Николай Самохин - Юмористические рассказы
— Ага, — растерялся Мымрюков. — Ты человек… А я верблюд, да?
— А ты, — сказал водитель, — если торопишься, — дуй бегом. Здесь недалеко. Газанешь как следует — и успеешь…
Тут Мымрюков несколько пришел в себя, вспомнил, что лицо он солидное, и ответил с достоинством:
— Оставьте ваши хамские рекомендации для других. Я из машины не вылезу.
— Ты у меня, мочалка, пулей отсюда вылетишь! — взвинтился водитель. Он распахнул дверцу и ударом железного плеча выбил Мымрюкова наружу.
Но укатить не успел. Мымрюков, быстро сориентировавшись, забежал вперед и лег животом на радиатор.
Водитель демонически расхохотался и дал задний ход. Но не подрассчитал маленько, заскочил задним колесом на тротуар и врезался бампером в троллейбусную опору. Этот факт дополнительно восстановил его против пассажира. Водитель вымахнул из машины и кинулся к Мымрюкову, собираясь, видимо, накостылять ему по шее. Однако и Мымрюков не дремал. Успел распрямиться и принял боксерскую стойку.
И тут они схватились.
Мымрюков, несмотря на свой бокс, то и дело катился на лопатках через проезжую часть, до самого противоположного тротуара. Но всякий раз вскакивал, догонял водителя, обрушивался на него со спины и переводил в партер. И тогда, окорячив врага, Мымрюков гвоздил его по загривку, жестко рвал за уши, сдавленно выкрикивая:
— Я, значит, верблюд?!. Верблюд, да? Верблюд?!. Остудил их голос, донесшийся из машины. Это заговорил транзистор водителя.
— Дорогие товарищи! — приподнято сказал транзистор. — Местное время — двадцать четыре часа!..
Мымрюков и водитель, тяжело дыша, стояли друг против друга.
Новый год родился. Наступил долгожданный, неповторимый торжественный момент. В крупнопанельных домах, расположенных по обе стороны улицы, люди так дружно сдвинули над столами бокалы, что слуха драчунов коснулся тонкий мелодичный звон.
Мымрюков судорожно вздохнул.
— С Новым годом! — сказал он и ударил водителя в ухо.
— С новым счастьем! — сказал водитель и ткнул Мымрюкова в челюсть.
И начался у них второй раунд.
Опять они дрались минут пятнадцать, а то и все двадцать — пока не изнемогли окончательно.
— Ну, — сказал водитель, со свистом и всхлипыванием шмыгая носом, — еще хочешь?
— А ты хочешь? — спросил Мымрюков. — Могу добавить.
Но еще никто из них больше не хотел. Водитель начал боком отступать к машине. Мымрюков поднял шапку, выколотил ее о колено и поплелся направо. В ту самую сторону, куда полчаса назад этот змей нахально предлагал ему газовать бегом.
Только в час ночи Мымрюков пожаловал в ожидавшую его компанию. Он, во-первых, не очень спешил, поскольку Новый год так и так давно начался, а во-вторых, надеялся маленько привести себя в порядок — все останавливался и прикладывал к желвакам и ссадинам снежок. Однако он вгорячах недоучел одной детали — этот грязный снег растаял у него на физиономии, и Мымрюков только докопал своим диким видом хозяйку дома.
Дело в том, что минут за двадцать до Мымрюкова к ним в квартиру заявился с новогодними поздравлениями муж хозяйкиной сестры таксист Володя — весь исцарапанный и с полуоторванными ушами.
Сейчас Володя сидел за столом, крест-накрест заклеенный лейкопластырем, и отпаивался горячим чаем…
…Бывает и такое
Виктор Бреев, инженер-конструктор института Гипроспецбур, посадил собственную картошку.
Урожай он собрал изрядный — пятнадцать кулей. И среди прочих клубней выкопал чудо природы, уникальную картофелину — в виде фиги. Или — кукиша, по-другому говоря. Такая смачная фига и настолько похожая на правдашнюю — даже ноготь на большом «пальце» обозначался. Виктор сбегал к соседу — у того весы имелись — взвесили ее: картофелина потянула на два с половиной кило.
Ничего себе фига! Такую в кармане не упрячешь.
Виктор и не стал ее прятать. Отмыл от земли, завернул в газетку и утром принес в институт — показать сослуживцам.
Посмотреть на диковинную картофелину сбежалось пол-института. Смеялись, охали, за головы хватались от изумления. Некоторые поздравляли Бреева, трясли ему руку, словно он скелет мамонта откопал.
Один старик Кукушкин из сметного отдела никакого восторга не выразил. Он прицелился в картофелину взглядом, озабоченно почесал себя за ухом и сказал:
— Чистить ее трудно будет.
