Алекс Сидоров - Люфтваффельники
По мере незапланированной затяжки срока нашей командировки, начались неизбежные проблемы с продуктами питания. Хлеб и тушенка закончились неожиданно быстро, осталась одна крупа и сухари — мечта стоматолога …и вот вроде бы и все…
Так как с продуктами питания наступил фатальный дефицит, местами переходящий в полный пипец, у личного состава караула остро встал вопрос о добыче хлеба насущного, дабы не протянуть ноги и не опуститься до фактов откровенного каннибализма. Из всех нас, Витя Копыто был откровенно в выигрышном положении. Из-за своей телесной тщедушности, он напоминал банальный суповой набор, состоящий из одних мослов и голых костей, и не представлял особого кулинарного интереса. Хотя, в качестве навара для первого блюда, почему бы и нет?!
На ближайшей станции единогласным решением всего состава караула, Витя Копыто как наиболее вызывающий жалость и сострадание у гражданского населения, был отправлен на «разведку».
Внешний вид нашего разведчика был впечатляющим — с беспросветно чумазым лицом, покрытым толстым слоем угольной и дорожной пыли, подшивой подворотничка цвета грязной земли, бесформенными сапогами неопределенной расцветки, окислившейся бляхой поясного ремня равномерно зеленого цвета, а также, некогда желтыми волосами, которые давно свалялись в грязные сосульки и торчали из под пилотки модными сейчас «дредами», выпирающими костями и громыхающий мослами — короче, полная жуть, а не воин или именно то, что надо!
На маленькой и ухоженно-симпатичной глубоко провинциальной станции, Витя с горящими от голода глазами приблизился к бабулькам, сидящим рядком вдоль перрона и торгующих жареными курочками, огурчиками, творогом, сметанкой, семечками и в процессе выяснения приемлемой цены на продуктовое изобилие, пробил поголовно всех старушек на элементарную жалость и острый приступ сострадания. Типа — едем на Запад, гаубицу секретную везем на границу. Обстановка в мире неспокойная! Но не волнуйтесь бабоньки, не посрамим, отстоим, все как один и все такое…
В результате, курсант Копыто вернулся к вагону в окружении многочисленной группы старушек, которые помогали ему нести кучу всего съедобного исключительной вкусности и, причем абсолютно бесплатно.
Когда наш состав тронулся в путь, сердобольные старушки продолжали насильно впихивать нам в руки незатейливую снедь домашнего приготовления — пирожки с различной начинкой, творог, вареную картошечку, посыпанную мелконарезанным укропчиком, а затем, не сговариваясь, выстроились на ж.д. платформе в идеальную шеренгу и еще долго махали нам вслед своими платочками, вытирая обильные слезы, периодически причитая.
— Эх, лишь бы не было войны! Берегите себя, ребята… совсем еще дети…
Очевидно, эти бабушки вспомнили, как когда-то очень давно провожали своих «соколиков» на жестокую войну.
У всех ребят от такой трогательной картины тоже защемило где-то глубоко в груди и предательски защипало в глазах. Что ни говори, а поколение, которое пережило кровавую войну, питает к «человеку с ружьем» какую-то особую нежность!
Курсант Копыто опасно висел в проеме распахнутой настежь двери, вглядываясь в добрые лица старушек, остающихся на убегающей «вдаль» станции и отчаянно долго махал пилоткой, зажатой в грязной кулаке.
Уже давно осталась позади гостеприимная уютная станция с добрыми бабульками, и скрылись за изогнувшимся дугой горизонтом сама платформа с маленькими фигурками наших благодетельниц, а Витя все висел и висел на поручнях вагона, старательно вглядываясь в неумолимо удаляющийся вид провинциального городишка (даже названия не помню, а жаль).
Когда он, наконец, вернулся в вагон, мы заметили, что по Витькиным прокопченным щекам пробежали две крупные слезинки, оставляя после себя следы в виде относительно чистых дорожек.
Все ребята дружно сделали вид, что не заметили этого, т. к. у каждого из нас к горлу подкатил необъяснимый комок, говорить ничего не хотелось. Одно было предельно понятно — эти старушки видели настоящую войну, пережили пронзительный момент расставания «навсегда», познали горечь утраты близких и любимых, и наше неожиданное появление однозначно всколыхнуло их добрые сердца, захлестнуло волной щемящих воспоминаний и наполнило трепетными переживаниями.
— Эх, лишь бы не было войны…
Еще долго данная фраза отдавалась стуком вагонных колес в наших ушах. Спасибо Вам, бабушки!
Пару дней мы питались относительно сытно, но любые запасы, даже самые обильные и вкусные, имеют нехорошее качество — заканчиваться.
