Владимир Елистратов - Рассказы
— Как?
— Клюква в сахаре. Кстати, не хочешь?
Она достала из сумки «клюкву в сахаре».
— Нет, спасибо. Значит, Сёмка.
— Гр-гр-гр, какая клюковка. Свеженькая! Точно, не хочешь?
— Точно.
— Значит, Сёмка. С ним было, знаешь, как-то легко. Все как-то само собой. Как он говорил: «в легкой манере». С полгода мы с ним жили, никаких проблем. И вот однажды я его спрашиваю: слушай, Сём, а мы будем с тобой это… ну, загситься? Или так, без клейма обойдемся. А он: да как хочешь, Тыха (он меня «Тыха» звал), мне по барабану. И улыбается. Во весь жевательный аппарат. Я говорю: как это, «по барабану»? Это вопрос принципиальный. Он: а чего здесь принципиального? Хочешь — хоть сейчас взбрачнемся. Не хочешь — будем, так сказать, жить внебрачно. Я: и тебе, выходит дело, все равно? — Абсолютно. — То есть тебе наплевать, жена я тебе или нет? — Ну… — Не «ну», а наплевать! Ах ты, вертихвост! Развел, понимаешь, демократию. Демагог. Семистволка беспринципная. Ну и тут я слегка вспылила. Что же это за отношение ко мне? А? Я девушка порядочная, люблю во всем ясность и определенность. Меня так пионерская организация, можно сказать, воспитала. Финтифлюшничать — значит финтифлюшничать. А в загс — значит в загс. И точка. Это ж не «вам сыр или колбасу?» Тут вопрос коренной! Выходить замуж или не не выходить — это, брат, выбор ого-го! Это тебе не в какой ноздре козявки копать! Я ему все это доходчиво объяснила. С помощью, помню, томика «Анны Карениной».
— Как это? Толстого читали, что ли на ночь?
— Ага, прочитала я ему пару раз… Вронским по темечку. Фру-Фру, блин! Что это за отношение к честной женщине?! А? Должен быть у меня социальный статус или нет? Что это за социальная хлестаковщина. В общем…
— Расстались?
— Расстались. Сейчас еще один… обормот… на подходе.
— Кто такой?
— Васька. Предлагает фиктивный брак. На взаимовыгодных условиях. Этот уж совсем… Комбинатор. Ну, я ему сегодня вечером популярно все объясню про священный институт брака. На святое замахнулся, фарцовщик. Спекулянт. Я ему устрою комсомольское собрание. Будет ему выговор с занесением в учетную карточку.
Раздался звонок.
— Побьешь, что ли? — спросил я.
— Как получится, — улыбнулась Тоня. — Ох, ну и сволочи же вы, мужики!
— Спасибо.
— Не за что. Может, возьмешь клюкву-то? Сам сладкое не любишь — жене отдашь. Привет ей, кстати, передавай. А то я от нервов сама все съем. Потом худеть. Возьми, свежая клюква! И зефир с вафлями бери. Бери, бери… Всё, пошли сеять разумное, доброе, вечное.
Я взял. И пошел сеять. И привет жене передал.
Тоня так замуж и не вышла. Пока
Зато завела себе двух улиток. Женю и Женю. Евгения и Евгению. Сейчас, оказывается, модно заводить улиток. Здоровые такие, как кабачки. Забыл, как называются. Живут лет десять, растут. Гермафродиты. То есть между собой эти два слизня решают, кто тетя, а кто дядя. Потом меняются ролями. Впрочем, в этом что-то есть от человеческих отношений.
Тоня умильно кормит их мелко нарезанными огурцами. Часами просиживает у аквариума, созерцая Жень. И все разговоры у нее теперь о Женях. Какие они умные, добрые и какие у них гармоничные отношения.
Вы что-нибудь понимаете?
Я — нет.
Гражданин Ужуписа
Раньше я краем уха что-то слышал о республике Ужупис.
Это такой райончик в городе Вильнюсе, который в шутку объявил о своей независимости, выбрал президента, премьер-министра, министра иностранных дел и даже королеву, единственная, но почетная обязанность которой — «красиво сидеть».
Ужупис имеет свои собственные: гимн, флаг, герб, денежную единицу, армию из двенадцати человек, конституцию, в которой сказано, например, что «человек имеет право лениться» или что «человек обязан помнить свое имя».
В общем, прикольно. Но больше ничего я об этой республике не знал.
Случилось так, что с Ужуписом мне пришлось познакомиться непосредственно.
Несколько лет назад я поехал в Вильнюс. Не полетел самолетом, а именно поехал. На поезде. И тут не могу не побрюзжать.
Стало как-то скучно летать самолетами. Пассажир в самолетах пошел какой-то неразговорчивый. Угрюмый и деловой. Или сонный.
Больше всего в самолетах меня раздражает молчаливое выяснение отношений локтями.
Возможны четыре варианта.
Вариант первый. Ты уселся в самолет одним из первых и успел удобно положить локти у основания подлокотника. Скромно, но властно.
