Пэлем Вудхауз - Тысяча благодарностей, Дживс
- Мне это раньше и в голову не приходило!
- Так задумайтесь сейчас.
- Репортерские ищейки ни перед чем не остановятся.
- Они обнаглели просто до небес.
- Ты, кажется, говорил, что Медяк сидел в тюрьме?
- Я говорил, что его всегда заметали во время межуниверситетских гребных гонок. И. разумеется, в вечер регби.
- Что это еще за вечер регби?
- Традиционная встреча регбийных команд Оксфордского и Кембриджского университетов. Многие повесы приходят тогда в еше больший раж, чем в праздник гребных гонок. В том числе и Медяк.
- Он действительно попадал в тюрьму?
- Неизменно. Благодаря стойкой привычке срывать каски с полицейских. Наутро, после уплаты штрафа, его выпускали, но ночь он определенно проводил на нарах.
Без сомнения, мне удалось убедить тетю Далию, что положение нешуточное. Она взвизгнула, словно такса, которой наступили на лапу, и ее румянец приобрел сизый оттенок, как всегда в минуты сильного волнения.
- Пиши пропало!
- Согласен, положение серьезное.
- Серьезное?! Да стоит только пройти слуху о таких шалостях Медяка, и от него отвернутся все избиратели. Медяку крышка.
- А вы не думаете, что они могут простить его, потому что тогда в нем бурлила молодая кровь?
- Исключено. Плевать они хотели на его кровь. Ты не знаешь здешний народ. В основном это нонконформисты, придерживающиеся моральных заповедей, которые отпугнули бы своей суровостью самого Торквемаду.
- Торквемаду?
- Такой испанский инквизитор.
- А, тот Торквемада.
- А сколько, ты думаешь, их всего было?
Я согласился, что это действительно редкая фамилия, и она продолжила:
- Мы должны действовать!
- Как?
- Вернее, действовать должен ты. Ты должен пойти к этому человеку и уговорить его.
Я хмыкнул. Я сомневался, что на такого корыстолюбивого человека, как Бингли, могут подействовать уговоры.
- Что я ему скажу?
- Ты найдешь что сказать.
- Найду?
- Взывай к его лучшим чувствам.
- У него их нет.
- Не упрямься. Верти. Что за дурацкая привычка всегда спорить. Ты ведь хочешь помочь Медяку?
- О чем разговор.
- Вот и славно.
Если уж тетушка приняла какое-то решение, обжалованию оно не подлежит. Я направился к выходу. По дороге мне пришла в голову мысль. Я сказал:
- А как же Дживс?
- Что с ним?
- Мы должны по мере сил щадить его чувства. Я неоднократно предупреждал его, что клубная книга начинена взрывчаткой и должна быть уничтожена. Что, если она попадет не в те руки, спросил я, и он ответил, что этого не может произойти. И теперь она как раз попала в совершенно не те руки. У меня не хватит духу сказать Дживсу: "Я же говорил вам" и смотреть потом, как он корчится от стыда и смущения. Дело в том, что до сих пор Дживс ни разу не ошибался. Известие о том, что он наконец дал промах, принесет ему ужасные страдания. Не удивлюсь, если он даже упадет в обморок. Я не могу показываться ему на глаза. Скажите ему сами.
- Хорошо, скажу.
- Сделайте это поделикатней.
- Постараюсь. Когда ты слушал за дверью, ты уловил адрес этого Бингли?
- Уловил.
- Тогда отправляйся.
И я отправился.
ГЛАВА 11
Казалось бы, штаб-квартира Бингли, этого аморального типа, готового в любую минуту строить козни, должна была представлять собой зловещее подземелье, освещаемое свечными огарками, вставленными в горлышки пустых пивных бутылок, - вроде тех подвалов, которыми, я думаю, изобилуют такие неприглядные районы Лондона, как Уайтчепел и Лаймхаус. Но не тут-то было. №5 по Ормонд-креснт оказался богатым особняком с разбитым перед ним хорошеньким садиком, где были и герань, и купальни для птиц, и терракотовые гномы, словом, вполне похоже на обиталище какого-нибудь добропорядочного отставного полковника или безупречного во всех отношениях биржевого маклера. Выходит, покойный дядя Бингли был не простым лавочником, развешивающим паштеты и изюм для покупателей, у которых каждый пенс на счету, а кем-то посолидней. Впоследствии я узнал, что он владел сетью магазинов, один из которых был аж в Бирмингеме, но почему дураку вздумалось оставлять свои деньги такому человеку, как Бингли, сказать не берусь, хотя не исключено, что Бингли, прежде чем уморить его с помощью какого-нибудь малоизвестного азиатского яда, предусмотрительно подделал завещание.
