Ефим Смолин - 192 избранные страницы
Ларин подошел следом, повернулся к Гурченко тем самым ухом, которое показали по телевизору, и спросил:
- Узнаете?
- Как же! - сказала Гурченко. - Как не узнать? Это ваши уши были в рекламе эпиляторов? Мол, удаляем волоски и совсем не больно?
Ларин почувствовал, как и это ухо, и то, которое не показывали по телевизору, заливает краска стыда.
А администратор, не дожидаясь ответа, уже быстро превращался из Гурченко в картину Репина "Не ждали"...
Сейчас, вспоминая все это, Ларин чуть было не пролетел мимо любимого "Астронома", куда жена послала его за сыром. Когда-то это был обычный "Гастроном", но неоновая буква "гэ" как-то сгорела, и власти, чтобы не ставить новую, решили просто подкинуть в продажу всякие космические штучки. Так бывший "Гастроном" получил свое новое звездно-романтическое название...
И вот сейчас Ларин чуть не пролетел мимо. Он резко снизился, посадил свой "Звездорожец" на стоянку, снял и спрятал в салон, чтоб не стащили крылья и щетки. Запирая машину, снова подумал о Фоменко: у того был фирменный "Жигулет" с фотонным двигателем...
В "Астрономе" была очередь. Ларин встал, спросил последнего. Последним оказался старый человек в линялом военном френче.
- А за кем держитесь? - спросил Ларин.
Бывший военный держался за немолодой женщиной. Держался плотно, уставясь ей в прическу, какие носили много лет назад - такой венок из одуванчиков, ну, если бы, конечно, одуванчики росли седыми... Было видно, что от скуки или еще почему, но ему очень хочется поговорить с женщиной. Он кашлял, дышал ей в затылок, потом набрался смелости и сказал:
- Извиняюсь, гражданочка, вот смотрю на вашу авоську... Где вы такие свежие метеориты брали?
- Господи, да они тут на каждом шагу. - Женщина с интересом посмотрела на военного, спросившего такую глупость. - Ими очень хорошо плиту чистить...
- Да что вы говорите? - удивился военный, драивший плиту такими же метеоритами каждый божий день. - И как же вы это делаете?..
Ларину стало скучно, он прикрыл глаза, задремал. В последнее время он как-то не высыпался. Вечерами сажал детей себе на колени, рассказывал на ночь самодельные сказки. В них Фоменко-яга летал в ступе, а Фоменко Бессмертный похищал Василису Прекрасную. Дети засыпали. А Ларин, рассказывая эти сказки, так возбуждался, что потом долго-долго ворочался без сна, потом забывался, и всякий раз ему снился Фоменко в гробу... Но сон был всегда какой-то короткометражный, как веселый мультик, часа в три ночи Ларин просыпался окончательно...
Еще с закрытыми глазами он вставал, на цыпочках подходил к окну, осторожно открывал глаза, сначала один, потом другой, словно боялся спугнуть какую-то неясную надежду, но, увы, в окне напротив он всегда заставал одну и ту же картину - Фоменко работал! В три ночи!
Там, у себя, Фоменко шагал по кабинету и что-то диктовал, диктовал своей резиновой секретарше... У Ларина тоже была такая. Ну, не такая, конечно, подешевле. У Фоменко была самая современная модель - роскошная блондинка. Такая, если ненароком ущипнуть ее за резиновую попку, могла произнести целую сложную фразу: "Ну зачем вы, Степан Петрович, а если жена войдет?" Секретарша Ларина была совершенно лысой, а при нажатии на ее коленку только шамкала беззубым ртом: "Куды лезешь, старый козел?"
...Но Ларин, подремывая сейчас в очереди за сыром, понимал, конечно, что завидует он вовсе не секретарше, а фоменковскому таланту. "А мне вот бог не дал, а в магазине его не купишь", - подумал он.
Сквозь полудрему слышались голоса покупателей.
- Мне, доченька, - просил старческий голос, - полкило сыра "Здоровье" и грамм двести "Костромского антисклерозного".
- Взвесьте мне кило "Антиревности"! - гудел какой-то мужчина. - Положу своей дуре на хлеб вместо "Российского", а житья не стало...
Кто-то попросил сыр "Мужество".
- Сколько? Грамм двести? Он дорогой...
- Да что вы! "Двести"... Куда мне? Грамм пятьдесят: только пожевать и начальнику разочек в морду двинуть...
Пожилой военный, стоявший перед Лариным, взял сыр "Снайперский" для остроты зрения, женщина с прической из седых одуванчиков глянула на военного и попросила сыр "Привлекательность". Ларин приоткрыл глаза и увидел, как женщина тут же отщипнула от своего куска и теперь быстро жевала...
- Так. Вам? - спросила Ларина продавщица.
- А сыра "Талант" нет у вас? - горько пошутил Ларин.
- Не слыхала даже. "Швейцарский" брать будете?
