Татьяна Рудина - Продайте мне хоть что-нибудь!

И сейчас опять идти и улыбаться. И норки эти продавать, когда уже семь лет одно пальто на синтепоне носишь не снимая, ждешь каждый год, когда зима эта проклятая кончится, а она все не кончается.

А одна шуба не давала покоя Маргарите Николаевне с тех пор, как в магазине появилась. А появилась она еще осенью. Но дорогая. Такая дорогая, что никто не покупал.

Уж, казалось, сколько шуб она видела за эти годы. Какие хочешь. А эту привезли, сорок восьмого размера, и на нее, Маргариту Николаевну как будто сшитую, – и с этого момента только на нее и смотрела. Мерила, если могла, когда никто не видел.

Она действительно шла ей очень. Мех самый дорогой – американская черная норка. Короткошерстная.

Эта норка – американская – всегда нравилась Маргарите Николаевне. Да и кому она может не понравиться? И покупают ее те, кто не станет размениваться. Покупают женщины успешные и со вкусом. Иногда, правда, такого фасона мудреного привезут, что глазам не веришь. Зачем же такой прекрасный мех портить рюшами какими-то безвкусными? Но и на рюши покупательницы всегда у нас найдутся. В банках обычно работают, кто любит сложного фасона.

И норка эта тоже разного качества, хоть и называется вся короткошерстная. Оттенок много значит. Хорошо, если с коричневым отливом идет. Бывает с тонировкой, бывают вообще с дефектом «невышедшая ость».

Зайдет иногда бабенка какая-нибудь в шубе, как бы короткошерстной, и говорит: «Нужна такая же, но длинная». А у нее самой совсем не то, что она думает. Щипка на ней тонированная. А она еще удивляется, почему так дорого. Да потому, что не может она дешево стоить. У нее дешевая, потому что не настоящая. Но не скажешь же ей этого.

Как верно в старом фильме: чем мех дороже – тем он лучше. И наоборот.

Сейчас и в Китае и у нас эти короткошерстные норки выращивают, но разве можно качество сравнить? Скандинавская хорошая. Но цена не намного меньше.

А эта шуба – ну первая, наверно, так запала Маргарите Николаевне в душу. В первую очередь цвет. Черный-черный. Не тонированный. С еле видным нефтяным отливом. То есть самый-самый. Редчайший. Идеал селекции. Бархат, чистый бархат.

Фасон. Ничего лишнего. Изнутри не хуже, чем снаружи – мездра белая, эластичная, швы идеальные. Все как должно быть.

И стройнит Маргариту Николаевну. Она женщина крупная, статная. А надевает шубу – стать вся при ней остается, но как будто на двадцать лет моложе.

Радовала эта шуба Маргариту Николаевну. Радовала просто присутствием своим. И понимала она, что никак ей ее не купить, даже думать нечего, даже со скидкой двойной. Нет, теоретически-то можно. В кредит даже. Но позволить себе она это никак не может. Никак. А жить на что? Витька-то все пропивает.

Инна Евгеньевна

И вот сейчас снова разговор зашел о шубах.

И так обидно стало Инне Евгеньевне, что она за всю свою жизнь ни разу в норке настоящей не походила. Пусть в ней и все метро в час пик. Тем более обидно. Идут девчонки молодые, только школу закончили, а может и не закончили еще.

И стала Инна Евгеньевна копить на шубу. Небольшая заначка на черный день у нее была. Но этого и на рукав не хватит.

Раньше Инна Евгеньевна стеснялась очень, когда ей деньги давали. Не брала. Только конфеты. А сейчас сказала себе: все, хватит. Будут давать – будешь брать! Хватит дурой быть.

Стала работать в две смены, дежурить в выходные. А тут эпидемия гриппа. И работай – не хочу. Врачей не хватает. По другим участкам дежурить пошла на вызовы. И кто пятьсот рублей даст, кто тысячу. Инна Евгеньевна не отказывается: берет – спасибо большое.

Муж ей говорит:

– Ты чего надрываешься? Зачем?

– На шубу коплю. Куплю сама, раз от тебя за всю жизнь не дождалась.

Тут же пожалела, что сказала. Обидела. Чем он виноват? Прощения попросила.

И тут ей еще и премию дают, приличную, в кои-то веки. Она всю заначку на счет откладывает. И там уже сумма какая-то приличная.

Инна Евгеньевна стала прицениваться. На рынок – ни ногой. Только по магазинам, чтоб не обманули. На ярмарку меховую съездила. Ей там не понравилось. Те же ларьки, только дорогие. Кто их знает, что продадут. Нет – только магазин. Но цены! Несколько магазинов обошла. Узнала приблизительно, какой диапазон цен. В зависимости от цвета, оказалось, крашеная или натуральный цвет, щипаная, стриженая, – все теперь знала.

