Александр Маленков - Красные огурцы
— До свиданья, — сказал Антон и развернулся, чтобы уходить.
— Постой, солдатик. Это тебе за то, что помог. — Бабушка подошла и стала совать Антону вялого гусенка.
— Что это? Спасибо, бабуля… но мне не надо, куда я его дену?
— Возьми, возьми, заслужил. Он все равно больной, завтра помрет, нам не нужен, а тебе пригодится.
Кое‑как отбившись от щедрого дара, Антон с Дуней вышли на улицу. «Хмыль под ворота, суконна борода», — донеслось им вслед.
— Жалко гусенка, — сказала Дуня.
— Странная картина мира у него сложится в этой семейке за его короткую жизнь.
— Почему странная? Обычная.
Антон задумчиво посмотрел на Дуню, которой бабушка не показалась странной. Видимо, дело во мне, подумал он, я слишком нормален для сельской жизни.
Вскоре они вернулись к тому месту, где должен был стоять трактор. Трактор исчез.
— А где же трактор? — тупо спросил Антон. — Он же тут стоял! Уехал, что ли?
Дуне очень захотелось ответить, что железный конь пришел на смену крестьянской лошадке, а ему на смену пришло Великое Ничто. «Бесчувственно Великое Ничто, Земля и небо — свод немого храма», — подумал она, оглядывая как раз присутствовавшие небо и землю, но вслух сказала:
— Выходит, уехал.
— Там же прялка! И вещи твои!
— Да ты не переживай, дядя Антон, найдется прялка.
— Как она найдется?
— Вот ты прямо все хочешь знать, — рассмеялась Дуня.
— Да, хочу! Я хочу, чтобы трактор, который я нанимаю за двести рублей, не останавливался на полчасика неизвестно где. А потом не исчезал! Чтобы меня не заставляли таскать воду из колодца туда, где есть кран! Вот такой я странный человек!
— Хочешь огурчика?
Тут на крыльце бревенчатого дома появился ошалевший тракторист. Дверь за ним захлопнулась. Он развернулся и принялся стучать:
— Наташка, тварь! Кепку верни!
Дверь распахнулась, женская рука вышвырнула бейсболку.
— Подавись ты, гнида! Что б тебя леший забрал!
— Вот тварь, Наташка! Я всей душой… — бормотал тракторист, топая сапогами по дорожке и напяливая бейсболку на ходу.
Он вышел из калитки и уставился на то место, где оставил трактор. Потом перевел взгляд на своих клиентов.
— Не понял. А где?.. — Он обнял руками воздух, изображая своего железного коня.
— Не знаю, — холодно ответил Антон. — Мы полагали, вы уехали.
— Куда я уехал?! Я сказал, буду через полчаса, сказал — сторожите. Где трактор, але?!
— Мы не нанимались сторожить ваш трактор, — сурово ответил Антон. — Мы отошли за водой. А когда вернулись, его не было. Более того, в тракторе…
— Ты что, мужик! Ты куда девал его?!
— Я вам еще раз говорю…
— Ты знаешь, сколько он стоит вообще?!
Тракторист присел на корточки, обхватил голову руками и затейливо выругался.
— Возможно, кто‑то взял, — предположил Антон. — Надо поспрашивать…
— Слышь, — сказал тракторист, — плати за трактор.
— Что, простите?
— Мужик, это колхозный трактор, меня председатель посадит! У меня и так условный срок! Давай бабки!
— А то что?
Тракторист неуловимым движением выудил из‑за голенища нож.
— А то порежу и тебя, и бабу твою.
— Тихо, тихо. — Антон стал отходить, пытаясь загородить собой Дуню. — Не нервничай, брат. Давай спокойно обсудим.
— Давай, — легко согласился тракторист. — Трактор стоит пять миллионов рублей.
— Что‑то дороговато.
— А ты думал! Японский!
— Какой японский, на нем «Беларусь» было написано!
— Тем более.
— Но у меня нету столько денег, — соврал Антон.
— Да? — Продавец, казалось, был не готов к такому повороту торга. — А сколько есть?
Антон достал бумажник и вынул из него все, что было.
— Вот, десять, одиннадцать пятьсот рублей.
— Дядя Антон, это ж такие деньжищи! — воскликнула Дуня.
— У него нож, Дуня. Нож — это аргумент. Считай, что нас грабят.
— Ничего не грабят, — обиделся тракторист. — Какую машину отдаю — это ж зверь, а не трактор, даже зимой заводится.
— Так его же нету! — возмутился Антон.
— Да, это верно. Давай тогда десять тысяч.
Сговорчивый тракторист взял две пятерки, повеселел и даже пожал Антону руку.
— Ну, бывай, турист! — С этим напутствием он проворно затопал обратно в дом. — Наташка, открывай, гуляем!
