Пелам Вудхаус - Брачный сезон. Не позвать ли нам Дживса? (сборник)
– Слушай, Коротышка…
– Он хочет приехать к нам погостить на короткие каникулы, и я, разумеется, написала, что мы будем очень рады. Боюсь, дядя Сидней не в особом восторге от такой перспективы, но служителям церкви полезно подвергаться испытаниям. Придает им духовности и пылу в работе.
– Слушай, Коротышка. Я хотел тебе сказать, что…
– А вон и Гасси, – прикинулась она глухим аспидом.
Большими скачками примчался Гасси с выражением почтительного восторга на физиономии и с дымящейся кастрюлькой в руках. Коротышка одарила его ослепительной улыбкой, которая прошила его навылет, как расплавленная пуля – кусок сливочного масла. Кастрюльку она приняла у него из рук и пристроила на откидное сиденье.
– Спасибо, Гасси, дорогой, – сказала она. – Ну, всем привет. Я поехала.
Коротышка исчезла за поворотом, а Гасси стоял и смотрел ей вслед, застыв с разинутым ртом, точно золотая рыбка, рассматривающая муравьиное яйцо. Впрочем, простоял он так недолго, потому что я с силой ткнул его пальцем в бок между третьим и четвертым ребром, в результате чего он громко охнул и очнулся.
– Гасси, – говорю я, сразу приступая к делу, а не ходя вокруг да около, – ты почему не пишешь Мадлен?
– Мадлен?
– Да, Мадлен!
– Ах, Мадлен!
– Ну да, Мадлен. Ты же должен был писать ей письма каждый день.
Он словно бы вдруг обиделся.
– Как же я могу писать письма? Откуда мне взять время, если я целый день учу роль для скетча с диалогом невпопад да еще придумываю трюки? Секунды свободной нет.
– Придется найти. Ты знаешь, что она уже начала слать сюда телеграммы? Сегодня же обязательно напиши.
– Кому? Мадлен?
– Да, черт возьми! Мадлен.
Я с удивлением заметил, что взгляд его за окулярами стал сердитым.
– Ни за что! – заявил Гасси и стал бы похож на мула, если бы уже не был похож на рыбу. – Я намерен ее проучить.
– Что, что ты намерен сделать?
– Проучить Мадлен. Она хотела, чтобы я поехал в этот кошмарный дом, и я согласился – при том условии, что она тоже поедет и окажет мне моральную поддержку. Четкое и ясное джентльменское соглашение. Но в последний момент она хладнокровно пошла на попятный, на том несерьезном основании, что какая-то ее школьная подруга в Уимблдоне нуждается в ее присутствии. Я был очень раздосадован и не стал этого от нее скрывать. Ей надо понять, что так не делают. Вот поэтому я и не пишу. Такой метод воздействия.
Я схватился за голову. Мыши у меня под ложечкой к этому времени уже вовсю пустились в пляс, притопывали и перелетали туда-сюда, как целое стадо Нижинских.
– Гасси, – говорю, – в последний раз тебя спрашиваю: ты вернешься сейчас же в «Деверил-Холл» и напишешь даме сердца письмо на восьми страницах, дышащее любовью в каждой строчке? Да или нет?
– Нет, – ответил он, повернулся и ушел.
Я возвратился в усадьбу, растерянный и подавленный. И первым, кого я там увидел, был Китекэт. Я застал его в моей комнате – он валялся на кровати, держа в зубах мою сигарету.
Выражение у него на лице было мечтательное, как будто он грезил наяву о Гертруде Винкворт.
Глава 11
Заметив меня, он отключил мечтательность и сказал:
– А, Берти, здоро́во. Ты мне как раз нужен.
– Да? – молниеносно парировал я, надеясь уколоть почувствительнее, потому что этот Китекэт начал уже выводить меня из себя.
Нет, правда, он добровольно взял на себя обязанности моего слуги, казалось бы, в качестве личного человека при джентльмене ему бы полагалось то и дело возникать в поле зрения, тут пиджак почистить, там брючину подгладить – и вообще быть постоянно на подхвате. Но нет, я не видел его в глаза со дня его и моего прибытия в «Деверилл-Холл». Не могу одобрить подобного небрежения долгом.
– Хотел сообщить тебе хорошие новости.
Я саркастически рассмеялся:
– Хорошие новости? Разве они бывают?
– Еще как бывают. Намечается поворот к лучшему. Проглянуло солнце. Кажется, мне удается провернуть это дельце с Гертрудой. Правда, из-за идиотских общественных условностей, не допускающих общения между заезжими лакеями и хозяйскими дочками, я не имел возможности с ней видеться – в смысле разговаривать, но я слал ей записочки через Дживса, и она мне слала ответы, тоже через Дживса, и в последнем ее послании просматриваются признаки того, что она склоняет слух к моим мольбам, я бы сказал, еще пара аккуратно сформулированных записок, и дело сделано. Вилки для рыбных блюд можешь пока еще не покупать, но вообще будь наготове.
