Марк Твен - Янки при дворе короля Артура
— Геллоская дѣвушка?
— Да; но только не спрашивайте у меня объясненій; это новый родъ дѣвушекъ; ихъ тутъ нѣтъ; часто случается, что съ ними обращаются грубо, но тутъ онѣ вовсе не виноваты и такой человѣкъ не можетъ не почувствовать стыда даже и черезъ тысячу триста лѣтъ; такое дурное поведеніе ничѣмъ не было вызвано; ни одинъ джентльменъ не долженъ этого дѣлать… хотя я… даже я самъ, если бы я захотѣлъ признаться…
— Безъ всякаго сомнѣнія, она…
— Ничего не говорите о ней; я говорю, что не могу вамъ объяснять этого такъ, чтобы вы поняли.
— Ну, пусть такъ и будетъ, если вы такого мнѣнія. И вотъ сэръ Гауэйнъ и сэръ Уэйнъ подошли, привѣтствовали дѣвушекъ и спросили ихъ, почему онѣ относятся къ этому щиту съ такимъ презрѣніемъ. Господа, — сказали дѣвушки, — мы это вамъ разскажемъ. Тутъ есть въ странѣ одинъ рыцарь, которому принадлежитъ этотъ бѣлый щитъ; этотъ рыцарь слыветъ за хорошаго человѣка, а между тѣмъ, онъ ненавидитъ всѣхъ лэди и всѣхъ женщинъ благороднаго происхожденія и поэтому мы и оказываемъ презрѣніе его щиту.
«Я скажу вамъ», — началъ сэръ Гауэйнъ, — хорошему рыцарю не подобаетъ презирать лэди и женщинъ благороднаго происхожденія, но если онъ васъ ненавидитъ, то на это у него есть свои причины; безъ всякаго сомнѣнія, онъ любитъ въ какомъ-либо другомъ мѣстѣ лэди и благородныхъ женщинъ, а тѣ также, вѣроятно, его любятъ; если же онъ такой храбрый человѣкъ, какъ вы говорите…
— Храбрый человѣкъ!.. — прервалъ я ее. — именно такіе люди имъ и нравятся, Сэнди. А объ умѣ человѣка онѣ и не думаютъ…
— А если онъ такой храбрый человѣкъ, какъ вы говорите, — сказали сэръ Гауэйнъ, — то назовите мнѣ его имя. — Сэръ, — сказали онѣ, - его зовутъ Маргаусъ, онъ сынъ короля Ирландіи…
— Вы говорите, — снова прервалъ я Сэнди, — что онъ сынъ короля Ирландіи, но это еще ничего не выражаетъ;- однако, держитесь теперь крѣпче, намъ нужно перескочить черезъ этотъ оврагъ. Такъ будетъ хорошо. Эта лошадь изъ цирка, она родилась раньше своего времени.
— Я его знаю прекрасно, — сказалъ сэръ Уэйнъ, — это отличный рыцарь, какой когда-либо жилъ.
— Какой когда-либо жилъ? Если вы, Сэнди, находите промахи въ мірѣ, въ такомъ случаѣ, вы уже слишкомъ обветшалая тѣнь… Впрочемъ, не въ этомъ дѣло! я видѣлъ самъ, какъ онъ выказалъ свою храбрость, когда нѣсколько рыцарей собрались вмѣстѣ, и въ то время ни одинъ изъ нихъ не могъ устоять противъ него. Ахъ, дѣвицы, — сказалъ сэръ Гаэуйнъ, — мнѣ кажется, что въ данномъ случаѣ, вы сами достойны порицанія; я полагаю, что онъ только недавно повѣсилъ здѣсь свой щитъ, иначе рыцари давно увезли бы его. Но я не могу выносить далѣе посрамленія рыцарскаго щита. Сказавъ это, сэръ Гауэйнъ вмѣстѣ съ сэромъ Уэйнъ отъѣхалъ отъ нихъ; тогда явился сэръ Маргаусъ, верхомъ на высокомъ конѣ и подъѣхалъ прямо къ дѣвушкамъ. Лишь только послѣднія замѣтили подъѣзжающаго къ нимъ сэра Маргаусъ, какъ убѣжали въ башню; многія изъ нихъ отъ страху попадали на пути.
