ПОКА НЕ ПОГАСНЕТ СОЛНЦЕ - "Nogaulitki"
Так и в этот раз я получала колоссальное удовольствие, наблюдая, как она глубоко дышит после оргазма, как вздымается ее грудь, как бьется венка на шее, как выглядят ее глаза с этой мутной поволокой наслаждения.
***
Отдышавшись и пролежав в покое несколько минут, Богатырева привстала на локте и, резко перевернувшись, оказалась на мне. Руки как-то автоматически легли на ее талию. Девушка осторожно поцеловала меня в щеку, потом в место под ухом, в шею, а после подняла голову и посмотрела в глаза:
— Я хочу коснуться тебя, — тихо проговорила Богатырева, глядя на меня своими ясно-зелеными глазами.
— Но ты… и так меня касаешься, — пробормотала я в ответ.
— Нет, — покачав головой, она пальцем провела посередине моей груди. — Я хочу касаться тебя, как ты меня касаешься.
— А-а, — протянула я на выдохе, не совсем понимая, что мне делать. В прошлый раз, когда меня касалась девушка, она не спрашивала об этом. Это просто произошло.
— Я… Я могу… Ты… — видя мою растерянность, Богатырева, вероятно, решила помочь и спросить об этом прямо, но в итоге сама растерялась.
— Да, — тихо проговорила я, прекрасно понимая, что она хочет сказать.
***
Конечно, в первый раз это было неловко, где-то неуклюже и… непривычно, что ли… Но Богатырева словно понимала все, что я хочу сказать, будто чувствовала мое тело, и в итоге я все равно получила оргазм.
Когда мы лежали рядом, накрывшись по грудь покрывалом, Богатырева прокашлялась и нерешительно проговорила:
— Тебе… Тебе было… хорошо? — задав вопрос, она смутилась и отвернулась от меня.
Я засмеялась на этот детский жест, но когда нахмуренное лицо снова уставилось на меня, то поспешила ее успокоить:
— Извини, я не над тобой смеюсь, — пытаясь выровнять голос, проговорила я, — точнее, не над тем, о чем ты подумала. И да, мне было хорошо, — легко улыбнувшись, ответила я, наблюдая за девушкой. — Даже очень.
Лицо Богатыревой вмиг засияло, словно ей золотую медаль вручили.
— Ты выглядишь слишком довольной, — снова усмехнулась я.
— Просто… Ну, у меня это было в первый раз, — пробормотала она, снова смущаясь. — Не хотелось бы, чтобы все было так плохо, что первый раз стал последним.
Я грустно улыбнулась и отвела взгляд.
— Зачем тебе это? — спросила я, хотя понимала, что сейчас не лучшее время для этого разговора.
— Что именно? — Богатырева снова привстала и, поддерживая голову согнутой рукой, уставилась на меня.
— Ну… Все это, — помахав рукой в воздухе, ответила я.
— Я не совсем тебя понимаю.
Я мысленно закатила глаза и вздохнула. Такие разговоры — не мой конек. Мой конек – горбунок. Ага.
— Ты сказала, что я тебе… нравлюсь, — выдавив из себя это слово, я продолжила. — Но… почему? Ты же совсем меня не знаешь. Как я могу нравиться тебе? Мы цапались все эти годы. Это… Это странно.
Богатырева помолчала пару минут, а потом тоже вздохнула и проговорила:
— Лера, я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. Пока мы все эти годы цапались, как ты говоришь, я имела возможность наблюдать за тобой. Я знаю, что это просто твоя оборонительная позиция. И теперь я еще лучше понимаю, чем она вызвана. Но я также знаю, что на самом деле ты добрый, отзывчивый и милосердный человек.
Я подняла бровь и в изумлении уставилась на нее. Больная, что ли? Я — точно не добрый, не отзывчивый и не милосердный человек.
— Мне кажется, ты меня с кем-то спутала, — усмехнулась я, даже не скрывая скепсиса. — Ко мне все эти милые эпитеты точно не имеют никакого отношения.
— Я и не ждала, что ты согласишься, — спокойно пожала плечами Богатырева. — Но я знаю, что это так. Я видела, как ты помогала людям, как защищала одноклассников, как ты поддерживала Никифорова, когда у него мама попала в больницу. Как ты устроила сбор средств, когда у этого смешного кучерявого парня умер дедушка…
— Это было в седьмом классе! — запротестовала я.
