Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 16. Анатолий Трушкин - Анатолий Алексеевич Трушкин
— Отлавливают.
— Погуляли, хватит.
— Иван, ты что не выходишь?
— Кто Иван?!. Обознались вы.
Никто не вышел, не шевельнулся.
— Жаль, — сказал тот же военный, — жаль.
Другой военный, помоложе и помладше званием, пояснил:
— Нашли обложку от партбилета, в ней семьсот рублей.
Не успел он договорить, алкаши захлопали себя по пустым брюкам и пиджакам в поисках партбилета. Зазвенели голоса:
— Народ и партия — все едино!
— Где что-нибудь, там и они.
— Ум, честь и все такое.
— Иван, ты-то куда?
— Дура, не Иван, а Иван Петрович. Распустили дармоедов!
Очередь дрогнула раз, другой, третий, заколебалась, целиком оторвалась от пивного ларька и двинулась навстречу автоматам.
— Все коммунисты?! — удивился плохо выбритый.
— Все! — хором сказали алкаши.
— Жаль, — бросил военный, — жаль.
Другой военный, помоложе и помладше званием, пояснил:
— Семьсот рублей… все фальшивые. Чьи вот они, откуда?
Толпа немного помолчала, потом помялась, потом попятилась. Заговорили все разом:
— Болеет партия.
— А что ж ты хочешь? То она тебе в авангарде, то черт ее знает где.
— Заболеешь — на словах одно, на деле другое,
— Запутались, заврались. Так, что ли, Иван?
— А кто тут Иван? Тут Иванов нет.
Военные постояли еще немного и ушли. Последние отблески солнца осветили чистое, голубое небо. Народ принялся пить пиво.
Сон
Будто вышел я на улицу купить чего-нибудь… но почему-то с ведром. Из ведра курица выглядывает. Тут же подходят двое… двухметровые… босиком, но в милицейских фуражках. Спрашивают:
— Откуда у вас золотые яйца?
Я говорю:
— С чего вы взяли, что у меня золотые яйца?
Они раз в карманы ко мне и достают три яйца золотых — «пройдемте».
Садимся в машину, смотрю — господи! Я ведь в одних трусах, откуда карманы-то? И потерял сознание.
Очнулся в комнате — дверей нет, вместо окон портреты руководителей, за столом трое в полувоенном, все рыжие, сам я напротив на табурете. В углу часовые, те самые, что вначале встретились… двухметровые.
Спрашивают:
— Вы в наших рядах по убеждению или из-за корысти?
Я, конечно, говорю:
— По убеждению.
— Тогда скажите, готовы ли вы за свои убеждения отдать жизнь?
Я спрашиваю:
— Чью?
— Свою.
Я говорю:
— Нельзя ли стаканчик водички?
— Пожалуйста.
Пью, тяну время. Самый рыжий, который посередине у них, спрашивает вдруг:
— Вы вообще-то за новую линию?
Я говорю:
— Я всегда за новую линию.
Конопатый с краю полистал какие-то бумаги, говорит:
— Врет он все, он за реформы, а не за новую линию.
У меня поехало в голове — какая-то новая линия, а я не знаю, говорю:
— Реформы — это же шок один, бестолковщина. Я за новую линию принципиально.
Конопатый встает:
— А их две новых линии, вы за какую?
Я говорю:
— Нельзя ли стаканчик водички?
— Пожалуйста.
Сидят, ждут. Допил — была не была, — говорю:
— Я за первую линию.
Конопатый:
— А мы за вторую.
Часовые, слышу, затворами лязгнули. Говорю:
— Мы же сидим напротив друг друга, та, что с моей стороны, первая, с вашей будет вторая. Нельзя ли еще стаканчик водички?
Самый рыжий налил полстакана, говорит:
— Надоели вы нам со своей водичкой. Давайте заканчивать. Если вы человек с убеждениями, то прямо ответьте, вы с нами…
Я говорю:
— С вами!
Он мне:
— Не перебивайте, дослушайте до конца. Вы с нами…
Я говорю:
— С вами!
Он:
— …или с демократами и коммунистами?
У меня второй раз в голове поехало. Хорошо, конопатый выручил. Он бумаги листал, листал и вдруг спрашивает:
— Кстати, вы с какого года рождением, гражданин Розенблат?
Я говорю:
— С пятьдесят четвертого, только я — Сидоров.
Они побледнели все разом, поворачиваются к часовым:
— Разве это не Розенблат?!
Я тоже вскочил, кричу:
— Что ж вы сделали, гадины?! Вы ж не того захватили, кого надо!
Часовые вдруг говорят самому рыжему:
— Товарищ Розенфельд, эта сволочь так похожа на нашего Розенблата! Сейчас мы моментом все исправим.
Поставили меня к стенке и отсчитывают десять шагов.
Я говорю комиссии:
— Вообще-то я еврей.
Они говорят:
— Поздно. Ваше последнее желание.
Я говорю:
— Нельзя ли стаканчик водички?
— Можно, но мы вам не советуем, вы и так уже обмочились.
Я пощупал, правда, мокрый. И тут проснулся. Что удивительно?! Лежу на мокром, то есть действительно обмочился. То есть сон вещий!.. Но к чему?
Говорят, милиция к грибам, рыжие или к дождю, или к перевороту. А может, просто скоро в самом деле начнут выяснять, кто из-за корысти, а кто по убеждению. Если бы все по убеждению были, до таких жутких снов не дошло бы.
Красная Шапочка
(не самая веселая сказка)
Жила-была одна Шапочка. Она была Красная, поэтому жили они бедно.
А бабушка у них была спекулянтка, жила богато. Нет! Богато никто не жил. Бабушка жила средне.
Вот однажды под праздник папа и говорит:
— Бабушка жадная, а мы нет. Пошлем ей немного пирожков, кооперативных.
Красная Шапочка сложила пирожки в корзинку, пошла к бабушке.
Только во двор вышла, навстречу ей рэкетиры, трое, из ее же класса ребята, четвертый — директор школы Змей Горынович Трехголовый.
Ну, конечно, изнасиловали ее, то да се, пятое-десятое. Слово за слово, узнали про бабушку, схватили корзинку, бросились бежать — впереди Змей Горынович на длинных ногах, за ним ученики на коротких.
По дороге один ученик съел пирожок и отстал.
Бабушка в это время на кухне у себя сидела, самогон пила. Плохо видела — мимо рта ни разу не пронесла. Вдруг стук к ней страшенный — изба ходуном ходит, посуда сама на пол валится.
— Кто там? — спрашивает бабушка пьяным голосом.
— Да это же я, твоя внучка, — говорит хитрый Моисей Гуринович.
Бабушка открыла дверь ей, вестимо, сразу кляп в рот, утюг к животу и в мешок.
Тут слышат, кто-то ключом в замок тычет, бросились в постель, притворились бабушкой.
А это как раз была Красная Шапочка. Увидела она свою бабушку, спрашивает:
— Чего это у тебя три-то головы?
— А того, — говорит бабушка, — у меня три головы, что сейчас время такое, всем надо запасаться впрок.
— А чего у тебя шесть-то ног?
— А того, — говорят три головы, — шесть ног, чтобы как выкинут что-нибудь в магазине, успеть быстрее всех.
— А чего у тебя шесть-то рук?
— А того шесть рук, чтобы дурочки не вырывались.
Выскочили они тут из-под одеяла, схватили Шапочку, отправили к бабушке и скорее на улицу.
А на улице уже давно комендантский час. Патруль их останавливает, говорит:
— Жизнь или кошелек?
Рэкетиры побросали все и бежать без оглядки. Патруль развязал
