Андрей Загорцев - Матрос Специального Назначения

— Брейк, чего такой вялый, — спросил меня незаметно подошедший сзади Дитер.

— Здрасте, Дмитрий Анатольевич! Дим, нас на занятиях каплейт умотал, еле шуршу по палубе.

— Ваш может. Допивай компот, выходи на воздух — расскажешь, что о чём.

Я быстренько допил компот и, отпросившись у Федосова, выскочил на улицу. Болев со своим напарником стояли возле курилки и крутили на руках поясные ремни, о чём-то оживлённо беседуя. Увидев меня, сделали приглашающий жест рукой, не прекращая увлекательнейшего занятия по раскручиванию ремней. Я, опасаясь получить „якорной“ бляхой по лбу, осторожно подошёл и встал в сторонке.

— Ну, Брейк, с тебя поллитра шила! мы тебе земляка еще одного нашли, с госпиталя вернулся, с роты связи, центровик, нормальный матрос-„годок“, прошаренный. Сегодня сказал — на ужине тебя найдёт.

— У меня нету шила, — испугался я (снова надо проставляться).

— Да шутим мы, сами знаем, что у тебя ни хрена нету. Сам как? В группе нормально всё?

— Да всё по курсу. У меня напарник теперь замкомгруппы работает, вчера баталерку принимали, мичман наш шнур упёр от магнитофона — теперь ни хрена не послушаешь, с каплейтом всё хорошо, не придирается.

— О, а чего вы шнур-то отдали, „маг“ на ваши же деньги куплен?

— Да он нас как-то и не спрашивал. Он вообще по-тихому ушёл, ключи только Поповских отдал — и не видно его.

Поболтали еще минут пять до выхода моей группы и, довольные друг другом, разошлись. После обеда продолжались занятия. Потом было подведение итогов за неделю, собрания в группах, рисование группных боевых листков. На ужине на раздаче уже дежурил Мотыль, и, когда я пошёл за добавкой, он щедро сыпанул мне в бачок пару черпаков макарон, облил красным подливом и подмигнул. Я задавив лыбу и, подмигнув в ответ, был вытолкан из очереди страждущих добавки. Вот чёрт! а я хотел попросить у него чаю для заварки. Саня Федос вроде бы соорудил кипятильник, и после ужина мы хотели его использовать. Когда я чуть ли не бежал к столу, неся на вытянутых руках горячий бачок, дорогу мне преградил какой-то второстатейный старшина.

— Тщщ старшина, разрешите пройти, — пробормотал я, — ручки бачка нещадно жгли ладони.

— Да как бы щас, карась, может ты меня еще в живот пнешь, — с ленцой ответил старшина и продолжал стоять на дороге.

Ни слова не говоря, я обошёл его и поставил бачок на стол, и только сел, чья-то ладонь, скомкав гюйс, за шкирку приподняла меня от скамейки.

— С-а-л-а-г-а! тебе кто-нибудь давал разрешение пройти? тебя кто-нибудь отпускал?

Ну вот, теперь я прочувствую пресловутую „дедовщину“. А я-то думал, что её вовсе здесь нет, есть только „наставничество“. Чёрт, и знакомых старшаков поблизости никого. Я начал судорожно оглядываться по сторонам. Что делать? Ударить затылком в нос? Драка в столовой со старшим призывом — это конец карьере. Начать просить прощения — тоже самое. Федос, глядя на полувздернутого меня, вдруг хищно оскалился и сгрёб в кулак со стола черпак. Зеленов, сидевший рядом со мной, резко встал и переместился за спину державшему меня старшине. „Киевляне“, насупившись, приподнялись со скамеек.

Старшина второй статьи отпустил меня и начал вертеть головой:

— Караси! что подорвались? а ну-ка, жрать!

— Жрут свиньи, товарищ старшина второй статьи, — чуть ли не прорычал Федос, — видите, матрос с бачком горячим идёт. Зачем его посреди камбуза застраивать.

— Ага, — сказал из-за спины старшины Зелёный, — не по-матросски как-то.

— Ну, ждите полундры, караси. Вы оборзели вконец! я вас поповских дрочил и дрочить буду!

— Дрочить будете в туалете, — дерзко ответил Федосов.

Неясно, чем бы закончилась эта перепалка — дракой или кучей угроз и оскорблений, если бы не появление на сцене еще старшака с погонами главного корабельного старшины. Сухощавый парень с чубом, торчащим из-под пилотки, чуть прихрамывая, подошёл к нашему столу посмотрел на второстатейного старшину и, хищно улыбнувшись, скомандовал:

— Гхвоздь! што опять до салажат вяжешься! те, старые поповские, мало поджопников давали? вали в аппаратную, там мы с тобой патом похаварим.

Какой знакомый казачий акцент! В моем городе все мужское население именно так и „гхаварит“!

Старшина Гвоздь двинул плечом Зеленого и ушёл.

