Эрнст МУЛДАШЕВ - Матрица жизни на Земле. Том 4

— Молодцы! Веревку-то ко второй дыре привязали, чтобы не потерять?

— Конечно, шеф. Я отмотал еще один длинный кусок веревки от того мотка, который дала снабженница Дамира Касимовна, дал задание Олегу сунуть обе руки в жижу и привязать один конец ко второй дыре, а другой конец собственноручно привязал к левой ноге Олега.

— А почему именно к левой?

— А к правой-то ноге, веревка от первой дыры привязана. Чтобы не перепутать.

— А-а…

— Одно только плохо, шеф, что после того, как веревки привязали к обеим ногам Олега, движения у него ограничились.

— Как так?

— Да дело в том, что одна веревка тянется от одного конца подвала, а вторая — от другого. Олег с двух сторон оказался подвязанным. Пойдет направо — веревка слева тянет, пойдет налево — справа тянет. Противно, говорит, в таком состоянии находиться. Скучно.

— А что, не догадались веревки подлиннее привязать? — слегка возмутился я.

— Правая нога… ой, веревка… длиннее намного, а вот левая… тут мы маху дали, — сконфузился завхоз.

— А почему не добавить кусок веревки-то к левой ноге?

— Олег говорит, что не надо этого делать, — узлы, говорит, могут развязаться. Жижа, говорит, свойствами солидола обладает, скользкость веревке придает. А-а…

— Ты не беспокойся, шеф! Олег приличный люфт для движений имеет, не как вкопанный стоит. Курит в подвязанном состоянии. Даже рюмочку опрокинул… мозолистой… и… не первой свежести… рукой.

— М-да. А жижу-то еще хоть немного удалось откачать помпой?

— Удалось, шеф, удалось. Бутылочка подействовала. Взялись за дело помписты.

— Кто?

— Ну те, кто на помпе работают. Малые обороты включили. Жижа пошла. Правда, тяжело шла, с хлюпаньем. Даже белую мышь выплюнуло, сам видел.

— Сколько жижи в подвале осталось?

— Да сантиметров десять-двадцать, шеф. Но густая. Совковыми лопатами ее надо убирать сейчас.

— А с Любкиным поясом что стало? — поинтересовался я.

— Я, короче говоря, собственноручно отвязал Любкин пояс от первой дыры… Олегу люфт не позволял. А потом забрал у Олега пряжку от него, пояса-то, сходил наверх, помыл пояс и пряжку под краном с мылом и повесил сушить там же в туалете, — отчитался завхоз.

— Не украдут?

— Да кому он нужен, из дерьма вынутый!

— М-да.

— Шеф! Прямо скажу, что к квартальному сантехнику должен Олег идти. У него авторитет… подвальный. Ему, тем более с бутылкой, точно совковые лопаты дадут. А он, Олег-то, подвязанным стоит. Чо делать?

— Сам подвяжись на то время, пока Олег ходит. Хоть прогуляется, парень-то.

— Как скажешь, шеф.

— Вот так.

— Да вот еще, шеф, проблема одна. Ведь надо, кроме совковых лопат, еще и носилки для выноса гущи попросить у квартального сантехника. Из алюминия они сделаны, сразу ведер десять гущи вмещают.

— Знаю… А в чем проблема?

— Надо бы, шеф, еще одну бутылочку водки, — носилки же к совковым лопатам приплюсовываются.

Я встал и пошел к своему другу, заместителю директора по науке, профессору Рафику Талгатовичу Нигматуллину, великолепному ученому-теоретику, обладающему феноменальной памятью и эрудицией, тому самому, который прославился в Америке историей о 48 презервативах.

Я знал, что он так же, как и я, работает допоздна. Кроме того, я знал, что у него всегда в заначке есть бутылка.

— Вот еще одна бутылка, — сказал я, вернувшись от Рафика Талгатовича.

— Спасибо, шеф! Сейчас начнем гущу выносить. Можно я еще людей для этого дела привлеку? Скажу, что твой приказ?

— Привлекай.

Завхоз ушел. Я снова взял в руки свою желтую неказистую авторучку.

И тут с какой-то обидой в душе всплыл вчерашний эпизод, связанный с одним банкиром.

Дело было, короче говоря, так.

Привели ко мне по блату одного банкира из Москвы, чтобы я ему глаза качественно посмотрел и при необходимости прооперировал его наиболее больной глаз.

Я, конечно же (из-за блата!) согласился, хотя банкиров недолюбливаю по причине того, что они пару раз ткнув пальцами в клавиши компьютера, отстегивают от каждой финансовой сделки такой процент, от которого волосы встают дыбом. Куда уж тут за ипотечное кредитование твоей квартиры расплатиться, когда ты за этот тычок в клавишу банковского компьютера должен заплатить одну треть стоимости всей квартиры! Если бы простой работяга, возящийся в подвальной жиже, и ничего не понимающий в банковских процентных ставках по причине своей неразвитости, узнал бы реальную цену «тычка» в рублях, то от его возмущения вся жижа в подвале засохла бы.