— Как чистить?.. Зачем чистить? — растерялись присутствующие.
Особенно возмутились девицы, молодые специалистки. Они прямо зафыркали, плечиками запередергивали: фи, дескать, какая примитивщина!
— Можно, конечно, целиком сварить, нечищеную, — подумал вслух Кукушкин. — Только здорова она больно: пока до середины проварится, сверху все бахромой пойдет, рассыплется. Получится болтанка, какую свиньям варят.
— Да зачем же варить-то ее? — спросили Кукушкина.
— А что ж с ней делать? — удивился Кукушкин. — Картошка — она и есть картошка. Мы вон, в сорок третьем году дело было, тоже раз выворотили дуру — вылитый Черчилль. Уинстон. Даже сигара во рту недокуренная.
— Ну? И что? — придвинулись слушатели.
— Что-что? Сварили и съели… за открытие второго фронта.
Слушатели разочарованно вздохнули, а в задних рядах кто-то даже сказал: «Тьфу!»
Молодые специалистки оттеснили Кукушкина от Виктора, стали горячо убеждать Бреева ни в коем случае не варить картошку, а отнести в редакцию газеты: пусть её там сфотографируют для всеобщего обозрения. Там любят подобные необычные штуки. Недавно вот под рубрикой «И такое бывает» поместили фотографию морковки, похожей на человеческую ладонь. «Представляете! — трещали они наперебой. — Надпись сделают: вот какая удивительная картофелина выросла на огороде инженера Бреева В. И… Она сколько весит? Два с половиной!.. Фантастика! Это же все обалдеют!» Виктор и сам подумывал о газете. Морковную «ладонь» он тоже видел и полагал, что его «фига» даст этой «ладони» сто очков вперед.
Он так и сделал. Только сначала позвонил знакомому журналисту, корреспонденту одной центральной газеты, посоветовался. Журналист без энтузиазма сказал: «Попробуй отнеси».
Бреев вялый тон его понял по-своему. Они, хотя и старыми приятелями были, но частенько ссорились. И все по одному поводу. Виктор обвинял газетчиков в том, что они врут частенько по вопросам производственным и экономическим. Приятель отругивался: «Как работаете, так и пишем». А раз они серьезно поцапались. И приятель злым, вызывающим голосом рассказал одну историю. Про то, как его однажды, молодого еще газетчика, посылали делать репортаж из строительного треста, раньше всех принявшего на хозактиве предмайские обязательства. Он приехал, прочитал обязательства и попросил познакомить его с инициаторами — с той бригадой, которая первой, так сказать, флаг подняла. Отвезли его в бригаду некоего Иванова, да маленько сплоховали. Сопровождающий из треста, грузный дядя, позже его из «газика» выкарабкался. А он выскочил — и прямиком к бригадиру: дескать, поздравляю и — расскажите подробности. А бригадир на него матом: какие, к прабабушке, предмайские, когда мы еще и с предновогодними не распурхались! Потом — и сопровождающего матом: «Где обещанное уголковое железо?!»
— Вот такие, как ты, — говорил журналист, навалившись грудью на стол и держа вилку наперевес, — такие вот чистенькие и тянут руку за «липу». А пресса потом виновата.
Бреев вывернулся. «Вот ты бы и написал про нас таких! — сказал задиристо. — И врезал бы. А ведь ты небось повозмущался, да и воспел обязательства?»
— Опять я! — расстроился приятель. — Может, и бурить за вас прикажешь? Авторучкой?
Ну, понятно, навеки они не расплевались, и потому Бреева холодный тон приятеля не отпугнул: мало ли какое настроение может быть у человека.
— Слушай, а кому там отдать ее? — спросил он.
— Кому отдать? — журналист подумал. — Да, наверное, в отдел информации. Там блондин такой сидит… ушастый, я его фамилию забыл.
Ушастый блондин оказался не совсем блондином, а серый морщинистым человеком, с длинным унылым носом. Он тоскливо посмотрел на бреевскую «фигу», вздохнул и молча выдвинул один из ящиков стола. Каких только картофелин там не было!.. Был слон; была собака с одним ухом, смахивающая породой на перекормленного пинчера; жираф без задних конечностей; шестипалая нога; была даже картошка, похожая на голову гнома, курящего трубку (Бреев вспомнил кукушкинского Черчилля).
— Урожай нынче большой, — безрадостно сказал блондин.
Бpeeв несколько сник.
— Так, может… в порядке конкурса? — спросил он держа свою великанскую «фигу» двумя руками, как малого ребенка.
— Думаете, ваша победит? — усомнился блондин и покачал носом. — Еще неизвестно кому она фигу показывает.
— То есть… что значит — кому? — испугался Бреев. — Никому. Просто игра природы.
