Метта Фуллер - Дневник проказника
— Мы лучше сохраним это пока в глубокой тайне, — сказал он.
— Да, правда! — отвечала она. — Лучшая политика — держать все в секрете. Мало ли, что.
Потом она вскочила, как будто в нее выстрелили, побежала через всю комнату и села в кресло, потому что вошло несколько человек, а потом и еще несколько. Все хотели знать, что с бедным Жоржи. Пришла мама и сказала, что я убежал и что она страшно беспокоится, что я в бреду повредился головой, и мозг, может быть, не в порядке. Тогда я отдернул занавеску и выпрыгнул, точно я играю в лягушки.
Вот было смешно, когда они закричали!
— О, Жоржи, Жоржи! — вздыхала бедная мама. — Ты еще убьешь меня, непременно убьешь.
— Ты был все время под окном веранды? — спросила Сюзанна, то краснея, то бледнея.
— Ну, еще бы, — говорю я и подмигиваю сначала ей, потом доктору. — Я знал, что честность наилучшая политика, но почему ты сказала, что наилучшая политика — не выдавать, что вы помолвлены, раз вы об этом говорили?
Сюзанна вытолкнула меня из комнаты, но в дверях я еще крикнул:
— Пусти мою руку! Я и так уйду, нечего толкать. Скажи, Сью, почему ты так вскочила с дивана, когда позвонили гости? Разве доктор Мур…
Но она закрыла мне рот рукой и захлопнула дверь.
— Я бы охотно выдрала тебя, Жоржи, это так же верно, как то, что иногда мне хочется есть, — сказала она и заплакала, — ты же выпустил кота из мешка[2], скверный, скверный мальчишка!
Черный кот: «Не беспокойся, улыбнись! У нас в Лейтонстоуне все веселятся и радуются.»
— Чего? — говорю. — Какого еще кота?
Но она заревела, точно уронила в колодец свой единственный леденец.
— Доктор Мур никогда не простит тебе этого! Мы хотели, чтобы никто ничего не узнал об этом раньше, чем через шесть месяцев!
— Сюзи, мне очень жаль, что я это сделал, — сказал я, — я никогда больше так не буду, если ты перестанешь плакать. Но что же я, собственно, наделал? Если бы я знал, что доктор такой пугливый, я бы не выскочил так неожиданно. Я бы не вышел замуж за такого пугливого человека. Он, пожалуй, упадет в обморок, если увидит ночью повешенную белую простыню. Я не верю в привидения, а ты веришь?
Тут пришла мама и потащила меня опять в постель и велела нашей служанке Бетти оставаться у меня, пока я не засну, а я попросил Бетти вписать это в мой дневник, потому что я очень устал и хотел спать. Бетти кивет своей рыжей прической и зевает так, что, кажется, у нее вот-вот отвалится голова. Спокойной ночи, дневник!
Глава 2. Фотографические карточки
Я хотел бы знать, почему девушки не любят своих маленьких братьев. Я люблю Бесс. Когда я здоров, я два раза в день хожу для нее на почту. Я потерял не более трех писем к ней. Как я рад, что она этого не знает!
Сегодня я уже чувствовал себя так хорошо, что хотел встать, и, когда пришла Бетти с обедом, вылез из кровати и спрятался за дверью. Я был закутан в мамину шаль, и, когда Бетти вошла, выскочил и залаял, будто я большая черная собака, а эта неосторожная женщина уронила чашку на пол.
Вот так штука! Китайская фарфоровая супница разбита, пол облит бульоном, а все семейство прибежало наверх, потому что она так кричала, как будто загорелся дом.
Я не знал, что Бетти такая глупая. Все стали бранить меня; так уж всегда бывает. Я думаю, что, когда выздоровею, убегу и сделаюсь охотником на буйволов или попрошусь на корабль юнгой. Так еще не поступали ни с одним мальчиком! Этакая несправедливость!
Девочки были внизу, в зале, потому что к ним пришла их знакомая — мисс Ватсон. На некоторых карточках были сделаны на оборотной стороне надписи, например: «Самодовольный дурак», «Ну, разве он не сладкий!», «Предложил. Отказала», «Сердечный друг», «Вот так рот!», «Портрет осла». Две дюжины этих карточек, тех, кого я знал, я взял себе, чтобы ими позабавиться, когда буду здоров. Я снова задвинул ящик так, чтобы Сусанна не заметила, что я их взял. Я сказал себе, что никогда больше не пойду в эту гадкую комнату, так она мне опротивела: но я хотел развлечься и поиграть в девицы. Я надел на себя старый корсет Сусанны, юбку с длинным шлейфом и ее голубое шелковое платье — только оно оказалось слишком узким в талии. В комоде я нашел два маленьких локона и приклеил их ко лбу гуммиарабиком[3], а в чашке что-то красное, чем и намазал себе щеки. Когда я был готов, я скатился по перилам и налетел прямо на мисс Ватсон, которая как раз собиралась уходить от моих сестер. Вот то-то подняли крик!
