Джонатан Линн - Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера

Из его слов стало ясно – Хамфри беспокоит не само выступление как таковое, а, скорее, мой великий почин. Ему совсем не хочется, чтобы я упоминал о нем в открытом эфире.

– Если вас интересует мое мнение, господин премьер-министр, то, на мой взгляд, это ошибка, – сухо заметил он.

– Что, политика? – переспросил я.

– Нет-нет, не сама политика, а официальное объявление о ней по телевидению. Это слишком преждевременно и рискованно…

– Значит, вы все-таки одобряете саму политику?

Хамфри понял, что оказался в ловушке. Не мог же секретарь Кабинета выразить несогласие одновременно и с политикой ПМ, и с его выступлением по телевидению! Государственным служащим просто не положено одобрять или осуждать решения премьер-министра. Он явно заколебался. Я молча ждал. Впрочем, совсем недолго. Поскольку буквально через несколько секунд Хамфри нашел нужные слова.

– Э-э-э… вообще-то лично мне эта политика представляется… м-м-м… ну, скажем, достаточно интересной, вполне креативной и, главное, продуктивной. То есть, на редкость продуктивной. В каком-то смысле даже живительной. Новый взгляд на старые проблемы, смелый вызов всем основам государственного мышления… Как минимум, за последние тридцать лет.

Что ж, смысл более чем понятен. Смелый вызов всем основам государственного мышления может бросить разве что полный идиот! Поэтому я дал ему еще одну возможность высказать свое мнение. Только более конкретно.

– Значит, вы все-таки не одобряете мою новую политику?

Он, как всегда, был не очень-то откровенен.

– Это совсем не так, господин премьер-министр. Просто надо принять во внимание возможные последствия, отклики, обратную реакцию, эффект отторжения… Требуется время, чтобы проверить информацию. Изучить варианты. Проанализировать аргументы. Исследовать тенденции. Провести должные консультации. Подвести итоги…

В ответ я любезно помог ему, сказав, что поскольку это прямая обязанность секретаря Кабинета, пусть он всем этим и занимается. Ну а я тем временем объявлю народу о своей новой политике.

– Ни в коем случае! – воскликнул он. – Это невозможно! Во всяком случае, пока…

Интересно, почему? Но четкого объяснения он, как всегда, не дал.

– Ну хотя бы потому, что мы должны… нет, просто обязаны сначала поставить в известность об этом наших американских союзников.

Все, хватит! Меня это уже начало раздражать. Всего неделю тому назад, за день до моего отъезда в Америку, он сам настоятельно посоветовал мне ничего не говорить им, а теперь, оказывается, все наоборот. Как же так? Как прикажете все это понимать?

– Видите ли, господин премьер-министр, – необычно медленно протянул он, видимо, старательно подбирая выражения. – Конечно же, вы правы. Да, именно так, но это имело место до вашего визита, и момент тогда был не совсем подходящий.

– А сразу же после моего возвращения вдруг оказался подходящим. Интересно, с чего бы это? – не скрывая откровенной иронии, спросил я.

Однако секретарь Кабинета, похоже, и не думал сдаваться.

– А с того, что подобного рода явления всегда чреваты самыми серьезными, если не сказать угрожающими, последствиями. На их решение обычно уходит, по меньшей мере, несколько месяцев терпеливой дипломатической работы. Деликатные вопросы требуют деликатного подхода, господин премьер-министр. Это азы государственного управления, – назидательно закончил он.

Что ж, похоже, пора ему напомнить, кто здесь хозяин.

– Скажите, Хамфри, кому, по-вашему, принадлежит последнее слово в управлении страной? Кабинету министров Великобритании или президенту Соединенных Штатов?

Слегка нахмурившись, он откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу, подумал.

– А знаете, это весьма и весьма любопытный вопрос, господин премьер-министр. Мы нередко его обсуждаем. Причем, как правило, должен заметить, с большим интересом.

– И к какому выводу обычно приходите?

– Да как вам сказать, – тут же ответил он и снова ненадолго замолчал. Затем так же неторопливо продолжил: – К сожалению, должен признать, что в определенной степени меня можно считать еретиком. Лично мне кажется, Кабинету министров, но в этом вопросе я, увы, практически всегда остаюсь в меньшинстве.

Я с довольной улыбкой сообщил ему, что у меня тоже есть для него кое-что новое – отныне он уже в большинстве!

