Леонид Ленч - Тернистый путь
— Мне кажется, что зритель всегда должен говорить «просто так», Люся, независимо от того, в каком состоянии он находится — в организованном или в неорганизованном. И потом, Люся, милая, неужели вам ничего не понравилось в том спектакле?
— Но ведь мы же пришли на обсуждение! — сказала Люся.
— А разве обсуждение — это обязательно полное осуждение?
Люся посмотрела на меня еще более удивленно, но вдруг за моей спиной послышались торопливые шаги и, обернувшись, я увидел Семирамиду Изумрудовну. Она глядела на меня в упор с ненавистью и укором. Так крылатый посланец неба взирал на демона, охраняя бедную Тамару от его нескромных посягательств.
— Люсенька, вы чудно сегодня выступали! — не сказала — пропела Семирамида Изумрудовна. — Пойдемте, мне надо с вами поговорить о дальнейшем. — Она обняла Люсю за плечи и повела ее куда-то. Рядом с большой, широкой, как у палача, Семирамидиной спиной тоненькая Люсина фигурка выглядела жалко и беззащитно.
КАПРИЗ СЛАВЫ
Однажды утром к пенсионерке Марии Игнатьевне Трушиной, пожилой, грузной, интеллигентной вдове, постучался ее сосед по комнате, молодой, подающий надежды киноактер Яша Суренский.
На его настойчивый стук первым отозвался Степка, маленький песик с живыми черными глазками, общий баловень и любимец всей квартиры. Он громко и не по своим размерам басисто залаял, предупреждая: «Если вы с дурными намерениями, то я вас разорву на мелкие кусочки!»
Вдова отворила дверь и впустила Яшу в комнату. Узнав актера, Степка умолк и энергично заработал куцым хвостиком. Он частенько получал от него то кусочек сахару, то печеньице и питал к молодому таланту симпатию не совсем бескорыстную.
Увидев радостно-возбужденное Яшино лицо, опытная вдова сразу сообразила, что сосед пришел не затем, чтобы перехватить «до получки». Что-то с ним случилось большое, хорошее. Но что именно?
Сгорая от любопытства, она спросила:
— Что это вы, Яшенька, сияете как именинник?
— А у меня, Мария Игнатьевна, действительно именины! — напыщенно ответил киноактер. — Только именины сердца, как говорил Манилов у Гоголя. — Может быть, это говорил и сам Павел Иванович Чичиков, не помню. Но дело не в Чичикове! Одолжите мне, Мария Игнатьевна, пожалуйста, вашего Степку минут на двадцать, от силы на полчаса.
— Господи помилуй, зачем вам Степка понадобился?! Если для киносъемок, то не дам. Он — собака с повышенной моторностью. И вообще очень нервный. Его ваши режиссеры могут до сумасшествия довести!
— Успокойтесь, Мария Игнатьевна, не для киносъемки. Видите ли… меня сейчас придут фотографировать для одного журнала. И я хочу сняться со Степкой на руках.
— Почему именно со Степкой? — удивилась вдова.
— Ну не вас же мне держать на руках, Мария Игнатьевна, милая! — усмехнулся Яша.
Он сел на диван рядом со Степкой и небрежно погрузил свою ладонь в его белоснежную шелковистую шерстку.
— Я, Мария Игнатьевна, считаю, что наш брат молодой киноактер должен быть прежде всего организатором. Что такое успех? Это сначала организация, а потом уже талант и все прочее. Если у тебя нет организаторской жилки, то так и пропадешь в безвестности, как последняя собака. Но меня, Мария Игнатьевна, на козе не объедешь!.. Понимаете? То-то и оно!
— Да, но Степка-то мой при-чем тут?
— Мадам Слава, Мария Игнатьевна, это оч-чень капризная дама. И если уж я заставил ее обратить на меня — по-настоящему в первый раз, заметьте! свое благосклонное внимание, значит, я должен, так сказать, закрепить его как следует. Просто так сняться — скучно и неинтересно. Таких снимков сотни. Они мелькают, но не впечатляют, не остаются в памяти у благодарных современников… На Западе, Мария Игнатьевна, кинозвезды это хорошо учитывают. Взгляните на их снимки. Всегда найдете какую-нибудь впечатляющую деталь. Какого-нибудь там ребеночка, собачку, кошечку, попугайчика. Они утепляют снимок и обостряют его восприятие. Снимок не входит, а как бы вонзается в сознание читателя. Психология рекламы, Мария Игнатьевна, — великое дело. Я это хорошо понимаю, меня на козе не объедешь!.. Так я возьму Степку! На двадцать минут, с гарантией?
— Ну… берите!
— Ого, уже звонят. Пошли, Степан!
Киноактер подхватил покорного Степку поперек
тугого пуза и выбежал из комнаты.
…Цветной снимок в журнале получился просто великолепный. Яша Суренский со снисходительной улыбкой юного гения смотрит куда-то вдаль. А у него на коленях важно сидит шарообразный белый, как пена морская, Степка и тоже улыбается, нахально вывалив наружу длинный красный язык. На продувной Степкиной морде написано: «Я хоть и собака, но меня тоже на козе не объедешь!»