Тут Ларин почувствовал толчок в бок, оглянулся и увидел какого-то мужичка, знаками выманивавшего его из очереди. От мужичка сильно попахивало "Особой галактической"...
- Тебе, что ли, "Талант" нужон? - спросил мужичок. - Есть один малый на Альфа-баране. Он такой сыр гонит. На бутылку дашь - я тебе адресок кину...
Ларин сам не понимал, почему сразу поверил, захотел поверить мужичку, почему помчался в "Звездорожце" на далекую звезду - но все оказалось правдой.
Представитель частного сектора, малый с Альфа-бараны, лицом похожий сразу на обоих братьев Гримм, действительно гнал "талант" из сбродившего овечьего молока, сбивал его в сырообразную массу, быстро твердевшую в небогатом кислородом воздухе планеты...
Дальше все было, как во сне. Ларин не помнил, как запихивал кругляк сыра в багажник своей ракеты, как добирался до дома...
Пройдя в кабинет, задвинул в угол секретаршу, выпустил из нее воздух, победно посмотрел в окно напротив, лично сел за компьютер и развернул свою добычу.
Запаха никакого. Отщипнув крошку, кинул в рот, пожевал... На вкус талант оказался горьким, похожим... Он так и не успел осознать, на что похож вкусом талант: в голове зашумело, мысли смешались...
Ларин вдруг с удивлением как бы со стороны увидел свои руки, выстукивающие на клавиатуре название рассказа - "Очередь". Он ощутил, что думает о том пожилом военном из очереди и его случайной собеседнице с метеоритами в авоське. Неожиданно придумалось, что отставник в старом кителе очень одинок, что, получив в сорок третьем последнее письмо от любимой девушки, остававшейся в Ростове под немцами, он до сих пор ждет чуда. И вдруг здесь, в очереди, он вдруг узнает эту косу, уложенную вкруг, как венок из одуванчиков... Через минуту отставник поймет, что ошибся. Но не будет у него больше сил ждать и переживать вот такие же ошибки. И Ларин поманит его соломинкой надежды, за которую тотчас схватится человек в кителе: а вдруг повторится то прекрасное, что уже было однажды с другой, но очень похожей женщиной? Да! Вдруг повторится? И вот они уже идут вместе по улице, отставник и его новая знакомая...
Военный сейчас был полностью в его, Ларина, власти, во власти его таланта. И можно было помиловать отставника, одарить военного, может быть, последним счастьем в жизни...
Но горчило на языке. И руки отстучали приговор: соломинка надежды на счастье обломится тогда, когда уже ничего нельзя будет поправить. И ларинский отставник, умевший разгадывать хитроумные ходы военных своих врагов, умевший сокрушать их обороны, умевший в отчаянном рывке выводить своих солдат из клещей и котлов, - не сможет выскользнуть из своего последнего окружения...
Рассказ "Очередь" сразу сделал Ларина популярным. Его перевели на языки народов мира, ввели в школьные хрестоматии. Телевидение, радио, пресса...
О Фоменко все вскоре забыли. Забыл о нем и Ларин. Он даже перестал смотреть в окно. С утра до вечера Ларин шагал по кабинету, диктуя своей новой резиновой блондинке. Печатая, она все время переспрашивала, потому что не все могла расслышать: Ларин диктовал с набитым ртом - он все время жевал свой сыр...
Вскоре появились повесть "Очередь", роман с тем же названием, опера, балет...
Но таланта оставалось все меньше. Ларин снова слетал на Альфу-барану, но оказалось, что там начались экономические реформы, гениального сыровара задушили налогами, он ушел в торговлю и челночничал, летая с планеты на планету. Поймать его было нельзя.
А тот кусок, что еще оставался, как ни заворачивал его Ларин в фольгу, как ни прятал в морозилку, - стал припахивать. А это не могло не отразиться на творчестве.
Морщась, зажимая нос, Ларин сделал еще многосерийный фильм "Очередники тоже плачут", но особого успеха уже не было...
Впрочем, по-настоящему беспокоило Ларина не это. Известности и денег у него еще было вдоволь. Но исчезло что-то другое...
Ларин подошел к окну, задумался. До Толстого и Чехова ему было так же бесконечно далеко, как и прежде, а этот... как его? Кажется, Фоменко? Был теперь бесконечно сзади. Да и жив ли?..
Ларин раздвинул шторы и увидел там, в окне напротив, прилипшего к окну человека, с завистью смотревшего прямо на него. То есть отсюда, метров с пятидесяти, Ларин, конечно, не видел выражения глаз Фоменко. Но точно знал: тот смотрит именно с завистью!
И Ларин вдруг понял, чего ему, Ларину, теперь не хватает. Он вспомнил свою зависть к сопернику и сладкую жалость к себе, вспомнил свои горячечные сны и сказки про летающего на метле Фоменко. Тот был для Ларина пусть крохотным, но маячком в жизни, буйком на море, до которого вполне можно было доплыть. Теперь маячок был сзади, и неизвестно стало, куда плыть, и пусто стало в пространстве.
