Виктор Шендерович - Неснятое кино
– Нет, не почудилось! – затравленно озираясь на стоящих вокруг людей в грязно-белых халатах, не выдержал старичок. – Не почудилось!
– Зачем же так нервничать? – укоризненно спросил крепыш.
Глаза его блестели от удовольствия.
– Я не нервничаю! – закричал старичок.
– Нервничаете, – настоял на своем крепыш. Улыбки уже не было на его плотном мясистом лице. – У вас очень расшатаны нервы. Очень. Вы по-прежнему нуждаетесь в лечении…
– Это вы нуждаетесь в лечении, вы! – закричал старичок.
– Что? – словно боясь ослышаться, переспросил крепыш.
– Вы опасный больной! – закричал старичок. – Вы сумасшедший! А я профессор! Я…
– Ясно, – оборвал его крепыш и обернулся к сопровождающим: – У него снова обострение. Какая жалость.
– Прекратите сейчас же! – взвился старик.
– Может быть, уколы, док? – широко улыбнувшись, предположил детина из свиты.
– Укольчик, укольчик! – обрадовался визгливый и исподтишка больно ущипнул старика за ногу.
– Прекратите! Я протестую! – закричал тот.
– Нет, – сказал крепыш, подумав. – Не уколы. – Все затихли, ожидая решения. – Лечение по системе доктора Смоля и профессора Перро! Полный курс, – уточнил он, повернувшись к сопровождающим.
Решение это вызвало бурю восторга.
– Не надо! – взмолился старик. – Что вы делаете?
Но под свист и улюлюканье его уже волокли по коридору, мазали невесть откуда взявшейся смолой, вспарывали над головой подушку…
– Как? – словно выйдя из шока, спросил вдруг С. – Как вы сказали?
Оставшиеся в палате повернулись к нему.
– Кто это? – спросил крепыш.
– Новенький, – услужливо подскочил визгливый. – Ночной завоз со вторника на среду. – И он снова хохотнул.
С. сидел в кровати, вытянувшись в струнку, словно гончая, взявшая след.
– Как вы сказали? – спросил он. – Лечение по системе… ну?
– Доктора Смоля и профессора Перро, – отчеканил крепыш.
Тут С. схватился за голову и ничком повалился на кровать. Через несколько секунд тело его начало беззвучно трястись от хохота. Все, кто был в палате – и пациенты, и их странные врачи, – опасливо смотрели за тем, как корчится новичок.
– Он что, сумасшедший? – помрачнев, спросил наконец крепыш.
Стояла ночь. Решетка на окне палаты расчерчивала на квадраты подсвеченный прожектором кусок стены напротив.
Постель старика, называвшего себя профессором, была пуста. Слева от нее лежал на кровати С. Он не спал. Не спал – справа от пустого ложа – и хмурый. С. понимал это, хотя хмурый лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Но волнение выдавало этого крупного мужчину, какая-то тайна комом ходила в его горле.
Через стены палаты, с другого конца коридора, доносились вопли и визги. Это отдыхали «врачи».
– Ну хорошо, – словно продолжая начатый разговор, сказал вдруг С.
Человек на постели не ответил, но в неверном свете луны было видно, как напряглось под тонким одеялом его тело.
– Ну хорошо, – повторил С. – Хотите, я сам расскажу вам, как все было?
Сосед молчал.
– Этот несчастный старик – действительно врач, – продолжал С. – И вы тоже. – Сосед резко повернул к нему голову, глаза его блеснули в свете луны. – Да, и вы тоже. Но некоторое время назад власть в клинике внезапно захватили сумасшедшие…
Картины того, что произошло здесь, вставали перед С. так, словно он видел все это. Сосед ничего не отвечал – пораженный прозрениями странного новичка, он только кивал. Глаза его белели в лунном свете.
– Да, да, – прошептал он, боясь звука собственного голоса. – Все так! Но откуда вы узнали?
– Я узнал это много лет назад, – ответил С. – А сейчас у меня только один вопрос: когда? Когда это произошло?
– Два дня назад, ночью, – помедлив секунду, ответил сосед. – Почти сразу после того, как привезли вас!
– Ну конечно, – сказал С. – После того, как привезли меня. Мог бы догадаться и сам.
– Как вы узнали? – повторил хмурый.
– Вы, конечно, слышали такое имя: Эдгар По? – помолчав, ответил вопросом на вопрос С.
– Конечно. Это писатель. «Золотой жук» и это еще, про обезьяну… – Исчерпав запас эрудиции, хмурый умолк.
С. усмехнулся.
– А нравится ли вам «Лечение по системе доктора Смоля и профессора Перро»? – осведомился он.
