Сами с усами - Виктор Михайлович Бобылев
— Не бросайте меня, не бросайте, я хочу в лес!
Костя тормознул. Когда сын подбежал, спросил, прищурившись:
— Что это ты кричал?.. Уж не папку ли звал?
Вовка молча размазывал слезы по бледным щекам. Отец хмыкнул, хотел снова рвануть машину, но Вера и баба Аня заревели в голос, и он, отрешенно уставившись в ветровое стекло, бросил снисходительно:
— Пусть едет.
В лесу Володька увязался за бабой Аней. Сухощавая, она, несмотря на возраст, без устали могла часами бродить лесистыми низинами и пригорками, по одной ей известным приметам точно угадывая грибные и ягодные места. Ходила она меж деревьев споро, глядела под ноги остро, и ее лукошко наполнялось так незаметно быстро, что Вовка неизменно удивлялся и радовался проворству ее худых, не знающих ни минуты покоя рук. Аккуратно укладывая добытое в корзину, она незлобливо ворчала на своего зятька Константина, на внучка Вовку за строптивость, за несговорчивость.
Пока выясняли отец с сыном отношения таким вот образом, шло время, откусывало час за часом, сутки за сутками, месяц за месяцем, — не шло, летело времячко. Жили они не друзьями, как положено отцу и сыну, — товарищами были, не больше того. Сын попросит отца сыграть на баяне в клубе, тот и сыграет, а научить и не подумал, хотя приглядывался парень к инструменту. Володя школу закончил, стал работать, а отец…
С отцом судьба опять сыграла злую шутку. Привязалась к нему злющая гипертония, уложили в больницу, из которой через неделю был совершен побег домой прямо в пижаме. Но прихватило в другой раз и законопатили Костю в кардиологическом отделении областной больницы. А как увезли вместе с койкой из палаты единственного соседа, стал понимать мужик: дело швах, но понимал так: кто-то один в душе его говорил: «Пора, брат, пора, собираться пора, все», а другой, добрый, успокаивал: «Заторопился? Куда?.. Еще поживешь, не суетись, не спеши…» Конечно, больше прислушивался Костя к этому доброму-голосу, но все же поинтересовался насчет соседа:
— Что за честь мне, шоферюге, одному в такой большущей палате лежать?
— Главный врач разрешил вашей жене быть здесь.
«Ясно!» — резануло по сердцу, и Костя потерял сознание, а когда очнулся, увидел Веру и толпу студентов возле кровати. Молодыми, крепкими руками практиканты принялись теребить дряблое, измученное болезнью тело Кости, негромко переговариваясь на незнакомом языке и согласно кивая головами. Когда уходили, он спросил у последнего:
— Как мои дела, друг?
Студент внимательно посмотрел в лицо больного, печально покачал головой, но тут же спохватился и выскочил из палаты к своим крепконогим и веселым собратьям в белых халатах. Вера погладила мужа по плечу, успокоила:
— Чего ты у них спрашиваешь? Это же студенты. — Говорила бодро, но глаза прятала, боялась, видно, что прочтет Костя в них свой окончательный, не подлежащий обжалованию приговор. В какое-то воскресенье появилась в палате солидная делегация: сын, баба Аня, родственники. Посидели, поговорили и ушли. Остались Вера и Володя. Костя с неясным подозрением спросил жену, зачем они все сразу объявились, на что она ответила: сегодня всех пускают, вот и пришли. «Проститься приходили, не иначе», — обреченно подумал Костя и опять провалился в беспросветную, густую и душную темноту. Ему стало страшно, и он принялся звать сына: кто же поможет, как не Володька, сын, он же вырос, мужиком стал?..
— Вера, Вера, — лихорадочно торопился Костя, — где Вова, почему он не пришел? Где сын, я спрашиваю? — бредил он, глядя широко открытыми глазами на Володю, который испуганно притулился в ногах отца, и не видя его. Вера ткнула в кнопку звонка, вскоре набежали врачи, сестры, но Костя и их не увидел, все требовал: — Вера, сын-то где?.. Гляди-ка, белые слоны идут, не пускай сына, удавят, не пускай. — Костя внезапно замолчал, в глазах обозначилось что-то разумное, с тоской и ужасом взглянул он на Веру, попросил жалостливо, со слезами: — Веруня, милая, пить…
Жена успела только налить в стакан клюквенного морса, но подать не успела: голова Кости безвольно склонилась на бок, дернулись и замерли навсегда руки. Володя вскочил, сделал шаг к отцову изголовью и вдруг, как подкошенный, упал на колени возле кровати, лицом в грудь отца.
— Папа, папочка! — раздался его глухой отчаянный крик.
Вера выронила стакан с морсом, и на белом полу палаты расплылось большое красное пятно…
КАК СНЯЛИ БРИГАДИРА
Бригадир верхолазов-монтажников Степан Круглый очень нервничал.
— Вы зря защищаете Круглого, — сказал Иван Марков, когда председатель местного комитета закончил свою получасовую речь. — Говорят, что сверху видно все — это летчики так говорят. Но имейте в виду, что и мы, монтажники, частенько забираемся на такую верхотуру, что дух захватывает, такие дали перед нами открываются, что… — Иван понял, что заехал не туда, куда надо, растерянно поджал сухие, в трещинках от ветра и солнца губы.
Ребятам его молчание не понравилось, в комнате загудели:
— Валяй, Иван!.. Не стесняйся, Ваня! Критикуй, не взирая…
Ободренный, Иван Марков, оживился, заговорил громче, уверенней:
— Мы, как вам известно, товарищ председатель, не летчики. Но утверждаю смело, что своего собственного бригадира мы знаем намного лучше, чем вы. Так ведь, хлопцы?..
Хлопцы подтвердили:
— Так, так!
Степан Круглый шумно, как лошадь, отдувался, сверлил Маркова злым, пронзительным взглядом. Ругался про себя: «Ё-мое, и этот туда же, поэт… Высоко сижу, далеко гляжу. Ха, ему сверху видно все. Научил сопляка на свою голову, дурак!..»
Он вспомнил, что когда Иван Марков попросился в его бригаду, ребята так и покатились со смеху.
— Ха-ха! — грохотали ребята, глядя с открытой иронией на невысокого худощавого парня, у которого сразу потемнели от злости глаза. — Этот шкет — к нам?.. Ну, дает!.. Ходить умеешь?..
— Двадцать пять лет хожу, — сквозь зубы сказал Иван Марков и прищурился презрительно, и руки по-наполеоновски скрестил на груди.
— Так то по земле, а у нас вы́соко, — продолжали разыгрывать ребята.
— Вы́соко, — передразнил Иван. — Вы-то работаете, не падаете…
— Так то мы…
— Научусь не хуже вашего! — гордо отрезал Марков и отвернулся, дав понять, что разговор закончен.
Степану Круглому очень понравилась самоуверенность черноглазого. Он по своему опыту знал: из упрямых, настойчивых ребят высотники получаются что надо.
— Сумеешь так? — Степан поднял голову вверх. Марков увидел высоко над собой маленькую, размером с воробья, фигуру человека. Она — ему показалось — парила под металлической фермой перекрытия цеха. Приглядевшись, Иван понял, что верхолаз висит на цепи-страховке.
— Ну? — вопросительно усмехнулся Круглый, подмигивая своим ребятам.
— Не боги горшки обжигают! — бодрился Иван, но сердце мягко сжал страх. Ну, может быть, не страх,