– Да, но ведь во время вашей поездки в Америку с президентом у вас все было хорошо. Даже очень хорошо! – с искренним удивлением сказал он.

Да, тут Хамфри совершенно прав. Именно так оно и было. Вообще-то, в самом начале наших переговоров я зачитал ему краткое резюме своего официального заявления для прессы, а он мне свое. После чего мы оба решили, что будет намного проще обменяться ими и потом полностью зачитать их. Лично друг другу. И… заняться перемыванием косточек наших друзей французов. Превосходно!

А вот сейчас медовый месяц, похоже, подходит к концу. Я в самых решительных выражениях заявил Хамфри, что отныне политика Британии будет направлена только на интересы британцев и никого другого. Не говоря уж об американцах.

Но секретарь Кабинета с этим не менее решительно не согласился.

– Господин премьер-министр, вы действительно уверены, что сможете провести ваши гениальные реформы без одобрения американцев? – поинтересовался он.

От таких возражений я предпочел просто отмахнуться, сказав ему, что мы начнем отстаивать независимость Британии при помощи моего великого почина.

– Что ж, неплохо, совсем неплохо, – ответил он, но почему-то без особого энтузиазма. – И, тем не менее, являясь секретарем Кабинета, я просто обязан выступать в защиту конституционных интересов этого Кабинета.

Поистине нелепый аргумент! Пришлось ему напомнить, что членов Кабинета назначает не секретарь, а премьер-министр. Это мое правительство!

– При всем уважении к вам, господин премьер-министр, должен заметить, что это правительство Ее Величества.

Ну нет, это уже слишком, его надо поставить на место. Причем немедленно!

– При всем уважении к вам, Хамфри, – не скрывая иронии, ответил я, – мы обсудим этот вопрос на заседании комитета Кабинета по проблемам внешней и оборонной политики, а затем представим его Кабинету. С большинством его членов я уже переговорил, так сказать, в частном порядке. По их мнению, мой новый почин станет настоящим вкладом в укрепление обороноспособности нашей страны, нисколько не сомневаюсь, будет очень популярным в массах. (То есть прибавит голосов. – Ред.)

Да, мои слова его, похоже, не на шутку рассердили. Потому что он ледяным тоном сказал:

– При самом большом уважении к вам, господин премьер-министр, до Кабинета, как вам, надеюсь, известно, этот вопрос сначала должен быть озвучен в палате общин. Вы ведь, полагаю, все еще один из ее членов, разве нет?

С чего бы напоминать об этом мне, члену парламента? Если это намек, то, интересно, на что? Поэтому пришлось еще раз поставить его на место.

– При самом большом уважении к вам, Хамфри, я тем не менее твердо намерен объявить о моем великом почине не далее как в сегодняшнем вечернем телеобращении к народу. А до того, само собой разумеется, сообщу о нем палате общин.

– Извините, господин премьер-министр, но даже при самом допустимом уважении к вам…

– Ну хватит, – перебил я его. – Хватит этого высокомерия госслужбы! Иначе… Вы можете пожалеть о своих словах, сэр Хамфри. Не боитесь?

Сегодня мы, наконец-то, приступили к репетициям моего эпохального телеобращения. На редкость трудный и, в каком-то смысле, даже несколько неуютный день.

Меня посадили за репортерский столик и попросили говорить прямо на камеру. Телесуфлер поставили где-то чуть справа от меня. Поэтому, чтобы прочитать текст, приходилось время от времени слегка косить глазами.

Начало было, надо признать, не совсем удачным. Я произнес несколько привычных расхожих фраз типа «давайте прямо скажем: мы не можем позволить себе платить больше, чем зарабатываем, нам никто ничего не должен, надо быть готовыми приносить жертвы», ну и так далее, и тому подобное. Клише за клише. Короче говоря, глупость за глупостью…

Я прервал свое выступление и категорически потребовал, чтобы мне сказали, кто автор всей этой чуши. Бернард несколько смущенно ответил, что, насколько ему известно, автором являюсь я сам. Невероятно, но факт: да, оказывается, это было мое давнее выступление, написанное лично мною, в самом начале моей политической карьеры.

Ну и что? Мало ли что! Но ведь репетировать надо не с тем, что было, а с тем, что предстоит, разве нет?

Однако мой главный личный секретарь стоял на своем, упрямо настаивая на том, что это всего лишь репетиция, которую надо делать, как положено. Не говоря уж о конфиденциальности информации в отношении моего великого почина, отмены «трайдентов», возвращения военного призыва и всего прочего…