— Пацаны, хто Брейк? — спросил „чубатый“. Я, улыбнувшись, встал и пожал протянутую руку.

— Старшой, я ево заберу? — спросил мой земляк Федосова. Саня естественно отказать не мог, но в глазах у него явственно проскользнула грусть. Я сейчас пойду с земляком, а ему придётся „рухать“ для Михеля чай и сахар.

Старшина меня повёл не в расположение связистов, а куда-то за казарму, за которой стояли какие-то машины, от которых шли провода к неподалеку стоявшему антенному полю. Возле машин под грибком рядом с табличкой „ПУС“ стоял молодой матрос с красной повязкой и штык-ножом на поясе. Увидев старшину, он чинно отдал честь, с шиком кинув руку к черному матерчатому берету.

— Шо, есть хто с „рундуков“ али охвицеров?

— Никак нет, товарищ главстаршина! все убыли!

— Харашо, я с земляком у себя буду, если что — по второму коду. Вапросы есть?

— Никак нет!

Ух.ты, как у них всё отлажено — и отдание чести, и доклад. Я на этой части территории еще ни разу не был и на всё окружающее пялился с откровенным интересом. Мы прошли по дощатому настилу между машин, замаскированных маскировочными сетями. Главстаршина остановился возле одной из них, поднялся по металлической лестнице и постучал в дверь.

— Тибе сюды нельзя. Щас я проверю и пойдём ко мне в хоромы, — он кивнул на штабной прицеп, стоявший напротив.

Из-за двери высунулась голова какого-то матроса. В эту голову сразу же прилетел щелбан и вопрос:

— А что это мы, товарищ старший радист, открываем дверь, пароль не спросив, а? Сколько вас учить можно?

— Товарищ главстаршина, ну я же видел, что это вы, — начал оправдываться радист.

— Не гребёт! по концу смены — все резиновые коврики на палубе с посудомоем вымыть! Расслабились, пока я в госпитале валялся. Кто работает сегодня на центр?

— Обязательные сеансы отработали „Кальмар“, „Китобой“, „Краб“.

— Хорошо, дежурь, я у себя.

Интересно, когда земляк разговаривал с подчинёнными, южнорусского акцента у него как не бывало. Говорит громко, чётко и с властной ноткой в голосе. Настоящий начальник! Я даже немножко обомлел и начал побаиваться. По металлической лесенке поднялись в прицеп. Земляк открыл висячий замок на двери, включил свет и пригласил зайти вовнутрь. Я открыл рот от удивления. Настоящая добротная каюта, стенки аккуратно обшиты красиво обожженной фанерой. По бокам — две металлические кровати- ящики, столик с дисковым телефоном у задней стенки, два металлических сейфа. Доски с документацией, полка с книгами, магнитофон, эмалированный электрический чайник. Вот это да! Вот так живут мои земляки. Больше всего меня поразило, что на стенде, висящем над кроватью, было написано — „Документация начальника радиостанции“. Начальник! Главстаршина-срочник начальник — мой земляк! Для меня это намного круче, чем знакомство с капитаном третьего ранга Чернокутским.

Земляка моего звали Николай Маслов и мы хоть и были не с одного города, но зато с одного района. Посёлок, в котором проживал до службы Николай, я прекрасно знал, мы туда постоянно ездили со школы на уборку яблок и помидор. А вот в ДОСААФЕ мы обучались вместе — в нашем городском. Только Маслов учился в классе радистов, а заодно попутно отучился в парашютном классе. Я даже вспомнил, когда его и еще одного парнишку из нашего парашютного класса провожали в армию. Я тогда только начинал посещать секцию после недавнего семейного переезда из Грозного по увольнению моего отца в запас из армейских рядов. Чествование курсантов ДОСААФа, уходящих служить, было делом обязательным и я даже читал на торжественном собрании какую-то речь-обещание, что „мы молодые курсанты не посрамим… будем достойны…“. Николай вспомнил меня и даже, чуть посмеиваясь, припомнил как мне потом на общем „безалкагольном“ застолье налили полстакана водки, а потом выводили на улицу проблеваться. Вторым парнем, которого мы провожали, оказался тот самый матрос из второй группы роты минирования, с которым, после прихода с „бэдэ“, меня обещал познакомить Дитер. Парни из нашего ДОСААФА попали вместе в „киевскую“ учебку, а потом вместе по выпуску, упросив комиссию по распределению, уехали на флот.

Вот такие дела! Повезло — не то слово! Мы с хохотом вспоминали нашего парашютного инструктора Маратыча — старого десантника „маргеловского“ разлива.

Маслов, во время разговора, откинул крышку одной из кроватей, начал доставать различные свёртки и коробки.

— Щас, повечеряем, мне тут сальца прислали. Дома кабана закололи — меня дожидался, да я на сверхсрок решил остаться, на учёбу скоро еду, отписал нехай колют, чего ему от старости околевать штоле.