Очередная узловая станция, безликая и неприметная — одна из череды многих. Стоим ночью, зябко, сыро, промозгло, в воздухе висит ощущение скорого дождя. Часовой Лелик Пономарев кутается в шинель и постоянно дышит на застывшие руки, пытаясь хоть как-то согреться, но все равно парня откровенно знобит. Подходит «древний» старлей — комендант ж.д. станции, посмотрел на нас, на орудие, на теплушку, проверил предписание и документы на груз, спросил о запасах продуктов. Услышав откровенный неутешительный ответ, грустно вздохнул, тихо выматерился и привел меня и Витю Копыто в станционный буфет.
В буфете, полная и розовощекая мадам за прилавком, налила старлею стаканчик водочки «во здравие», а нам отпустила ящик «Буратино», 4 буханки хлеба, добрый кусок сыра, батон колбасы, целлофановый пакет с гречневой крупой и дохлую курицу (сплошные кости, толстенная кожа в огромных пупырышках, не иначе как умерла своей смертью в глубокой старости или от хронического истощения, на «дареному коню в зубы не смотря», берем что дают). Также буфетчица насыпала в 2-литровую банку вкуснейший винегрет и выставила на прилавок 4-ре бутылки кефира, причем денег взять категорически отказалась. Спасибо Вам, добрые люди!
Едем дальше. Солнечный день, двери теплушки открыты нараспашку, варим гречневую кашу с расчлененной и мелкопорубленной курицей. В воздухе отчетливо попахивает горелым. Не хотелось бы испоганить дефицитный харч, поэтому стараемся разобраться в источнике и причинах возникновения характерного запаха.
Старательно и качественно обнюхали весь вагон, не у нас горит. Точно! Но горит ведь! И где?!
И вдруг Лелик, ухватившись одной рукой за металлическую скобу, высунулся из вагона и, вглядываясь по ходу движения поезда, прокричал.
— Парни, вагон впереди дымится!
Мы дружно повисли в проеме теплушки. Да, точно, буквально через один вагон впереди нашей платформы с пушкой, из-под днища вагона шел приличный черный дым, который уверенно набирал объем и плотность.
Сержант Гнедовский задумчиво заузил глаза и сплюнул в проем открытой двери.
— Букса, похоже, горит!
Действительно, складывалось впечатление, что подшипник в ступице колесной пары разрушился или его банально заклинило, а масло в буксе от повышенной температуры начало активно разлагаться или гореть. У локомотива «дури» — мощности выше крыши и он знай себе тащит состав длиной почти с километр, не меньше, особо не напрягаясь и не замечая такой мелочи, как дымящийся вагончик.
— Что будем делать?!
— Машинист увидит, остановится и потушит, а мы поможем!
— Что-то он не очень то и видит! И останавливаться тоже совсем не собирается?! И тушить, как бы тоже не сильно торопится, не находите, парни?! А сейчас все как разгорится, а до паровоза гораздо дальше, чем до нас… Факт!
— Надо подать сигнал…
— Надо…
— Давайте полотенцами махать!
— Давайте!
Схватив армейские вафельные полотенца далеко не первой свежести, и совсем уже далеко не белые, как в начале нашего затянувшего путешествия, мы, открыв обе двери теплушки, опасно высунулись из вагона по разные стороны и, рискуя вывалится на полном ходу, начали активно махать, свистеть и громко орать. Бесполезно! Локомотивная бригада нас не слышала! Совсем! Абсолютно не слышала! Оно и понятно, состав был очень длинный.
Замучавшись висеть на сквозняке и наглотавшись до «першения» в горле, набирающего силу дыма, мы увидели слабые огоньки пламени в районе колесной буксы. Вообще складывалось впечатление, что она уже успела раскалиться до красна.
Валера Гнедовский, задумчиво побегав по замкнутому пространству теплушки от стенки к стенке, решительно сказал.
— Выбора нет, будем стрелять!
Витя Копыто изумленно выпучил глаза и, оглядевшись по сторонам, спросил.
— Я готов! В кого?!
— Надо бы в тебя, конечно! Случай — самый походящий от такого дурака избавится, но пока — в воздух, к сожалению!
Валера был неисправим. Даже в такой нервозной обстановке, он умудрялся шутить. Копыто обиженно надул губы, а Гнедовский продолжил.
— Опять же, надо стрелять так, чтобы гильзы не просрать, а то потом отписываться замудохаемся. Куда дели?! Где патроны?! Почему стреляли?! Что, не было другого выхода?! Бюрократия сраная, куда деваться?! Расход боеприпасов — это строгий учет, так ведь?!
