Гаральд Бергстед - Праздник Святого Йоргена
Но Тобиас ошибся. Это и был Коронный вор. Пока колокола благовестили к празднику, он преспокойно вошел в славный город Йоргенстад.
Коронный вор
Его настоящее имя было Микаэль Коркис, но в народе его прозвали Коронным вором.
Вместе с труппами бродячих актеров он ездил по городам и селам и даже прославился как великолепный исполнитель шекспировских ролей. Неизвестно, как сложилась бы его судьба, если бы он не попал в Парму. Там молодой комедиант стал любовником принцессы Пармской и, чтобы спасти ее от скандала, похитил коронные бриллианты, заложенные ею у брата.
Эта кража наделала много шуму. Феноменальная ловкость и удивительная отвага юного Коркиса (ему пришлось прыгнуть со шпиля высокой башни, пробежать по остриям железной ограды, переплыть ров с нечистотами) привлекли к нему всеобщее внимание, и он получил прозвище Коронного вора. Но в то же время он был объявлен вне закона, и ему ничего больше не оставалось, как ступить на скользкий и опасный путь, путь преступлений. Благодаря некоторым особенностям своего характера и природным дарованиям, он очень преуспел на этом новом для себя поприще и совершил немало славных деяний, столь же безрассудных, сколь и беззаконных. Вершиной всего явился неслыханный скандал, разразившийся на празднике святого Йоргена, о чем и повествуется в настоящей книге.
* * *Микаэль Коркис родился в Йоргенстаде. Его мать, Урсула, была дочерью старого Коркиса, церковного сторожа, человека умного, но крайне робкого. От отца она унаследовала какую-то затаенную грусть и душевную чистоту, сочетавшуюся с редкой красотой. Однажды, будучи еще совсем молодой девушкой, она присутствовала при выносе плаща из собора в священной роще.
Пока верующие слушали длинную проповедь о житии святого Йоргена, главный капеллан, стоявший на паперти, приметил Урсулу в толпе паломников и целую минуту не спускал с нее своих горящих свиных глазок. Смущенная Урсула не знала, куда ей деваться от этого взгляда. Рядом с ней стояла женщина с торчащим вперед подбородком; звали ее Лотта Гвоздика. Она тоже заметила, как пристально капеллан смотрел на Урсулу.
— Вступай домой, дитя мое, — сказала она Урсуле, — сними пояс и жди.
Она была права: на третий день, вечером, когда Коркис с дочерью ужинали, на улице послышались тяжелые шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошел сам главный капеллан в полном облачении, расшитом красными драконами. Коркис и Урсула пали на колени, как того требовал закон, и обоих объял ужас — они знали, что их ждет.
По мановению руки капеллана старый сторож, взяв шапку, покорно удалился. Он без устали ходил взад и вперед по переулку Роз, и глаза его были полны печали. Он говорил с Лоттой Гвоздикой о погоде, о гвоздиках и снова о погоде. А Лотта язвительно ухмылялась.
Потом он зашел к одноногому токарю. Но и тот злорадно ухмылялся. И снова Коркис бродил по переулку; но вот капеллан со своими двумя служками вышел на улицу, и теперь старый сторож мог наконец вернуться домой.
Урсула лежала на кровати, пылая от стыда, растерянная, измученная и потрясенная великой честью, которая выпала на ее долю.
Скоро она встала и снова принялась за работу. Но что-то в ней изменилось.
Она как-то ушла в себя, замкнулась, ибо ощущала в своем простонародном чреве благостный плод главного капеллана… Плод зрел, рос и наконец превратился в ребенка, которого Урсула произвела на свет в первые дни весны. Она нарекла сына Микаэлем в память об архангеле, том самом, что спустился с небес к бедной пряхе.
Микаэль вырос среди людей бедных, но честных. О своем происхождении он довольно рано узнал от сыновей токаря, — негодные мальчишки частенько дразнили его. Однако переулки, где ютилась беднота, так и кишели детьми господ первосвященников, и Микаэль совершенно напрасно принимал это слишком близко к сердцу.
Увы, он был лишен того унылого безразличия, которым уже давно прониклись другие обитатели жалких лачуг. К сожалению, он унаследовал от старого Коркиса его кристально чистую душу, благородство характера и удивительное свойство ко всему относиться серьезно. Вот если бы добавить еще к этому смирение и покорность его бедного деда! Так нет же, вместо этого он унаследовал от своего высокородного отца крепкие белые зубы, неутолимую жажду жизни, сильное мускулистое тело, непреклонную решимость и гордое честолюбие.