Дойдя до порога, я остановился. Помню, как в пору моей учебы в частной школе, где я выиграл конкурс на лучшее знание библейских текстов, наш директор магистр искусств Арнольд Эбни иногда объявлял, что хотел бы видеть Вустера у себя в кабинете после утренней службы, и, одолеваемый беспокойством и дурными предчувствиями, я каждый раз медлил перед его дверью, желая отдалить неприятные минуты. Сейчас происходило нечто подобное. Я съежился при мысли о предстоящей встрече. Но если в школьные годы я тянул время из страха перед наказанием в виде шести ударов тростью, жгучих, как змеиные укусы, то теперь мое мешканье объяснялось естественным нежеланием обращаться с просьбой об услуге к человеку, один вид которого вызывал омерзение. Не скажу, что Вустеры такие уж гордецы, но мы ни в какую не хотим лебезить перед всяким отребьем.
Однако, взявшись за дело, нужно доводить его до конца, а, как сказал однажды Дживс, "о, будь конец всему концом, все кончить могли б мы разом" [Шекспир, "Макбет" (акт 1, сцена 7), пер. 10. Корнеева]. "Я разжег кровь и напряг мышцы" [Шекспир, "Генрих V" (акт III. сцена 1), пер. Е. Бируковой], если перефразировать еще одну прибаутку Дживса, и нажал кнопку звонка.
Оставайся у меня хоть какие-то сомнения в том, что Бингли теперь при деньгах, они рассеялись бы при виде дворецкого, который открыл мне дверь. Бингли не стоял за ценой при найме домашней прислуги и мог по праву гордиться ее классом. Не скажу, что его дворецкий вполне достигал уровня дяди Дживса Чарли Силверсмита, но он был так близок к этому уровню, что дух захватывало. Так же, как дядя Чарли, он придерживался стиля помпезного, с соблюдением формальностей. Я спросил его, могу ли я видеть мистера Бингли, и он холодно ответил, что хозяин не принимает.
- Думаю, меня он примет. Я его старинный приятель.
- Я доложу. Ваше имя, сэр?
- Мистер Вустер.
Он удалился и, возвратившись через несколько минут, объявил, что мистер Бингли ждет меня в библиотеке. При этом тон у него был неодобрительный, как бы подразумевающий, что по долгу службы он выполняет хозяйские приказания, даже самые сомнительные, но, будь на то его воля, он бы такого типа, как я, и на порог не пустил.
- Соблаговолите пройти, сэр, - сказал он с важным видом.
Я уже и отвык, по честности сказать, от таких церемоний и в несколько растрепанных чувствах вошел в библиотеку, где, положив ноги на журнальный столик, в кресле сидел Бингли. Он поздоровался со мной дружелюбно, но несколько покровительственно, что я отметил еще в две наши предыдущие встречи.
- А, Вустер, касатик, проходите. Я велел Бастеблу говорить всем, что не принимаю, но вы - особый случай. Всегда рад видеть старинного приятеля. Чем могу служить, Вустер?
Я подумал, что после такого вопроса мне будет легче обратиться к теме, которую я так жаждал обсудить. Я уже открыл было рот, но тут Бингли спросил, не хочу ли я выпить. Я ответил: нет, спасибо; и он с отвратительным самодовольством сказал: может быть, и правильно.
- Живя с вами в Чафнелл-Риджис, я часто думал, что вы слишком много пьете, Вустер. Помните, как вы спалили дом? Такого не сделаешь на трезвую голову. Должно быть, вы были пьяны в стельку, голубок.
С моих губ готова была сорваться гневная отповедь. Получать выговоры за поджоги домов от того самого человека, который предал их огню. - это уже слишком. Но я сдержался. С этим человеком, напомнил я себе, нужно жить в мире. Если та страшная ночь в Чафнелл-Риджис запечатлелась в его памяти так, не мне разрушать его иллюзии. Я смолчал, и он предложил мне сигару. Когда я отказался, он одобрительно кивнул, как отец, довольный любимым сыном.
- Рад, что вы изменились к лучшему, Вустер. Мне всегда казалось, что вы слишком много курите. Умерять себя во всем - вот мое кредо. Но вы хотели рассказать, зачем пришли. Просто поболтать о старых временах?
- Я по поводу клубной книги, которую вы украли.
Пока я говорил, он пил виски с содовой, и, прежде чем ответить, он осушил свой бокал до дна.
- Напрасно вы называете это кражей, - сказал он, напыжившись. Было ясно, что я нанес ему оскорбление. - Я просто позаимствовал книгу, потому что она нужна мне для дела. Я верну ее.
- Миссис Мак-Коркадейл сказала моей тете, что вы пытались продать эту книгу ей.
Он рассердился еще больше. У него был такой вид, словно он вынужден выслушивать безмозглого невежу, который, сколько его ни вразумляй, все равно будет талдычить свое.
- Речь не шла о продаже. В контракте ставилось бы условие, что Мак-Коркадейл обязуется возвратить книгу, после того как ею воспользуется. Я собирался дать ей книгу только на время, чтобы она сделала фотокопии со страниц, относящихся к молодому Уиншипу. Но сделка не состоялась. Мак-Коркадейл не заинтересовало мое предложение. К счастью, у меня есть другие рынки сбыта. На такой товар покупатели всегда найдутся. Но почему это вас так интересует, старина? Вам-то какое дело?
