Метта Фуллер - Дневник проказника
Загадка: Чем воздушный шар похож на бродягу? (Ответ: С обоими непонятно, чем только держатся)
Да, на одну минуту, или около того, чудесно быть на шаре совсем, совсем одному; как молния, подниматься вверх, махать платком и смотреть на людей, как они все уменьшаются, видеть поезд, который ползет змеей; поля, реки, деревья и заборы, которые делаются все меньше и меньше; но ах, как одинок маленький мальчик, когда он поднялся на какую-нибудь милю[47]. Профессор поставил в лодку маленькую корзинку с несколькими бутербродами и маленькую бутылочку бренди; я сделал глоток, потому что мне было так холодно, и чуть не сгорел изнутри; потом я решил сейчас же полезть по веревке, потому что пальцы мои уже согрелись, и сделать одну или две дырки в оплетке аэростата, как, я читал, это делают, чтобы шар не унесло до Гренландии.
Никто не поверил бы, что через шесть или семь часов будет четвертое июля: скорее можно было подумать, что теперь зима. Я рад, что со мною не было сестер. Как они кричали и вопили бы, когда я полез по веревке с перочинным ножом в руках! Дело было трудное, но иначе я замерз бы до смерти — так что нужно было это сделать. Я прорезал две дырки, слез по веревке вниз, съел один бутерброд, надел сюртук профессора, который лежал в корзине, и улегся спать.
Мне снилось, что я лежу в постели, и Бетти будит меня, но вдруг я проснулся, сел и осмотрелся кругом — нет ли чего нового. Была ночь. Месяц светил великолепно. Я спокойно летел над чем-то блестящим и гладким, как серебро; когда я приблизился к нему — что случилось очень скоро, так как шар медленно опускался, — то увидел, что это было море или океан. Тогда я почувствовал, что для меня все кончено, мне суждено утонуть, и мама не узнает, что сталось с ее единственным сыном.
Мне было очень скверно. Я стал думать о разных случаях, которые уже бывали со мною, сколько страху я причинил своим милым родителям, и стал изо всех сил поднимать один из мешков с песком, чтобы выкинуть его за борт, что, как мне рассказывал воздухоплаватель, делают для того, чтобы заставить шар подняться выше, но мешок был слишком тяжел для маленького Жоржи.
Итак, я предоставил себя судьбе и съел еще два бутерброда. Потом я посмотрел за борт корзины и увидел на сверкавшей воде черное пятно. Я сказал себе: «это кит», но, менее чем через пять минут, увидел, что это очень маленький остров, величиной примерно с поле и, прежде чем я успел сказать: «раз-двас», шар, точно птица, приземлился на дерево; он опустился достаточно, чтобы я, как молния, выскочил из него, схватил веревку и привязал ее к сосенке, чтобы удержать шар, — и вот мы были на месте! Потом влез в корзину и улегся, потому что в ней было тепло, а я очень устал и хотел спать.
Когда я проснулся, был уже день. «Алло, Жоржи, — сказал я, — это недурная шутка! Кораблекрушение на одиноком, пустынном острове! О, если бы был со мною дневник, сколько бы я записал в него! Мне сейчас же нужно начать составлять список всего того, что у меня есть, построить себе хижину и жить в ней».
Я съел еще два бутерброда, так что теперь остался только один. Я был очень голоден и мне сильно хотелось съесть и последний, но я удержался. Ужасно хотелось пить, поэтому первое, что я сделал — пошел искать воду. Воды вокруг острова было много, но я боялся, что она соленая. Но другой воды не было, поэтому я вошел в нее и попробовал на вкус, чтобы узнать, где я нахожусь: в Атлантическом океане или в одном из озер между Соединенными Штатами и Канадой; вода была пресная.
Тогда я принялся за работу: спасать мои вещи и построить себе хижину, как Робинзон Крузо, — но ах! — воздушный шар и гроша не стоит в сравнении с кораблем: у меня не было гвоздей, не было корабельных сухарей, ни кусков старого железа, ни солонины[48], но я утешился тем, что решил воспользоваться самой корзиной вместо хижины. Потом я хотел сделать ограду из кольев для защиты от диких зверей, но кругом не было кольев и, насколько я мог заметить, не было и диких зверей.
Тогда я пошел дальше, чтобы обойти весь остров и посмотреть, не найдется ли на мокром песке следов каннибалов. Я прошел добрый кусок, не видя ни следов, ни лодок на воде. Тогда я пошел назад и нашел на пути верный признак цивилизации, от которого забилось мое сердце — старый оловянный кувшин, заржавевший и согнутый, но я решил, не бросать его; он мог мне еще пригодиться; я наполнил его водою, чтобы выдержать осаду на случай, если бы каннибалы все-таки пришли.