Тогда одинъ изъ рыцарей башни простеръ свой щитъ и громко сказалъ: «Сэръ Маргаусъ, защищайся!»
Они бросились одинъ на другого, и рыцарь башни сломалъ свое копье о копье Маргауса; послѣдній же выбилъ его изъ сѣдла, такъ что рыцарь расшибъ себѣ затылокъ, а также и лошадь получила сильные ушибы…
— Это постоянно такъ; такое положеніе вещей всегда губитъ столько лошадей, — замѣтилъ я.
— Это увидѣлъ другой рыцарь изъ башни и бросился на Маргауса; они такъ яростно схватились другъ съ другомъ, что рыцарь изъ башни былъ вышибленъ изъ сѣдла, сброшенъ на землю и убитъ вмѣстѣ съ лошадью.
— Опять погибла еще лошадь; я говорю вамъ, что у нихъ въ обычаѣ все истреблять. Я рѣшительно не понимаю, какимъ образомъ человѣкъ, имѣющій хотя сколько-нибудь чувства, можетъ этому рукоплескать и выносить это.
. . . . . . . .
— Такимъ образомъ, оба эти рыцаря сошлись совершенно случайно…
Я замѣтилъ, что проспалъ и пропустилъ одну главу, но я ничего не сказалъ. Я разсудилъ, что ирландскому рыцарю надоѣдали посѣтители въ это время, и въ этомъ-то и заключалась главная причина.
— Сэръ Уэйнъ поразилъ сэра Маргауса, такъ что его пика сломалась на куски о щитъ, а сэръ Маргаусъ поразилъ его такъ, что и онъ и его лошадь упали на землю, и сэръ Уэйнъ былъ раненъ въ лѣвый бокъ…
— Главная истина, Ализанде, заключается въ томъ, что эти архаики были слишкомъ просты; число словъ у нихъ слишкомъ ограничено, а поэтому и въ описаніяхъ недостаетъ разнообразія и это придаетъ имъ какой-то однообразный тонъ; фактически всѣ битвы сходны между собою; нѣсколько людей набрасываются другъ на друга съ большою опрометчивостью — опрометчивость хорошее слово; такъ для объясненія, можно употребить и слово жертва, и истребленіе и узурпаторство, и сотню другихъ; вотъ страна! Человѣкъ долженъ дѣлать различіе; а тутъ они идутъ одинъ противъ другого съ большою опрометчивостью; пика ломается, одна противная сторона ломаетъ свой щитъ, а другая опрокидывается на землю, какъ лошадь, такъ и человѣкъ; послѣдній летитъ черезъ голову лошади и расшибаетъ себѣ затылокъ; но тутъ является новый кандидатъ отомстить за товарища и ломаетъ свою пику, а другой человѣкъ ломаетъ свой щитъ и летитъ на землю черезъ голову лошади, расшибаетъ себѣ затылокъ; затѣмъ выбирается другой, и еще другой, и опять другой, пока не истребится весь матеріалъ; если же вы пожелаете представить себѣ результаты, то вы не можете различить одну битву отъ другой и кто кого поразилъ; а какъ картина вамъ представляетъ только ярость, ревъ, битвы… О, какъ она блѣдна и безшумна… точно это духи, ссорящіеся въ туманѣ. Но какія слова можно найти для описанія самаго потрясающаго зрѣлища? Возьмемъ, напримѣръ, хотя сожженіе Рима Нерономъ? Вамъ скажутъ совершенно просто: «Городъ сгорѣль; не былъ застрахованъ; мальчикъ вышибъ окно; пожарный сломалъ себѣ шею. Но это развѣ картина!»
