческими страстями, похотью, желаниями.
– Я тоже вас люблю, – прошептал Ковбасюк.
Медленно, с вожделением Петр Антонович провел пачкой долларов по небритому лицу. Купюры, как распутные девки острыми уголками царапали упитанные щеки штабного финансиста. От неожиданно приятного ощущения его тучное тело взрогнуло. По спине пробежали муражки, между жирными складками под мышками стало неприлично влажно. Петр Антонович тяжело дышал, ему не хватало воздуха, он резко рванул ворот рубашки. Ворот расстегнулся. Пуговица оторвалась и безвозвратно закатилась под рабочий стол.
– Ниже, – шептали купюры. Ковбасюк сжал пачку денег сильнее и направил ее вдоль пивного, выпуклого животика. В животике от удовольствия забродили газики. Возбуждение достигло апогея.
– Еще ниже, – шептали деньги.
– Все, больше не могу, – застонал Ковбасюк, когда толстая, растрепанная пачка денег достигла его широких брюк. Деньги приближались к зоне особого животного возбуждения.
– Сейчас ты получишь удовольствие, шептали купюры, ниже…еще ниже…
– Не м-мо-гу…я…я, на работе, – завопил Ковбасюк.
Жирная крыса жадно стиснула деньги в кулаке и с нечеловеческой страстью сунула их в глубокий брючный карман. Ковбасюк нервно схватил со стола влажную салфетку с ароматом жасмина и тщательно вытер ею лицо, шею, руки. Следы совокупления стерты. Пронзительный телефонный звонок возвратил Петра Антоновича Ковбасюка в избирательную реальность.
– Ты где? – кричал в телефонную трубку начальник оппозиционного штаба «Наша Закраина» Олег Рогов.
– У себя, – спокойно ответил Ковбасюк.
– Как у себя? А почему дверь закрыта?! Я дважды к твоему кабинету подходил. Ты что, там спишь? Интересно один или как? – злился Олег Рогов.
Ковбасюк покраснел, он вспомнил, как в детстве его так же ругала мама за шаловливые ручки.
– Я с документами работаю, – деловым тоном отрапортовал бухгалтер – закрылся, чтобы не мешали, в цирке ходят всякие….
– Ладно, не суетись, – успокоил себя или собеседника Олег Рогов, – новость слышал?
– Какую? – поинтересовался Ковбасюк.
– Виктора Юбченко отравили.
– Какой ужас! – искренне испугался Петр Антонович.
– Дело плохо, но он пока жив. Включи телевизор и все узнаешь. Через сорок минут совещание в штабе, предстоит решить, как нам жить дальше, – разговор неожиданно прервался.
Ковбасюк, повинуясь начальнику штаба, включил телевизор. На пятом канале смаковали подробности отравления кандидата в президенты Виктора Андреевича Юбченко. Лучше бы я работал в штабе у Япановича, сокрушалась жирная крыса. Дело – дрянь, теперь у «губернских» я на крючке, запаниковал Петр Антонович. Информация о том, что я занимался финансовой деятельностью в штабе «Наша Закраина», развалит мой бизнес после выборов. Чем закончатся президентские выборы, пронырливая крыса начинала догадываться. Паника охватила Петра Антоновича, оппозиционного бухгалтера знобило.
– Юбченко отравили, Юбченко отравили, – доносилось с голубого экрана.
Ковбасюк забегал по кабинету. Что делать? Он неосознанно подошел к окну и увидел, как стая бездомных собак загнала черного маленького котенка на дерево. Собаки злобно лаяли, они готовы в любую минуту разорвать на части маленькое живое существо. Впервые в жизни Ковбасюк пожалел кошку. Но больше всех на свете ему жалко, конечно, себя.
«Мяу», – послышалось за спиной. Галлюцинации, подумал Ковбасюк. «Мяу». За окном собаки непрерывно лаяли. Голос, милый голос доносился сзади. Петр Антонович резко повернулся. Перед ним стояла во всей ширпотребовской красоте натурщица Люся. Неприлично короткая юбка, черные кружевные колготки, коротенькое белое пальто, сто пять граммов косметики, филигранно размазанные по ее маленькому кукольному личику, Ковбасюка не остановили. Петр Антонович выпустил накопившийся страх, как джина из бутылки. Джин надул сказочные щеки и прошипел:
– Твою мать, твою мать, я же предупреждал тебя, сюда являться в крайнем случае. Безмозглая курица. Дура, какая ты все-таки дура! – кипятился Ковбасюк.
– Это ты мне? – недоумевала Люся.
– Тебе, тебе. Давно виделись. Ну и как его болгарский перец?! – прокричал бухгалтер.
Люся поняла, о чем говорит Ковбасюк, но решила не отступать от собственного сценария. Она знала, зачем пришла и без чего точно не покинет норку жирной, ущербной от природы, крысы.
– Значит так, Петр Антонович. Вы мне должны пять тысяч закраинок. Вы подставили меня. Я все расскажу прессе, чем вы здесь занимаетесь.
– Дура!!!
– Да, я дура, доверила вам свою юную, наивную душу. Вы использовали меня. Я расскажу прессе, кто привез яйца на площадь, кто их раздавал студентам, кто провоцировал их на беспорядки, – аргументировала Люся.
– Неужели он тебя не удовлетворил, этот художник? – издевался Ковбасюк.
– Деньги на стол, Петр Антонович, а иначе, я расскажу и про художника и про ваши оранжевые художества!