Антон уже начал входить в роль миллионера в бегах, и расставание с десятью тысячами его не очень расстроило. Еще легко отделались, подумал он. Подхватив корзинку, он махнул Дуне и зашагал по дороге.
— Это ж какие деньжищи, — бормотала Дуня, стараясь не отставать. — За какую‑то развалину… — Но внутри она ликовала. Только что на ее глазах Великое Ничто было продано и куплено за десять тысяч рублей. Это ли не кризис рационализма в философии? Надо будет обязательно рассказать Кате Анциферовой!
Не успели они зайти за поворот, как их взорам предстал злосчастный продукт белорусского автопрома. Трактор мирно стоял, завалившись передним колесом в канаву, мотор был выключен, ключи торчали в зажигании, прялка и саквояж лежали на месте. Пришлось возвращаться.
Антон поднялся на крыльцо и постучался. Дверь открыла полная женщина в ночной рубашке.
— Можно позвать… нашего друга? Это насчет трактора.
— Эй, как тебя… Раздолбай Иванович! — крикнула хозяйка, почесав шею.
В дверном проеме показался взъерошенный тракторист. Он вышел на крыльцо и прикрыл за собой дверь.
— Чего еще?
— Там трактор твой нашелся! За поворотом стоит. Кто‑то покататься решил, наверное.
— Деньги возвращай! — тоненьким голосом потребовала Дуня.
— Да на хрен он мне нужен? Купил — забирай.
— А как же колхоз, председатель?..
— Да пошли они все! — Ветреный тракторист открыл дверь. — Да, там это… стартер барахлит, не сразу схватывает.
— А документы? Документы‑то на него есть?
— Справка из психдиспансера! — хохотнул Раздолбай Иванович и захлопнул дверь.
24
Эмоциональное равновесие, также как и обычное, бывает устойчивым и неустойчивым. Страдания Сусанны, как ни странно, имели свойства устойчивого эмоционального равновесия. Иногда она выходила из привычного горестного состояния, но неизменно возвращалась в него, как шар, лежащий в лунке, поколебавшись, снова обретает покой.
Аслан, вернувшись домой под вечер, застал жену на веранде в шезлонге, читающей книгу «Армянское дерево». Романы о страданиях помогали Сусанне сохранять эмоциональное равновесие. Особенно о страданиях армянского народа.
— Сусик, — решительно начал Аслан, — давай помиримся. Смотри, я купил тебе сережки.
Сусанне не понравилось это предложение. Она мрачно посмотрела на мужа. Облитый красными лучами вечернего солнца, с коробочкой из ювелирного магазина в одной руке и бейсбольной битой в другой, он выглядел живописной аллегорией кнута и пряника.
— Что ты опять натворил? — спросила она басом.
— Что я натворил? Купил жене подарок!
— Аслан, скажи правду сразу. За что ты хочешь откупиться?
— Почему откупиться? Просто так купил, клянусь!
— Все ясно, — сказала Сусанна, захлопывая книгу, — тебя сажают в тюрьму. Дожили. И как я одна буду, ты подумал? О детях ты подумал?
Аслан закрыл глаза и сжал биту в надежде увидеть хрустальный дворец. Сусанна истолковала этот жест по‑своему.
— Хочешь ударить меня, да? Ударить? Мать своих детей? Бей, паразит!
Она поднялась с шезлонга, однако, вместо того чтобы подставить спину или голову, ухватилась за биту и попыталась отобрать ее у мужа. Хрустальный дворец, уже начавший было вырисовываться из тумана, задрожал перед мысленным взором Аслана.
— Стой! — завопил он. — Стой, женщина! Подожди! Умоляю, да!
Аслан раньше никогда ее ни о чем не умолял. Сусанна замерла, и муж, воспользовавшись паузой, произнес один из самых длинных монологов, которые ей доводилось от него слышать:
— Сусик! Не трогай биту, пожалуйста, очень прошу. Я жил неправильно. Я расстраивал тебя, ты кричала, ругалась. Но теперь все будет по‑другому. Я буду спокойный, меня научил один человек. Мы будем в кино ходить, с детьми играть, хочешь, твою мать в гости позовем. То есть не твою мать, я хотел сказать, а маму твою. Сусик, я хочу, чтобы ты была счастливой со мной, давай больше не ссориться. Давай?
Эта речь вывела Сусанну из эмоционального равновесия на какую‑то новую неизведанную территорию. Там было неуютно, законы жизни без ссор были неясны, ориентиры размыты. Но муж стоял такой трогательный, такой маленький, с незнакомым просящим выражением бородатого лица, что отказать ему не поворачивался язык.
— Ну, хорошо, — произнесла она неуверенно, хотела что‑то добавить, но махнула рукой и ушла в дом.
Аслан остался стоять на веранде. Он поговорил с женой, с Сусанной и не пришел в ярость! Такого не случалось уже много лет. От радости он поцеловал бейсбольную биту.