А тут еще этот банкир из Москвы говорит, что его банк обслуживает газовиков, то есть имеет прямое отношение к газовикам, да и название этого банка начинается со слова «газ».

Газовиков я, конечно же, уважаю, поскольку они работают в условиях Севера и обеспечивают нас голубым топливом. Но уважаю… как-то не очень. А это «не очень» связано с тем, что они, газовики, по причине своей дури считают, что газ создал не Бог, а они — газовики. Их бы, газовиков, лучше было бы назвать «откачивателями газа», чем газовиками; тогда бы они, возможно, перестали считать себя богоподобными гениями, которым положены особые льготы в виде, например, «газовой пенсии» в размере 75 тысяч рублей (3 тысячи долларов) в месяц или зарплаты в размере 1 миллиона рублей (30 тысяч долларов) в месяц, не говоря уж о побочных доходах, которые многократно превышают их зарплату. Им, газовикам (Петрову, Сидорову или Голубеву), с дурости кажется, что если бы не было их (Петрова, Сидорова или Голубева), то газ так и лежал бы в недрах Сибири и никто и никогда бы не смог его добыть, а скорее всего им (Петрову, Сидорову или Голу-беву) кажется, что газ в недрах Сибири создали они (Петров, Сидоров или Голубев), материализовав его там силой своего гения.

Но газовики забывают, что они тоже, переварив красную рыбу или черную икру, ходят в туалет… иногда и в подвале… и что иногда в зданиях случаются потопы, и что какой-нибудь Олег вынужден, будучи привязанным к двум дырам в трубах, и имеющий лишь небольшой люфт среди дерьма, тоже должен кушать, чуть-чуть отмыв от дерьма свои заскорузлые руки, чтобы взять ими бутерброд с маргарином «Rama», завернутый в газетную бумагу.

Когда к слову «банкир» присоединилось еще и слово «газ», я невольно набычился, приняв, видимо, агрессивную позу за своим столом. Газовый банкир это, по-моему, заметил и, чтобы снять непонятную напряженность, широко улыбнулся, показав в глубине ротового отверстия золотой зуб.

— Давайте, я посмотрю ваши глаза! — выдавил я из себя. Когда я посмотрел его глаза и назначил сложную операцию, он спросил меня, опять-таки показав в улыбке золотой зуб:

— А сколько это будет стоить?

— Вы, газовики и банкиры — богатые люди! Купите лучше для нашего Центра аппарат стоимостью этак… 25–30 тысяч долларов… ну… стоимостью, как зарплата вашего среднего руководящего персонала. Окажите, иначе говоря, спонсорскую помощь Центру, больным людям это необходимо… ведь не все могут платить за лечение… ведь половину операций мы делаем бесплатно или почти бесплатно! Ну что я сделаю с бабушкой, приехавшей на последние гроши в Уфу из Владивостока?! Аппаратура ведь нужна… Для людей! — подавляя внутреннее негодование, проговорил я.

— Я бы предпочел оплатить стоимость операции, — снова показал золотой зуб газовый банкир, — любая работа есть бизнес.

Я на мгновение закрыл глаза и представил, что ту операцию, которую я планировал сделать ему, газовому банкиру, я… не придумал… а ее дал мне Бог, чтобы я, как Раб Божий, внедрил ее в практику, чтобы люди — божьи создания — не были слепыми, — все люди — и банкиры (даже газовые) и та же старушка из Владивостока, которая на последние деньги приехала в Уфу за прозрением семь суток маясь в поезде и сослепу нащупывая обгаженную крышку унитаза в вагонном туалете. Какой уж тут бизнес?!

— Цены на операции у нас небольшие… адаптированные под россиян… всех… в том числе и старушек, — сквозь зубы произнес я.

Газовый банкир промолчал. А когда я поднял на него глаза он снова улыбнулся, показав этот самый золотой зуб. Ком негодования подкатил к горлу. Я позвал одну из моих секретарей — Альфию.

Она вошла в кабинет на своих невероятно красивых ногах. Она, Альфия, у которой хватает силы воли вечно держать диету и, которая сумела заразить «диетоманией» весь наш Центр, посмотрела на меня своими небесно-голубыми глазами и сразу поняла, что что-то здесь не то.

— Найди ему место в хорошей палате. Я буду его оперировать, — сказал я Альфие по-английски (Альфия в совершенстве знает английский язык). — Бесплатно!

— Как скажете, Эрнст Рифгатович, — ответила по-английски Альфия, удивленно округлив свои небесно-голубые глаза.