Снимок произвел должное впечатление. Яшу поздравляли, Яшу обнимали, Яше звонили по телефону Казалось, долгожданный успех был налицо. И только одно огорчало и даже бесило тщеславного Яшу Суренского поздравлявшие, обнимавшие и звонившие почему-то больше говорили о Степке, чем о нем. Комплименты расточались главным образом в Степкин адрес. Яше приходилось буквально выворачиваться наизнанку, чтобы при встрече с поздравителями направлять разговор в нужную ему сторону.
— Видел твой снимочек. Удивительно физиономия симпатичная… у твоей собачки.
— А подпись под снимком читал? Хвалят меня, знаешь ли!
— Да, да! Читал! Сколько лет?
— Мне? Двадцать три.
— Нет, собачке.
— Собачке три года. Очень строгий критик, между прочим, подпись написал.
— Как зовут?
— Критика?
— Нет, собачку.
— Собачку зовут Степкой. В общем… вот… отмечен!
— А на снимке отметин не видно. Он весь такой беленький, пушистый, как игрушечный. Кланяйся ему!
…Как-то вечером Мария Игнатьевна, Степкина хозяйка, позвала Яшу Суренского к коммунальному телефону. Актер снял трубку и услышал низкое контральто, почти бас.
— Вы киноактер Суренский?
— Да! Кто это говорит?
— Говорит… Софья Павловна Петрушинская. Я только что увидела ваш снимок в журнале. Товарищ Суренский, это судьба. Приезжайте сейчас же ко мне, я вас умоляю!..
— Простите… зачем?
— Я уверена… сердце мне подсказывает, что мы… будем взаимно счастливы. Запишите адрес!
Через полчаса побритый, надушенный, в новеньком костюме и свежем галстуке Яша Суренский уже катил в такси на край города. Сердце его сильно билось, в голове порхали самые соблазнительные мысли.
Большой старый дом с колоннами. Одним духом киноактер взлетел на третий этаж. Позвонил два раза, как было условлено.
Дверь отворилась, и перед Яшей предстала… ужасная помесь старой графини из «Пиковой дамы» с гоголевской Коробочкой. На руках у этого жалкого созданья сидела маленькая несчастная белая собачонка с тухлыми глазами.
— Не убивайте меня! — страстным контральто сказало созданье. — Скажите, что я не ошиблась в своем предчувствии. Он мальчик?
— Кто… он?
— Ваш песик — мальчик, жених?
— Да, он кобе… то есть это… мальчик, так сказать.
— Боже мой, какое счастье! Ведь я пять лет не могу найти достойного жениха для моей девочки. Давайте породнимся, товарищ Суренский. Посмотрите на нее. Ведь правда — прелесть!
Она поднесла невесту с тухлыми глазами к самому Яшиному носу. Ошеломленный киноактер посмотрел на ко всему равнодушную белую собачонку — по всем признакам она была одних лет со своей хозяйкой — и взорвался.
— Послушайте, это… безобразие, в конце концов! Я тринадцать рублей на такси истратил.
Опомнился он уже на улице. Шел мокрый снег. До ближайшей остановки троллейбуса пришлось тащиться пешком три квартала.
НЕЙЛОНОВАЯ КОФТОЧКА
Николай Рогожин, студент одного технического института, очень серьезный юноша, считал, что главное определяющее начало современной жизни — это точные науки и техника, а искусство, и в частности музыка, — удел недалеких любителей. И надо же было так случиться, что он влюбился в ученицу музыкальной школы по классу рояля Зинаиду Новосельцеву.
Он познакомился с ней на общестуденческом вечере «вопросов и ответов». Зина показалась Коле Рогожину невероятной, чудной красавицей — новой Клеопатрой в плиссированной юбке колоколом и в туфельках на «гвоздиках». Конечно, это было преувеличением. Состязание с древнеегипетской красавицей Зина Новосельцева, наверное, проиграла бы. Однако надо признать, что Зина действительно была очень хорошенькой девушкой. И если уж находить точное сравнение, то можно сказать, что Зина Новосельцева была похожа на грациозную кошечку. У нее даже глаза были зеленые, с голубоватым отливом, а маленький носик с утолщенной переносицей забавно морщился, когда она сердилась или улыбалась. Коле Рогожину казалось, что она вот-вот фыркнет или замурлыкает.
На том вечере «вопросов и ответов» Коля не отходил от Зины. Он протанцевал с ней подряд три вальса и один западный танец, задал ей, танцуя, великое множество серьезных вопросов, дабы выяснить Зинины взгляды на жизнь, ее вкусы и привязанности, не получил на эти вопросы равнозначного количества вразумительных ответов, проводил после вечера домой и вернулся в институтское общежитие очарованный, ошеломленный, изнемогающий от смятенности чувств и переполнявшей его душу нежности.