Вариант второй: это место уже скромно, но властно занял локоть соседа, и ты, как сиротка, пристроил свой локоть на краешке подлокотника.
Вариант третий: твой сосед имеет очень толстые локти и очень наглый характер, а значит — он по-пахански занял весь подлокотник, и ты гордо и обиженно сложил руки на груди.
И, наконец, вариант четвертый: толстый, наглый пахан — это ты, и обиженно гордится твой сосед.
И ни в каком гражданском или уголовном кодексе ничего не сказано про локтевые права соседей по самолету.
И какие уж тут задушевные беседы в этих локтевых аэроджунглях?
Кроме того: даже если вдруг тебе уж и приходится беседовать с боковым конкурентом по локтю, то непременно с перманентно свернутой набок головой. А это ужасно.
Один раз, когда я летел в Америку, мне пришлось восемнадцать часов беседовать о соблюдении демократических прав и обязанностей граждан РФ и США с одним американцем. Улыбчивым придурком из Джорджсити, штат Оклахома. Более занудной, долгой и бесполезной беседы в моей жизни не было.
Да еще трое суток после этой оклахомской пытки я ходил со свернутой влево башкой и мучительно-дебильной улыбой с правой стороны лица.
То ли дело — если ты в поезде, особенно в купе!
Конечно, сосед по верхней полке может, слезая с полки, сделать тебе сначала хук пяткой в нос, а потом апперкот коленом в ухо. Но это — факультативно. Да к тому же после этого нокдауна в 99 % случаев сосед начинает самым куртуазным образом извиняться. А ты, конечно, начинаешь говорить, что нос — это ерунда, что он у тебя и так сломан, и что в припухшем ухе даже есть некий шарм и обаяние.
И между вами обязательно завязывается милейшая беседа, и всегда о чем-нибудь крайне интересном и приятном.
И при этом не надо, как йог-паралитик, сворачивать набок шею. Потому что твой сосед по купе — вот он, сидит напротив и улыбается доброй улыбкой Айболита. И все ваши четыре локтя мирно лежат на столике. А между вами стоит, к примеру, ладошка кизлярского коньячка. И с этикетки Петр Иванович Багратион с сочувствием и завистью смотрит на аккуратно нарезанные, скажем, лимончик и сервелатик. А за окном несутся, предположим, бескрайние осенние просторы: рубиново-золотые россыпи лесов и жемчужно-аквамариновые небесные дали…
Словом, поезд есть поезд. И этим все сказано.
Про коленки, лимончик и Багратиона я вспомнил, потому что почти все именно так, хотя и с некоторыми модификациями, произошло несколько лет назад, осенью, когда я ехал поездом Москва-Вильнюс.
Нас в купе было всего лишь двое: я и мужчина лет пятидесяти с затаенно озорным, но очень интеллигентным лицом. Лысый, в очках и с серебристой седой эспаньолкой.
— Здравствуйте, — сказал он, заходя в купе.
И в этом «здравствуйте» угадывался едва уловимый, но веский, как капля коньяка в кофе, прибалтийский акцент.
— Здравствуйте, — быстро свесился я с верхней полки и с присущей мне ловкостью смазал прибалту локтем по лысине. Удар, к счастью, получился скользящий и легкий.
— Ой, извините, ради бога! — воскликнул я.
— Ничего страшного. Каждый человек имеет право на неосторожность, — улыбнулся мужчина.
— Простите! Я честное слово…
— Я уже вас простил. Лысые люди имеют право прощать не лысых. И наоборот. Меня зовут Альгирдас. Альгис.
— Владимир.
— Очень приятно.
— Очень приятно.
Мы пожали друг другу руки. И поезд тронулся.
— Ну что ж, дорога нам предстоит долгая, Владимир. Думаю, каждый пассажир поезда имеет право в дороге немножко выпить. Как вы относитесь к трауктине?
— Мне очень стыдно, но я не знаю, что это такое.
— Ничего удивительного. Не каждый человек на земле знает, что такое литовская трауктине. Но каждый имеет право рано или поздно ее попробовать. Трауктине — это настойка. Я предпочитаю трауктине «Трейос девинерис».
— Знаете, Альгис, я не знаю литовского языка, но по образованию я лингвист. И сдается мне, «Трейос девинерис» переводится как «Три девятки».
— Очень рад познакомиться с человеком, обладающим уникальной способностью переводить с незнакомого ему языка.
Он достал из дипломата бутылочку зеленоватого цвета, на которой были изображены три девятки: маленькая, большая и снова маленькая.
Я азартно спрыгнул с полки, порылся в сумке и извлек оттуда мандарины, шоколадные конфеты, бутылку минеральной воды и два одноразовых стаканчика.
— К сожалению, это все, что у меня есть, Альгис.
— Прекрасно, — сказал он. — Классическое сочетание. По-русски это, кажется, называется «заподлицо». Даже не знаю, как это перевести на литовский. Видите, вы не знаете литовского и понимаете по-литовски. А я неплохо знаю литовский и не всегда могу достойно говорить на этом языке. Мир прекрасен и удивителен, Владимир, он полон парадоксов и приятных неожиданностей.