— Мое лучшее, голубое, шелковое… ах, чертенок! — сказала Сью.
Мисс Ватсон повернула меня к свету и сказала так сладко, как мед:
— Откуда у тебя такие хорошенькие розовые щечки, Жоржи?
Сюзанна делала мне знаки, но я их не понял.
— Я нашел что-то красное у Сюзи в ящике, — ответил я, а Ватсон засмеялась ехидно и сказала:
— О!
Сестра говорит, что она ужасная сплетница и будет рассказывать всему городу, что она, Сюзанна, румянится, а это совсем неправда, потому что в чашке была краска для рисования роз на картоне, а в этом нет ничего дурного. Я хотел идти наверх, но запутался в платье и разорвал весь перед. Сью так рассердилась, что стала драть меня за уши. «А, дорогуша, — сказал я себе, — ты еще ничего не знаешь про карточки, которые я взял из твоего ящика.»
Некоторые люди воображают, что у маленьких мальчиков уши существуют только для того, чтобы их драть — так, по крайней мере, думают мои сестры. Если бы люди знали, какие бывают мрачные и отчаянные мысли у маленьких мальчиков, они бы обращались с ними осторожнее!
Я уступил, но подождем до завтра.
Сегодня позволили мне сойти вниз к завтраку. Я положил все карточки в карманы, и пока выжидал минуту, чтобы незаметно улизнуть, Лили сказала мне:
— Чего это ты туда насовал?
— О, мало ли что! — ответил я, и она засмеялась. — Может, ты засунул туда свои книги и платье[4] и собираешься бежать, чтобы сделаться индейским вождем?
Я не выдал своей тайны, а сказал только:
— Я хочу идти на задний двор поиграть немножко.
Побежал в город и натешился вдоволь. Отправился я к оригиналам фотографических карточек.
— Ура, Жоржи! Опять здоров! — сказал первый, к которому я пришел.
Когда я буду большой, надеюсь, у меня не будет таких нафабренных усов, как у него.
Он сидел в лавке, я попросил его подарить мне хорошенький галстук, а когда он спросил: «Как поживают твои сестры?», я вытащил его фотографию и дал ему. Это была та, с надписью: «самодовольный дурак». Девочки вытянули его усы вдвое против их натуральной длины и сделали его смеющимся во все лицо. Он побагровел, как огонь, и закричал на меня: «Кто это сделал, маленький негодяй?»
— Должно быть, привидение, — сказал я серьезно, как сова, и поторопился удрать, потому что у него был такой вид, будто сейчас грянет гром.
Следующее место, куда я зашел, была бакалейная лавка, где находился другой молодой человек. У него были рыжие волосы и веснушки, но он, наверное, считал себя красавцем. Я сказал:
— Здорово, Питер! Доброго утра!
Он ответил:
— Мастер[5] Жорж собственной персоной! Любишь изюм? Вот, возьми.
Я замечаю, что мальчуганам, у которых три хорошенькие сестры, всегда везет. Я взял большую горсть изюму и несколько орехов и сел на прилавке; потом вдруг, как будто мне что-то пришло в голову, полез в карман, вынул оттуда его фотографию и, покосившись на нее, сказал: «Да это ведь совсем похоже на вас!»
— Покажи-ка! — говорит.
Я сначала долго не хотел дать ему карточку, но под конец дал. Девушки разукрасили ему веснушками все лицо. Это был портрет, на обороте которого они написали: «Ну, разве он не сладкий?» А из его волос они сделали петушиный гребень. Он увидал все это и побледнел.
— Какой, — говорю, — стыд для молодых девушек — так издеваться над своими поклонниками!
— Брысь!
Я успел еще захватить горсть изюму и спокойно исчез. Он был взбешен!
Мистер Куртнэй — адвокат, его контора на площади, близ суда. Я хорошо его знаю, потому что он часто приходит к нам. Он ужасно надменный, прямой, как будто аршин проглотил. Голос у него глубокий-преглубокий — из самых его сапог. Сердце у меня забилось, до того мне было страшно, но я хотел довести шутку до конца, а потому спросил его:
— Это выставка?
— О чем ты? — спросил он, глядя на меня с высоты своего роста.
— Сью сказала, если я зайду в контору мистера Куртнэя, то смогу видеть то, что здесь снято, — говорю я и даю ему портрет с надписью: «Потрясающий экспонат».
Ужасно забавно видеть физиономии людей, когда они рассматривают свои собственные фотографии!
Примерно через минуту он пинает меня ногой, но я успеваю увернуться и убегаю.
Я слышал, как он бубнил что-то вроде «засужу!» и «скандал!». Я мог бы и сам арестовать Сью — за то, что она драла мне уши. Надеюсь, он подаст на нее в суд и я смогу защищать ее права.