— Неважно, — покачала головой Богатырева. — Это было. А как в девятом ты защищала Гуляева от старшеклассников? Я думала, ты полезешь в драку.
На самом деле, я и правда чуть не устроила мордобой тогда. Двое одиннадцатиклассников зажали нашего главного ботана в углу и пытались отжать у него деньги на обед. Я их оттолкнула и пригрозила, что размажу им обоим носы. Странно, но они посчитали лучшим вариантом ретироваться. Наверное, я выглядела очень грозно.
— Это ни о чем не говорит, — оставалась я непреклонной.
— Как раз это и говорит, — продолжала стоять на своем Богатырева.
— Слушай, давай закроем эту тему. Не собираюсь это слушать, потому что это все неправда, — поморщилась я.
— Ты сама спросила почему, — снова пожала плечами девушка. — Я вижу тебя другой. Даже не такой, какой ты себя видишь. И именно это мне нравится.
— Боюсь, когда ты присмотришься получше, ты будешь разочарована, — хмыкнула я, отворачиваясь.
— Поживем-увидим, — улыбнулась Богатырева.
— И… что это значит? — раздраженно спросила я.
— Только то, что я сказала, — усмехнулась девушка. Увидев, как я открыла рот, чтобы снова возразить, она тут же продолжила. — Ты все еще не голодна? У меня есть домашняя пицца.
Я закрыла рот и тут же снова открыла:
— Ты умеешь перевести тему.
Богатырева усмехнулась в ответ и, порывисто поцеловав меня в щеку, встала с кровати, завернувшись в покрывало, отчего я осталась совершенно обнаженной.
— Эй! — возмущенно воскликнула я, пытаясь прикрыться куском одеяла, на котором лежала.
— Я пошла греть еду, а ты одевайся, — проговорила Богатырева и направилась к выходу. Дойдя до двери, она остановилась и обернулась, лукаво улыбаясь. — Или не одевайся.
Я кинула в нее подушку, но девушка уже скрылась в прихожей.
Глава 11
Почти две недели я буквально разрывалась между школой с отработками, подработкой, бабушкой, Иркой и Богатыревой. Я частенько наведывалась к ней днем, иногда после уроков, порой приходила по вечерам, пока ее родители были на работе. И мы отлично проводили время. Мы продолжали спать с ней, но не говорили ни о чем большем. Я не хотела задаваться этими вопросами, потому что моя система давала сбои. Я понимала, что мне начинает действительно нравиться ее общество. И дело уже было не только в сексе. Мне нравилось с ней разговаривать, подшучивать над ней, нравилось, как она задавала мне какие-то вопросы, касающиеся меня. Мало кто интересовался мной лично, мало кому было дело до моих предпочтений, вкусов, желаний. Богатырева же почему-то активно пыталась обо мне выяснить все, что только можно. И я дозированно выдавала ей информацию. Меня устраивало, что она не лезла дальше, если я закрывала какую-то тему или не хотела о чем-то говорить.
Еще мне нравилось то, как она произносила мое имя. Из ее уст «Лера» всегда звучало как-то по-особенному. С раскатистым «р», с какой-то нежностью, теплотой. Поначалу меня это даже пугало — непривычно было после многолетнего «Мишина» слышать свое имя. Но в итоге пришлось признать, что мне это нравится. Но о большем я думать не хотела. Или боялась. Я так привыкла считать ее врагом номер один, что было не по себе от мысли, что все уже изменилось. Поэтому в школе мы продолжали вести себя как обычно, хотя, признаться, мои шутки и издевки стали менее острыми, не такими жесткими, и даже это меня тоже пугало. Но я уже не могла, как раньше, унизить ее, потому что во мне самой что-то постоянно менялось. Но к счастью, никто этого не замечал.
Зато с Черновым и Сорокиной мы цапались, как и прежде. Хотя этот придурок больше не позволял себе лишнего — словесные оскорбления и попытки задеть меня я не считаю.
***
Была перемена перед физкультурой, я спокойно переодевалась с остальными одноклассницами. Богатырева с Сорокиной о чем-то разговаривали, тоже меняя одежду на спортивные костюмы. И я, потеряв бдительность, невольно засмотрелась на спину Богатыревой. Мы два дня назад виделись у нее, и сейчас мне удалось даже разглядеть крошечный след от укуса на правой лопатке. Не знаю, о чем я думала, когда так откровенно ее рассматривала, но очнулась я только в тот момент, когда услышала противный голос Сорокиной:
