Наринэ Абгарян - Манюня пишет фантастичЫскЫй роман
Сестра порылась в карманах куртки, достала три монетки по пять копеек и положила на прилавок:
— Берем за пятнадцать копеек один букет. Больше у нас все равно денег нет, — и, чуть подумав, добавила: — и не будет.
— Это почему не будет? — всплеснула руками торговка.
— Ну, — вздохнула Каринка, — мы экономить не умеем. Это раз.
— Да, — пискнула я, — сегодня из последних сил пятнадцать копеек сэкономили, и это потому, что Маня болеет.
— И потом, у нас семья большая. Четыре девочки, мама и папа. И все кушать хотят. А зарплата сами знаете какая, — продолжила Каринка.
— Какая? — полюбопытствовала торговка.
— Ну не очень. Маленькая она. И у папы, и у мамы. Вон, папа вообще говорит, что скоро с ума сойдет от нас. Потому что все деньги уходят в унитаз. И больше ни-ку-да!
Торговка хрюкнула, сдернула с головы платок, зарылась в него лицом и задергалась плечами.
— Плачет, что ли? — встрепенулась я.
— А то! — нахмурилась сестра.
Видели бы вы выражение лица Ба, когда мы явились в гости с букетиком подснежников и пучком разнотравья наперевес! Сердобольная торговка собрала из петрушки, укропа и кинзы большой пучок и, не обращая внимания на наше отчаянное сопротивление, вручила нам его со словами: «Пусть папа сегодня меньше переживает».
— Ба, забери себе зелень, а подснежники мы Маньке отнесем, — деловито инструктировала я, доставая с кухонной полки маленькую синюю вазочку.
— Не надо мне вашей зелени, у меня вон в парнике первая зелень пошла, так что отнесите лучше маме. — Ба налила в вазочку воды и вернула ее мне. — Вы идите к Мане, а я вам картошечки пожарю.
Маньке цветы очень понравились. Она периодически зарывалась носом в букет, а потом, откинувшись на подушку, старательно закатывала глаза. Наша подруга уже вполне поправилась и даже выглядела совсем здоровой. Ну, может, чуточку покашливала, но это так, чисто по инерции. Так что нам с Каринкой ничего не оставалось, как сидеть напротив и активно завидовать ей, потому что все дети ходят в школу, а Манюня лежит дома и в ус не дует.
Правда, Манька сказала, что завидовать особо нечему, потому что ей приходится под присмотром Ба два часа играть на скрипке, а потом еще и все уроки делать.
— Зато ты хотя бы высыпаешься, — вздохнули мы.
— Ага, сегодня я вообще в десять проснулась. Представляете, как долго спала?
— Счастливая!
Потом Каринка вспомнила про гвозди, сбегала вниз и вычерпнула из портфеля целую горсть. Пронести добычу наверх не удалось — сестру выдал напускной елейный экстерьер. Ба мигом вычислила ее преступные намерения и прямо-таки обезгвоздила нарушителя спокойствия! А так мы бы развлекали Маню, аккуратно прибивая ее по кромке пижамы к шкафу, например. Или процарапали бы на кожаной, пупырчатой спинке нотной папки какие-нибудь слова. «Миру-мир», или «Нарка-дурка». А чуть пониже — «Сами такие!»
Когда за нами заехал папа, Ба встретила его сурово.
— Поговорить надо, — обрадовала она его. — С глазу на глаз.
Ну а далее весь Манин квартал под раскаты дипломатичных намеков Ба узнал, что наш папа бесчувственный чурбан, и если он не сделает для своей жены это восьмое марта незабываемым, то тогда Ба сделает незабываемой всю его оставшуюся жизнь. И точка.
Восьмое марта — тяжелый для мужчин праздник. Согласитесь, ходить целый день с прилизанной прической, вести себя как джентльмен, наваривать каши и супы и бесконечно сыпать комплиментами по плечу не каждому представителю сильного пола. А на папу с дядей Мишей в этот день вообще было жалко смотреть. Потому что когда женщин и девочек в хозяйстве какое-то немыслимое количество — аж целых семь штук, то это не праздник, а пытка какая-то.
Под суровой внешностью наших мужчин бились рыцарские сердца. После недвусмысленных угроз Ба эти рыцарские сердца подсказали им следующий сценарий проведения праздника: с утра они забирают детей на прогулку, чтобы дамы могли расслабиться и привести себя в порядок, а потом отводят всех в ресторан.
Праздничное утро заполнило просторы нашего городка леденящими душу звуками баталии — бряцая сковородами и чайниками, сильный пол готовил для своих сонных жертв парадный завтрак. И, пока дамы, ошеломленные таким галантным отношением, давились подгоревшей яичницей и чаем, мужчины подсчитывали потери — десяток ожогов, одна незначительная контузия и сотня пустяковых порезов. Всего-то!