И решила она, что купит такую, какую захочет, пусть и самую дорогую: она же на всю жизнь одна. Первая и последняя. Сурок не в счет.

Маргарита Николаевна

Эта шуба за несколько месяцев, что она висела в магазине, стала уже как бы родной. Когда у Маргариты Николавны был выходной и она после него шла на работу, первым делом она не шла, а просто бежала скорее на второй этаж – посмотреть, не купили ли в ее отсутствие. Облегченно вздыхала: висит.

Когда примеряли, внутри все сжималось от страха, что купят. Пару раз чуть не купили. Она, Маргарита Николаевна, сумела отговорить. Не идет, зачем такая дорогая, посмотрите – в два раза дешевле да и лучше. Уж этому она научилась за много лет. Но чтобы пришлось уговаривать подешевле купить – такое в первый раз с ней было.

Сама все понимала. Понимала, что логики никакой в ее поведении нет. Но сделать с собой ничего не могла. Не хотела продавать эту шубу, и все!

Недавно заходила одна… Сначала эта тетка не вызвала у Маргариты Николаевны никаких опасений. Сразу было видно: не по карману. Уж это-то Маргарита Николавна с ходу определяла. Никогда не ошибалась. При том, что иногда даже совсем наоборот могло показаться. Один внешний вид ни о чем не говорит. Тут масса факторов, которые только очень опытный продавец видеть может.

Долго-долго ходила эта тетка, смотрела. Потом увидела ее, Маргариты Николавны, шубу. Покажите, говорит. И она ей как раз! Но цена спугнула – ушла. Но ушла как-то не на совсем как бы.

Потом второй раз пришла – верно Маргарита Николавна почувствовала, что вернется. Опять не купила, а другие даже смотреть не захотела.

И вот эта тетка не давала ей, Маргарите Николавне, покоя. Она наконец поняла, из-за чего она не могла заснуть всю ночь. Не из-за Витьки, не из-за девчонки с соболем. Не из-за раздражения своего на всех этих, которые по три штуки берут. А из-за тетки этой. Чувствовала Маргарита Николаевна, что тетка еще вернется. Ох, чувствовала!

И с этим неприятным чувством проснулась Маргарита Николаевна в то апрельское утро.

Постаралась заглушить его в себе. Ну что за глупость – так на шубе этой зациклиться? Успокойся уже. Шуба и шуба. Все равно не твоя. Ясно же, что кто-то купит все равно, рано или поздно. Привела себя в порядок, накрасилась, накрутилась щипцами – все как полагается сделала, чтобы выглядеть как и положено продавцу дорогого магазина. И поехала на работу.

И первое, что она видит, подходя к магазину, – на витрине новую рекламу пишут. Скидки 40%.

Ну казалось бы – чему удивляться? Каждый сезон к лету такие скидки. Правда, не на все, но на многое. Но в сердце опять что-то непонятное и очень неприятное зашевелилось. Прямо зашевелилось. Она это именно физически ощутила. Влетела в магазин. Там уже идет переоценка. Списки лежат уже у кассы. Маргарита Николаевна, позабыв всякую осторожность, кинулась смотреть артикул. И он там, в этом списке! Артикул этот, который она наизусть знала. Уценяется!

Первый раз на такую норку, сколько себя в этом магазине помнит, такая скидка. Больше 30% не давали никогда – в закупке очень дорогая сама по себе. Она свою подругу, заведующую, спрашивает не ошибка ли? Нет, отвечает, сверху сказали: уценяем, долго висит.

Маргарита Николаевна взяла себя в руки, как могла, конечно. Работа есть работа.

Народу мало – будни. День подходит к концу.

И вдруг. Нет – не вдруг. Ждала этого момента Маргарита Николаевна. Чувствовала. Знала, что не зря с этим чувством проснулась. Входит эта тетка. И идет. Прямо к шубе, не глядя по сторонам. Не спрашивая, снимает ее. Меряет. На ценник смотрит.

А ценник-то старый еще. Маргарита Николаевна не написала на нем – минус 40%. На всех на этой вешалке написала, а на этой шубе – не смогла. Да в первый день – не страшно. Никакого криминала в этом нет. Нельзя же сразу все. Товару-то сколько!

И тут эта тетка спрашивает:

– А сколько она сейчас стоит?

И Маргарита Николаевна, не выдержав, не понимая, что сейчас может лишиться работы, говорит:

– Ну вы же видите, что написано? Столько и стоит.

– А как же сорок процентов у вас написано?

– На эту шубу никогда не будет большей скидки, – говорит Маргарита Николаевна, уже плохо понимая, что она делает.

Вернее, она понимала. Она надеялась, что эта уже так глубоко ненавистная ей женщина сейчас навсегда уйдет из магазина. Уйдет и никогда больше не вернется. А она, Маргарита Николаевна, все-таки купит ее. Она решила это уже в тот момент, когда тетка только вошла в магазин.