Мне стало очень жарко, и я устал. Я полез в лодку, съел мой единственный оставшийся бутерброд, выпил немного воды; немножко поплакал, вспомнив, что сегодня знаменитое четвертое июля, что все наши на празднике, маршируют и стреляют из пушек, и им так весело, а мне даже нечем пообедать, и я не увижу фейерверка и должен буду умереть с голоду на пустынном острове. Но я старался быть таким храбрым, каким должен быть человек в подобном положении. Ничто не помогало, хотя я всячески старался удержать слезы. Я поспал немного и почувствовал себя лучше. Я спросил себя: «Что сделал бы Робинзон Крузо?».
— А, — сказал я, — он взял бы палку и сделал бы на ней надрез, чтобы знать, сколько дней он пробыл на острове.
И я взял палку, сделал на ней надрез, а все остальное послеобеденное время наблюдал, не покажется ли корабль. Но корабль не показывался. Я нашел несколько ракушек, но они были пустые. Я был очень голоден. Стемнело, и я полез в лодку, укрылся сюртуком и спокойно спал всю ночь; я так устал и так боялся.
Настало утро. Я позавтракал одной водой. Я чувствовал, как сильно ноет в желудке и вспомнил, что индейцы стягивают покрепче свои пояса, чтобы не чувствовать голода; но у меня не было пояса, а потому я дал волю голоду. Я сделал еще надрез на палке и пошел бродить, чтобы поискать где-нибудь хлебное дерево, но их не было на острове. На нем ничего не было, кроме песку и маленьких кривых сосен; боль в желудке была у меня страшная. Я вспомнил, как часто я совершенно беззаботно отдавал Таузеру свой сладкий пирожок. Мне очень хотелось знать, что было сегодня за обедом у наших и ищут ли они еще маленького Жоржи. Может быть, они рады, что, наконец, отделались от него: он был такой негодный. Они никогда не найдут его, хотя бы искали месяц, или даже целый год. Когда маленькие мальчики собираются бежать из своего милого, хорошего, уютного дома, как мало знают они, что придется испытать им, если они попадут на необитаемый остров!
Я все время чувствовал голод. Я думал о многих вещах — в особенности о вафлях с медом, и все смотрел, не пройдет ли мимо корабль. Солнце зашло. Я чувствовал себя все хуже и хуже. Я стоял на берегу и вдруг увидел его недалеко — я говорю про корабль. Я побежал, схватил свою палку, привязал к ней платок и стал размахивать, но мне не стоило так выбиваться из сил: они рассказали мне после, что направили корабль прямо на диковинную штуку, которая была привязана к дереву. Было почти темно, когда они при близились и спустили лодку с тремя людьми. Они причалили к берегу.
— Здорово! — закричали они, увидев меня.
Морская песня: «Сошел наш Вилли с яхты»
— Здравствуйте, — сказал я, очень обрадованный.
— Чтоб мне взлететь на воздух! — сказал кто-то из них. — Ты что, как раз это самое, а?
— Я испытал это, — сказал я, — только один раз, но зато всерьез. Нет ли у вас чего-нибудь поесть на корабле? Мой шар упал здесь, где не растет ни хлебного дерева, ни даже кусочка арбуза. Я умираю с голоду.
И тогда я чуть-чуть не заплакал, но я не сделал бы этого ни за что на свете; удержавшись от слез, я спросил их:
— Вы американские или английские матросы?
Они сказали, что они англичане из Канады, но теперь едут в Буффало, не хочу ли я ехать с ними? Они взяли меня на корабль, капитан как раз сидел за ужином; он был очень вежлив и пригласил меня присесть к нему без всякой церемонии; там была жареная рыба, печеный картофель, хлеб, масло и кофе. Прекрасная еда, но я читал, что люди, которых спасают, должны вначале есть как можно меньше; поэтому я поблагодарил его уже после четвертой порции рыбы, яиц и картофеля и кончил есть после пятого куска говядины. Он послал людей за шаром после того, как я рассказал ему, кому он принадлежит и сколько тысяч долларов он стоит. Он был очень добр ко мне, и я буду благодарен ему всю жизнь.
Мы плыли четыре дня и четыре ночи, прежде чем прибыли в Буффало, но я неплохо проводил время с матросами, которые сделали меня своим любимцем, потому что ничего не знали о моей дурной славе. Я рассказал им про моих сестер, про нового бэби, про телеграфиста и еще про многое, что их очень интересовало, а они рассказали мне про морского змея и про другие морские чудовища, про то, как завязывают морские узлы, как влезают на мачту и прочее. Я старался причинять как можно меньше беспокойства, но все-таки два раза упал за борт в глубоком месте, и они должны были прыгать за мною, и я потерял в воде серебряные часы Бена, которые подарила ему его мать, но я обещал подарить ему еще лучшие, когда приеду домой. Матросы вытатуировали мне якорь и корабль на моей руке, чтобы родители узнали меня, когда я в следующий раз потеряюсь. Мне было очень грустно проститься с матросами, когда мы приехали в Буффало. Я обнимал и целовал их всех и пролил несколько слезинок, а они написали мне свои имена с красивым росчерком и дали мне на память.