Мою досаду как рукой сняло. Я уже говорил выше, что для нас, Вустеров, справедливость прежде всего. Уж я-то знаю, что за адский труд – писать любовные записки, он требует неотступной сосредоточенности и выматывает из человека все силы. И если Китекэт был занят корреспонденцией такого рода, естественно, ему не до моих штанов. Невозможно в одно и то же время ухаживать за барышней и за чьим-то гардеробом.
– Ну что ж, прекрасно, – говорю ему, искренне обрадованный тем, что, несмотря на гнусность общей перспективы, кому-то все-таки блеснул луч удачи. – Я с интересом буду следить за тем, как у тебя развиваются события. Но если отложить на минуту в сторону твою любовь, Китекэт, имей в виду, что случилась ужасная вещь, и я был бы рад, если бы ты предложил что-нибудь по части помощи и поддержки. Этот уголовный психопат Гасси…
– Что он еще сделал?
– Важно, чего он не сделал. Я сейчас только узнал, что с момента водворения сюда он не написал Мадлен Бассет ни строчки. Не знаю, как я на ногах устоял, ткни он меня зубочисткой, упал бы. И мало того, он говорит, что и не собирается ей писать. Он, видите ли, намерен ее проучить. – И я в нескольких словах изложил Китекэту все факты.
Он, естественно, сразу встревожился. У Китекэта всегда было доброе, нежное сердце, способное безотказно сочувствовать старому товарищу, угодившему в беду, а о том, что мне угрожает со стороны Мадлен Бассет, он знает прекрасно, она сама ему все рассказала – как-то встретились на благотворительном базаре, и речь зашла обо мне.
– Дело серьезное, – сказал он.
– Еще бы не серьезное. Я дрожу как лист.
– Для барышень типа Мадлен Бассет ежедневное письмо – это вещь первостепенной важности.
– Вот именно! И если оно не приходит, они приезжают и разузнают все на месте.
– Убедить Гасси, ты говоришь, никак невозможно?
– Исключено. Я уж и так и сяк его уговаривал, с большим, можно сказать, пылом, но он уши к голове и ни в какую.
Китекэт задумался.
– Кажется, я знаю, что за всем этим кроется. Беда тут в том, что Гасси сейчас немного не в себе.
– Что значит – сейчас? И почему немного?
– Он влюбился в Коротышку. Говоря по-простому, сомлел.
– Это я и сам знаю. Все знают. Любимая тема для разговора на милю в округе, где бы тетя ни встретила тетю.
– В людской тоже были на этот счет кое-какие высказывания.
– И неудивительно. Держу пари, что это обсуждается и в Бейсингстоке.
– Его, конечно, нельзя винить.
– Очень даже можно. Я виню.
– Я в том смысле, что он не нарочно. Что поделать, Берти. Весна. Брачный сезон, пора, как, может быть, тебе известно, когда красуется голубь переливчатым оперением и помыслы юных полны любовным томлением[22]. Девушка вроде Коротышки может в разгар весны с такой силой поразить сердце Гасси, и без того ослабленное постоянным питьем апельсинового сока, что страшно подумать, в хорошей спортивной форме она одолеет любого. Кто-кто, а уж ты-то это знаешь сам, Берти. Вспомни, какого дурака ты когда-то из-за нее валял.
– Не будем ворошить то, что было и прошло.
– Я ворошу только для того, чтобы доступнее выразить свою мысль, что Гасси больше достоин жалости, чем упреков.
– Это она достойна упреков. Зачем она его поощряет?
– Она не поощряет. Он просто прилип, и все.
– Нет, не все. Она его поощряет. Я сам видел. Она нарочно пускает в ход свое знаменитое обаяние. Не говори мне, что такая девушка, как Кора Коротышка, обученная спускать с лестницы голливудских красавцев, не могла бы заморозить Гасси. Если б захотела.
– А она не хочет.
– Вот и я об этом.
– И скажу тебе почему. Я, правда, у нее не спрашивал, но убежден, что она разыгрывает этот сюжет с Гасси с исключительной целью пронзить сердце Эсмонда Хаддока. Чтобы знал: если ему она не нужна, есть другие.
– Но она же ему нужна.
– Этого она не знает. Если только ты ей не сказал.
– Не сказал.
– Почему?
– Не уверен был, что это будет порядочно с моей стороны. Понимаешь, он рассказал мне о своих сокровенных чувствах как бы под тайной исповеди и выразил желание, чтобы все осталось между нами. «Это не должно пойти дальше» – его слова. С другой стороны, своевременное словцо могло бы соединить разлученные сердца. Прямо не знаю. Сложная ситуация.
– Я бы не стеснялся, а взял бы да и сказал своевременное словцо. Я за то, чтобы соединять разлученные сердца.
