Александр Шаргородский - Колокольня Кваренги: рассказы
Когда в бассейн заходили жены прокуроров — воды выходили из берегов. Дважды приходилось вызывать пожарную команду. Потом жен стали запускать по одной…
Да, наш ленинградский бассейн чем-то напоминал Московский Кремль. В него впускали по специальным пропускам, долго сверяя фотографию с оригиналом. Даже в штаб революции Смольный — и то легче было попасть. И ничего удивительного — партийные бонзы проводили больше времени в бассейне, чем в Смольном.
Говорили, что иногда там заседает горком, в полном составе, что прямо в воде им подносят шипящие шашлычки, и они смачно жуют в сопровождении симфонического оркестра.
По городу ходили слухи о ночных оргиях в бассейне, в которых принимали участие отцы города и отборные куртизанки. Говорили, что воду в бассейне на это время заменяли шампанским — отцы любили совокупляться в окружении советского шампанского.
Жители близлежащих домов рассказывали, что по ночам их будили женские визги: «Ой, мамочка!» и начальственные басы: «Раздвинь ноги, стерва!»…
Проникший хоть однажды в бассейн сразу становился городской знаменитостью. На него показывали пальцем на улице, начальство подобострастно здоровалось первым, его приглашали к пионерам, он был желанным гостем в любой компании.
— Помню, когда в позапрошлом году я посетил бассейн… — задумчиво начинал он.
Ему подливали водки. Смотрели в рот. Рассказы шли до рассвета… Прибывающих в город туристов в первую очередь везли к бассейну. Он находился на улице Правды, недалеко от института кинорежиссеров, куда меня спустя шесть лет не приняли как еврея. В то замечательное время евреев не принимали в институт не по результатам экзаменов, а по национальности…
— Вон видите — он там, за деревьями, — таинственно сообщали гостям города.
Гости пялили глаза.
— Где, где? — вопрошали они.
— Да вон, за теми дубами!
За дубами ничего не было видно — бассейн был хорошо укрыт от взглядов простых смертных. Туристам иногда намекали, что он сыграл выдающуюся роль в становлении советской власти, и что, если б не он — возможно, многое пошло бы вкривь и вкось…
Иногда на экскурсию в бассейн приводили секретарей коммунистических партий братских стран.
Сторож бассейна, старик Ходачек, любил им рассказывать, как товарищ Сталин, однажды посетив бассейн, спустился в воду.
— Вот так, величаво, прямо, в форме генералиссимуса, — гордо говорил старик Ходачек. — И с папкой бумаг подмышкой!
Секретари недоверчиво качали головами.
— Неужели прямо в форме? — удивлялись они.
— И в сапогах, — добавлял Ходачек. — Товарищ Сталин никогда не раздевается. Вот уже семьдесят лет! А если вдруг какое ответственное дело — спасать страну или мир?! Он что, по-вашему, портки натягивать будет?! Товарищ Сталин не спит и не раздевается! Чтобы поджигателя войны в момент ликвидировать! И вам бы следовало это знать!
— Каким стилем плавал товарищ Сталин, — спрашивали иногда секретари, — кролем или баттерфляем?
— А еще секретари! — огорчался старик Ходачек. — Товарищ Сталин такими глупыми стилями не плавает. Ишь, вообразили — товарищ Сталин — баттерфляем! А если мир спасать надо? У товарища Сталина свой собственный стиль!
— Какой? — интересовались секретари, которые тоже любили поплавать в своих бассейнах и знали все стили.
— Стиль «голубь мира»! — спокойно отвечал Ходачек.
— Надо бы узнать, что это за стиль, — переговаривались между собой секретари, — может, и нам его следует освоить.
— Сталин плавает быстрее, чем птица летает, — продолжал Ходачек. — Он так шпарит по бассейну — глазами не уследишь! Торпеда! Он Тихий океан переплывал! Чего ему эта лужа!..