– Боже мой! – Хмурый не мог слышать этих слов. – «Лечение»! Они вываливают нас в смоле и перьях. Это ужасно!..
– Это название рассказа, – перебил его С.
– Что?
– Это рассказ Эдгара По! Все, что случилось здесь той ночью, было сочинено им полтора века назад. И стало явью потому, что здесь оказался – я.
Сосед молчал.
– Я – воронка, – продолжал горячо шептать С. – Рядом со мной опасно, понимаете? Я не знаю как, но я стал персонажем из его новелл. И втягиваю в них каждого, кто окажется поблизости…
– Вы больны, – перебил его хмурый. – Поверьте мне как врачу. Вы действительно больны.
– А вы? – шепотом крикнул С.
Хмурый не ответил.
– Поймите, – шептал С., – фантазия, в которую вы попали по моей вине, – не самая печальная. На мне – кровь. И я должен бежать отсюда, чтобы распутать другой, по-настоящему страшный сюжет.
– Если вы убежите… – Хмурый запнулся и молчал несколько секунд. – Этот коротыш – у него паранойя. Они убьют всех нас.
– Вы ничего не поняли, – ответил С. – Если я убегу отсюда, этот сюжет распадется сам собой! Они вернутся в палаты и уснут, как спали в ту ночь, когда сюда привезли меня. Они уснут – и все забудут!
– Дай-то бог… – глухо прорычал хмурый, и С. услышал в его голосе незнакомые нотки. – Я-то не забуду…
Помолчали.
– Вы хорошо знаете эту клинику, – сказал С. – Как можно выбраться отсюда?
Хмурый посмотрел с опаской.
– Есть один способ, – сказал он. – Я хотел сам, но… Слушайте внимательно.
В предутренний час – час меж волком и собакой – через глухую больничную стену перевалился и тяжело упал на влажную землю человек. Это был С.
Неловко упав на четвереньки, он поднялся и побежал через поле – на шум поезда, к железнодорожной ветке. Почти добежав до опушки леса, бегущий осмелился обернуться: погони не было. Обыкновенная городская клиника темнела на том конце поля, и на секунду С. усомнился, было ли в действительности то, что он видел собственными глазами…
Электричка везла его в Петербург. Он беспокойно дремал – в последнем вагоне, забившись в угол, подальше от людей.
Стучали колеса, и в такт им, не стихая, звучали в его бессонном мозгу строки бессмертного «Ворона»…
Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,Над старинными томами я склонялся в полусне,Грезам странным отдавался, вдруг неясный звук раздался,Будто кто-то постучался, постучался в дверь ко мне.«Это, верно, – прошептал я, – гость в полночной тишине, —Гость стучится в дверь ко мне».
И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:«Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне, Поздний гость приюта просит в полуночной тишине,Гость стучится в дверь ко мне»…
Поезд заскрипел всеми суставами и остановился. С. открыл глаза. Забурчало радио.
– Что он сказал? – переспросил у С. гражданин, сидевший через сиденье.
– Ремонт, – ответил С. – Пути размыло.
Да, это было то же самое место: кочковатое черное поле уходило в туман, телеграфные столбы тянулись вдоль лощины…
Но ворона за окном не было, и вскоре С. снова задремал. Тревожные строки зазвучали в мозгу вновь.
Вновь я в комнату вернулся – обернулся – содрогнулся —Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.«Видно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,Там, за ставнями, забилось у окошка моего.Это ветер, – усмирю я трепет сердца моего, —Ветер, больше ничего».
Я открыл окно, и странный гость полночный, гость нежданныйВорон царственный влетает: я привета от негоНе дождался. Но отважно, как хозяин, гордо, важно,Полетел он прямо к двери, к двери дома моего,И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него.Сел – и больше ничего…
– Сынок! Приехали!
С. открыл глаза. Какая-то бабулька трясла его за плечо.
Поезд стоял. За окном в утреннем сером полусвете простирал вдаль квадраты своих кварталов Петербург.
– Отойди от меня! – крикнул С.
Бабулька попятилась и с проклятиями исчезла в дверях.
На ватных ногах он вышел на пустой перрон и побрел ко входу в метро. В вестибюле вокзала на каменной голове Ленина сидел ворон.
В квартире не было не только жены, но и ее вещей. Шкафы темнели пустыми внутренностями, сияла мертвой чистотой кухня.
На кухонном столе аккуратной стопкой лежали фотографии Лики – те самые, что стали виною ее смерти. Записка. И на ней – обручальное кольцо.
Он прочел записку и положил на стол. Взял фотографии. Лика улыбалась, она была живой – там, на плотных прямоугольниках фотобумаги.
