Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 16. Анатолий Трушкин - Анатолий Алексеевич Трушкин
* * *
Для одних предметы роскоши становятся предметами первой необходимости, для других предметы первой необходимости становятся предметами роскоши.
* * *
— Земля круглая!
— Да что ты говоришь?!
— Это не я, это в правительстве кто-то сказал.
— А а а… значит, все-таки она плоская.
* * *
У КПСС, несмотря на воинствующий атеизм, биография, как у девы Марии. Тоже родила, тоже Вождя народов, тоже не ведает, с чего вдруг, и хочет, чтобы ее после этого тоже считали невинной.
* * *
Политическая свобода и половая распущенность, соединяясь на просторах России, еще подарят миру и сексуал-демократов, и эротических анархистов.
* * *
Умрем за власть в Советах!
* * *
Из археологии. Мощный культурный слой — это когда над развалинами развитого царизма находятся мощные развалины развитого социализма.
* * *
Интересно как! Одни миллионеры, другие нищие; одни паразиты, другие работяги; одни в лимузинах, другие в электричках. Но при этом… все равны.
* * *
К философским понятиям «количество» и «качество».
Японцы ходят в туалет и тут же благодаря электронике получают анализ того, чем сходили. Это — КАЧЕСТВО.
Мы, как ни ходи, ничего, кроме того, чем сходили, не получаем. Это — чистое КОЛИЧЕСТВО.
* * *
К проблемам с мебелью. Набор «Сделай сам».
Как ни собирал, все время получается гроб.
* * *
Наши запасы: продовольствия — на полтора-два месяца, терпения — на сто пятьдесят — двести лет, ума, как всегда, на день.
Раздел IV
Хотели как лучше, а…
Этот раздел составлен из монологов и рассказов, написанных в дни, когда автор понял наконец, что если трезво посмотреть на жизнь, то можно увидеть много больших и малых чудес.
Скажем, абсолютно равные на старте условия ваучеризации всей страны могут мгновенно разделить общество на олигархов и бомжей, что могут быть беды огромные, даже национальные, в которых никто не виноват, что при всех необратимых, глубинных переменах, до неузнаваемости изменивших лицо страны, ее строй, конституцию, идеологию, экономику, все-таки богатые остались богатыми, а бедные — бедными.
Сумасшедший дом
Я в политику не суюсь Не мое дело. И там одно и то же все. Те кричат:
— На улицу выйти нельзя — убить могут!
Эти им:
— А свобода слова?
Те кричат:
— Грабят на каждом шагу! Цены огромные! Проституция кругом!
Эти им:
— А свобода слова?
Не знаю, кто прав. Меня вот и ограбили пару раз, но я и говорить об этом могу сколько хочу.
Нет, не суюсь в политику… последнее время. Хватит, сунулся один раз.
Недавно сунулся. Ну, как сунулся, просто стоял около магазина. В магазине чего стоять? Все равно ничего не купишь. У меня и денег не было, и настроения не было. У меня всегда, когда денег нет, и настроения нет. Совпадает как-то.
Стою и стою себе, не суюсь ни в магазин, ни в политику. Вдруг дверь распахивается, из магазина мужик выходит: огромный, лысый, с бородой. Как заорет:
— Довели Россию, сволочи!
Руку одну вытянул вперед, в другой кепка и авоська с пивом.
Я кинулся к нему, говорю:
— Давай спасать Россию! Организуем партию. Ты будешь до поры жить в шалаше, писать тезисы. Потом выйдешь под свист пуль…
Он говорит:
— Не надо под свист. Мы пойдем другим путем. Надо Россию легально.
спасать
Я говорю:
— Давай легально! Выдвинем тебя в Думу, купим тебе каску, бронежилет. А то мало ли. Заблудишься в кулуарах, а навстречу Жириновский. Хаживал ты с голыми руками на Жириновского?.. И вообще там стенка на стенку обычное дело. Микрофоном могут голову продолбить в две секунды.
Он говорит:
— Не надо микрофоном, не надо легально. Давайте сперва все возродимся нравственно!
Я говорю:
— Давай нравственно! Мы с тобой начнем, народ подхватит. Завязываем с водкой, с куревом, с бабами! Воровать прекратим!., на время, конечно. Потом уж, когда восторжествуем.
Круглый год босиком! Каждый день в церковь к заутрене, а то бога совсем забыли. Конечно, придется пострадать за Россию: покроемся коростой, рубцами, язвами…
Он говорит:
— Надоел ты, отстань.
Размахивается авоськой и прямо бутылкой в висок мне.
Я буквально через семь дней пришел в себя, думаю: по-настоящему никто чего-то не хочет лезть в политику. Чего ради я полезу?
Не, не суюсь последнее время. Хватит. Я теперь за то, что всегда было, есть и будет. Я теперь за свободу молчания.
Два-три
— Борис Николаевич, вызывали?
— Ну.
— А чего?
— Что же у вас цены-то?
— Что?
— Скакнули как.
— Интересно, мы тут при чем?
— А кто?.. Вы экономисты, вы рассчитывали.
— Так у нас все сошлось.
— Что сошлось?.. Обещали в два-три раза, а они в двадцать-тридцать. Ноль потеряли?
— Какой ноль?
— Ну обещали в два-три раза, а они в двадцать-тридцать.
— Это жизнь вмешалась. Она у нас непредсказуемая, а по расчету должно в два-три. Все точно.
— «Точно». Сказали в два-три, а они в двадцать-тридцать! Когда все наладится?
— Месяца через два-три.
— Опять «два-три»… Не подведете?
— Когда мы подводили?
— Расчеты окончательно когда будут готовы?
— Часа в два-три.
— Вы, кроме двух, трех, какие цифры знаете?.. Дыра в бюджете большая ожидается?.. Я спрашиваю: дыра в бюджете большая ожидается?
— Миллиарда два-три. Все будет нормально, Борис
Николаевич! Вот дайте руку. Видите, у вас на ладони эта линия враскосяк идет с этой?
— Ну и что? У меня давно так.
— А все! Значит, все будет нормально!
— Могу обещать людям?
— Спокойно. Наука гарантирует. Но в первое время, когда станет хорошо, еще будет плохо, и народ нас за это может того, Борис Николаевич.
— Чего?
— Послать.
— На сколько букв?
— На две-три.
Россия на приеме у врача
— Что вас привело ко мне, матушка-Россия?
— Да что же, батюшка, я уж измучилась. Не знаю, кого и слушать. Энтот клялся: к 2000-му выздоровишь, усе у тебе будет. Энтот божился: за пятьсот дней на ноги поставлю. Теперь заладили: шоком надо. Не молода я уж шоком-то.
— Ну какие ваши годы. С питанием как у вас? Аппетит когда приходит?
— А глаза откроешь, батюшка, уж он тут — пришел.
— Стул частый?
— Как, милостивец?
— По-большому часто ходите?
— Где ж мне часто? Как кредит или гуманитарная помощь придут,