Первым делом мы завалили маму стихами собственного сочинения. Особенно ее поразили Каринкины «Твои большие волосы и глаза сводят всех с ума!». А папа вручил ей невероятной красоты шелковый платочек и пластинку ее любимого Джо Дассена. Мама тут же поставила пластинку, накинула на плечи платок и ходила по дому, цепляя свое отражение в зеркалах довольным взглядом. Нам с Каринкой достались футболки, а Гаянэ — набор карандашей и раскраски. Часов в одиннадцать, оставив маму с Сонечкой дома (Сонечку она нам не доверила и, как показали дальнейшие события, очень даже правильно сделала), мы заехали за Маней и дядей Мишей.
Маня получила от нас в подарок футболку, а Ба — коробочку с духами. А еще мы им вручили открытки со стихами. Особенный успех снова имело Каринкино творение — «Ба и только Ба, такая у нас судьба!».
— Прямо крик души какой-то! — зацокал восхищенно языком дядя Миша.
Потом он преподнес каждой из нас полосатый шарфик, а Гаянэ получила еще один набор цветных карандашей.
— Куда поедем? — спросили мы, когда «копейка» Генриетта, счастливо бибикнув, стартовала в сторону центральной площади города. (Почему Генриетта, потому что папа уверял, что выражением фар она сильно напоминает пучеглазую лекторшу по анатомии Генриетту Степановну.)
— Куда поедем? — повторили наши папы и глянули друг на друга. И по тому, с каким выражением они друг на друга посмотрели, стало ясно, что прогулку с детьми они придумали, а вот куда именно поехать — нет.
— Можно выехать к развалинам старого замка, хотите? — обернулся к нам папа.
— Хотим!
— А можно поехать к водохранилищу. Посмотрим, сколько после таяния снегов там прибыло воды, хотите? — спросил дядя Миша.
— Хотим! — хором откликнулись мы.
— А можно, — задумчиво продолжал папа, выруливая к старому каменному мосту, — поехать по дороге, ведущей в Красносельск. Ее недавно заасфальтировали, так что ехать по ней — одно удовольствие. Что думаете?
— А и поехали, — обрадовался дядя Миша, — заодно и молока в горах возьмем. И сепарированной сметаны с домашним маслом.
— Уррраааа! — захлопали мы. — Поедем в горы!
Ехать в горы по новенькой, хоть и отчаянно петляющей по краю ущелий и от этого страшноватой дороге было одним удовольствием. И даже наше с Маней традиционное пение никого не раздражало, наоборот, папа с дядей Мишей охотно нам подпевали, а Гаянэ радостно кивала. Большой белый помпон на теплой шапочке сестры так и вздрагивал в такт нашему пению. Кругом царила невообразимая красота: за покрытыми вековым лесом холмами возвышались заснеженные горы, воздух, холодный и остро пахнущий просыпающейся природой, щекотал ноздри и наполнял душу радостным предвкушением чего-то бесконечно счастливого. Нам очень повезло с погодой, светило солнце, было совершенно безветренно, веяло талым снегом и взбухшей от влаги землей.
Горные поселения пустовали — дачный сезон был еще впереди.
— Да, поторопились мы за сепарированной сметаной, — вздохнул дядя Миша, — люди еще в низинах, рано буренок в горы пригонять.
— Через месяц все будет, — утешил друга папа, — так что в апреле поешь и сметаны, и домашнего желтого масла. А пока просто будем наслаждаться хорошей дорогой.
— Пап, а долго мы будем ехать? — спросила Каринка.
— До Арменасара. Думаю, когда вернемся, наши дамы уже будут при полном параде.
— Ага, Ба собиралась бигуди кипятить, — прогудела довольная Манюня. — Она сегодня будет просто красавица — в праздничном платье с цветочком на груди. И прическа пышная. И сапоги на каблуке.
— Даааа, — протянул дядя Миша, — в кои веки наши женщины будут довольны нами, ведь мы им устроим незабываемый праздник, да, девочки?
Мы набрали в легкие побольше воздуха, чтобы дружно проорать «да», но тут случилось ужасное — «копейка» подскочила на колдобине, вильнула в сторону, съехала в кювет и угодила правыми колесами в какую-то жижу. Жижа громко чавкнула, обернулась в большую, наполненную доверху грязью яму и засосала машину по самые оконные стекла.
— Ааааааа! — посыпались мы друг на друга. Казалось, еще чуть-чуть, и машина просто опрокинется набок.
— Без паники, — скомандовал папа и заглушил мотор, — только без паники. Сейчас выберемся из машины и вытащим ее из лужи.
Легко сказать — выберемся. Правые дверцы не открыть, до левых чуть ли не карабкаться надо. Папа открыл свою дверцу, высунулся из машины, как из люка подводной лодки, и присвистнул — левое заднее колесо Генриетты беспомощно болталось в воздухе. Машина не просто попала в глубокую яму, она буквально воткнулась в нее, как раскаленный нож в масло.