С горечью смотрел он на почтенных господ первосвященников, и в его упрямой голове зарождались наивные и дерзко фантастические замыслы.
Однажды этот долговязый парень пробрался никем не замеченный во дворец главного капеллана, миновал несколько комнат и, войдя в его кабинет, сказал напрямик:
— Ты — мой отец!
За подобную наглость его наказали на площади плетьми и выгнали из города.
— Я отомщу ему! — сказал Микаэль, прощаясь с родными.
— Не надо мстить, не надо мстить, — уговаривал его добрый старый Коркис, который любил мальчика, но боялся его упрямства и необузданного нрава. Сам он, человек кроткий и мягкий, всегда уступал…
Но в жилах мальчика текла буйная и горячая кровь. Он сверкнул зубами и сказал:
— Я отомщу! Я вернусь как герой… обязательно вернусь…
— Главное, будь добрым и честным мальчиком, — просила мать.
— Честным? — переспросил Микаэль, которого еще трясло после плетей. — Нет, надо быть сильным! Сильным! И берегитесь тогда, господа первосвященники!
Берегитесь! — повторил он сквозь зубы, выходя из дома через задний двор.
Потом он прокрался в соседский сад, оттуда перемахнул через забор — прямо в священную рощу, миновал собор и скоро очутился за городом. Он шел в Разбойничьи леса, темные и дремучие; в руках у него был только кулек с едой.
* * *Сначала Микаэль попал в цирковую труппу, с которой изъездил много стран, был канатным плясуном и проделывал головокружительные сальто-мортале. Потом он присоединился к труппе бродячих актеров; природная восприимчивость, уменье глубоко и тонко чувствовать, огромная духовная сила в сочетании с юношеской красотой — все это помогло ему вскоре стать одним из самых вдохновенных исполнителей шекспировских ролей. На сцене он вживался в свою месть и в свое будущее величие, а непомерная гордость духа никак не соответствовала его более чем скромному положению бродячего комедианта.
Труппа ездила из одного города в другой, давала представления при княжеских и королевских дворах и всюду имела большой успех. В Парме Коркису не повезли, и ему пришлось прервать свою столь удачно начатую артистическую карьеру. Впрочем, жизнь на сцене была для него лишь позолоченной нищетой, и не удивительно, что непрерывно растущая в нем злоба на весь мир и страстная мечта о грядущей мести вскоре сделали его лихим злодеем, ищущим опасностей и приключений.
«Когда изучаешь историю преступлений Микаэля Коркиса, — писал профессор А.
П. Бриллеман фон Снунфендорф, — сразу бросается в глаза его удивительное презрение к жизни других людей и к смерти, грозящей ему самому. В сущности, он не был ни кровожадным, ни жестоким. Наоборот, есть немало данных, которые свидетельствуют о его большой доброте и даже готовности пойти на самопожертвование. Достаточно припомнить хотя бы тот случай, когда во время чумы, на рождество, он пришел на водяную мельницу в долине Роз; недаром впоследствии жители долины освободили его из тюрьмы и помогли ему выбраться из города. Зато не менее удивительна и та почти элегантная легкость, с которой он отправлял на тот свет досаждавших ему людей, сосредоточенно и спокойно, как тушат свечу, сжав пальцами фитиль. На закон и религию он обращал не больше внимания, чем на тонкую паутину, внезапно преградившую ему дорогу. Однако самая дерзкая из его бесчисленных авантюр — это, несомненно, его появление в Йоргенстаде на празднике святого Йоргена».
…Так пишет профессор Бриллеман,
* * *В то время Коронному вору было уже тридцать шесть лет. Благодаря своему хладнокровию, презрению к смерти и неустрашимости, он убегал из тюрем с самыми толстыми и крепкими стенами, но кольцо преследователей сжималось вокруг него все теснее и теснее. Он метался по всей округе, словно лисица, за которой гонятся собаки. После того как Коркис убил курфюрстова зятя и собутыльника графа Кровопийцу (его нашли мертвым, с ножом в животе, а изо рта торчала гусиная лапка), курфюрст устроил настоящую облаву на знаменитого разбойника; тому едва удалось ускользнуть от ландскнехтов и скрыться в дремучих лесах. В их непроходимой чаще трудно было изловить преступника, зато он сам мог умереть с голоду.
Однако курфюрст твердо решил, что на этот раз дичь от него не уйдет. Кстати сказать, другой знаменитый разбойник, Франц Поджигатель, которого незадолго перед тем курфюрст приказал разорвать на части дикими конями, тоже сбежал из тюрьмы, и оба злодея теперь наверняка скрывались в Разбойничьем лесу.