Моя лекція продолжалась очень долго, но, какъ я полагаю, это нисколько не спутало Сэнди; она, однако, и не подумала какъ-нибудь украсить свою рѣчь; изъ ея устъ опять полился точно потоки, заученныхъ словъ и, лишь только я замолчалъ, она продолжала:
— Тогда сэръ Маргаусъ повернулъ свою лошадь и направился къ Гауэйну со своею женою. А когда сэръ Гауэйнъ увидѣлъ это, то простеръ свой щитъ; оба они направили свои копья и понеслись на встрѣчу одинъ другому со всею силою своихъ коней, каждый изъ рыцарей сильно ударилъ по самой серединѣ щита противника, но копье сэра Гауэйна сломалось…
— Я зналъ это!..
— Но копье сэра Маргауса еще держалось; сэръ Гауэйнъ вмѣстѣ съ своею лошадью былъ опрокинутъ на землю…
— Именно такъ… и сломалъ себѣ шею?
«Совершенно свободно поднялся сэръ Гауэйнъ на ноги и схватился за свой мечъ, направивъ его напротивъ ногъ сэра Маргауса; тутъ они яростно схватились другъ съ другомъ и повалились оба на землю съ своими мечами, такъ что ихъ щиты разлетѣлись въ разныя стороны и они испортили свои шлемы и свои панцыри, и ранили одинъ другого. Но лишь только пробило девять часовъ, какъ сила сэра Гауэйна, возраставшая въ теченіе трехъ часовъ, до неимовѣрной степени, теперь увеличилась почти втрое. Все это подмѣтилъ сэръ Маргаусъ и крайне удивился, какимъ образомъ возрастала его сила, и такъ они ранили одинъ другого, крайне тяжело; вотъ когда наступилъ полдень…
Эта послѣдняя сцена перенесла меня въ годы моего дѣтства… Ахъ, Боже мой! хотя бы Сэнди помолчала десять минутъ и дала бы нѣсколько освѣжиться моей головѣ… но она продолжала:
— А послѣ полудня его сила стала уменьшаться и замѣтно ослабѣла къ вечернѣ, такъ что сэръ Гауэйнъ не могъ болѣе держаться, а сэръ Маргаусъ становился все толще и толще…
— Вслѣдствіе чего натянулась и его кольчуга; какъ мало о чемъ думать этимъ людямъ, если они вдаются въ такія мелочи.
— Итакъ, сэръ рыцарь, — сказалъ Маргаусъ, — я теперь вижу, что вы хорошій рыцарь и человѣкъ замѣчательной силы, какого мнѣ когда-либо случалрсь видѣть; но теперь насъ это утомило и притомъ наша ссора не была такъ велика; кромѣ того, мнѣ жаль причинить вамъ какой-нибудь вредъ, такъ какъ я вижу, что васъ стала одолѣвать слабость. — „Ахъ, — сказалъ сэръ Гауэйнъ, — вы говорите то, что долженъ бы сказать я. Тутъ они оба сняли свои шлемы и поцѣловались, поклявшись любить другъ друга какъ братья…
Но тутъ опять я потерялъ нить разсказа, задумавшись надъ тѣмъ, какъ жаль, что люди съ такою необыкновенною силою должны носить такую тяжелую одежду и биться по-пусту по три, по четыре часа; почему они не родились въ наше время, когда могли бы употребить свою силу на что-либо болѣе полезное. Возьмите, напримѣръ, осла; онъ обладаетъ именно такого рода силой и употребляетъ ее для полезныхъ цѣлей, онъ имѣетъ цѣну для этого міра, потому что онъ оселъ; но благородный человѣкъ не можетъ имѣть никакой цѣны, если онъ оселъ. Такое сопоставленіе никогда не примѣнялось на практикѣ и никогда не примѣнялось на первомъ планѣ. И если вы допустите ошибку, то изъ этого выйдетъ такой безпорядокъ, изъ котораго вы никогда не будете знать, что выйдетъ.