— Товарищ Сталин, — старик Ходачек выпучивал свои круглые глаза, — если понадобится — взлететь может! И такие случаи уже неоднократно бывали! И кавказский орел по сравнению с ним — петух!
— Петух, петух! — соглашались секретари…
Нас, пацанов, в бассейн никогда не пускали — даже посмотреть, даже взглянуть одним глазком. Поэтому у нас была затаенная мечта — хоть раз прорваться туда, хоть бросить взгляд…
Однажды, уже после смерти генералиссимуса, но без всякой связи с ней, в школе вдруг появился стриженый мужчина, тренер, и спросил, кто хочет участвовать в соревнованиях по плаванию.
У меня замерло сердце.
— Где они будут? — спросил я.
— В бассейне на улице Правды, — ответил тренер. — Появилась уникальная возможность. Нам дали полчаса.
Я поднял руку.
— Ты каким стилем плаваешь, мальчик? — спросил он.
Я запнулся только на секунду.
— «Голубем мира»! — твердо сказал я.
В городе уже некоторые поговаривали, что Сталин плавал именно этим стилем.
Тренер строго взглянул на меня.
— Это еще что за стиль?!
— Вы не знаете? — удивился я. — Это стиль, которым плавал товарищ Сталин.
Тренер надолго задумался.
— Я не уверен, — наконец, сказал он, — что ты имеешь право плавать стилем генералиссимуса. Я узнаю, где следует.
Вновь тренер появился в нашей школе через несколько дней.
— Разрешили, — сообщил он, — в виде исключения. Приходи в воскресенье в бассейн с полотенцем и плавками…
Да, плавал я, как утюг, но очень уж мне хотелось посмотреть на таинственный бассейн. Я готов был утонуть, но взглянуть на это чудо.
Дома, чтобы не волновать родителей, я сообщил, что иду на олимпиаду по математике и в связи с этим попросил подготовить плавки.
Просьба вызвала некоторое удивление.
— С каких это пор для участия в математической олимпиаде требуются плавки? — спросила мама.
— После олимпиады мы поедем к морю, — соврал я, — освежиться.
— Ты разве не знаешь, — сказала мама, — что у тебя нет плавок? Держи трусы!
Я смотрел на трусы с великой печалью — они были сатиновые, длинные, выцветшие. Я боялся, что в таких трусах меня не пустят в бассейн — и я его никогда не увижу! Но охранник долго изучал мою фамилию, пытливо смотрел мне в лицо — и, наконец, пропустил. Трусы его, очевидно, не интересовали.
Высокий свод поднимался над синей водой. Подмигивал разноцветный кафель. Через стеклянный потолок улыбалось солнце. Пахло хлоркой и чем-то неведомым.
Я смотрел на лазурную гладь и представлял себе, как Сталин в мундире генералиссимуса проворно плывет стилем «голубь мира».
В это время в бассейне находился генерал Шматько. Генерал учился плавать. Он пересекал бассейн зигзагами, маневрируя, делая ложные движения — как будто бежал по обстреливаемому полю. Он пялил глаза, пыхтел, фыркал, храпел, пускал небольшие фонтаны.
Соревнования были под угрозой.,
Тренер позвонил куда-то по вертушке, стоявшей тут же, в зале.
— Пусть соревнуются, — разрешила вертушка, — но Шматько не касаться!
— Есть — не касаться! — по-военному отчеканил тренер, положил трубку и взял рупор.
— Будем проводить заплыв с препятствием! — объявил он. — Препятствие — генерал. Его следует огибать, оплывать, можно даже подплывать под него — но не касаться! Задача ясна?
— Ясна, — ответили все недружным хором.
Нас было человек шесть — все хилые, все в длинных сатиновых трусах.
— На старт! — скомандовал тренер.
Но его почему-то никто не слушал. Хиляги в выцветших трусах бродили вдоль бассейна, крутили головами, почесывались.
Тренер стал красным.
— На старт! — рявкнул он в рупор. — Я кому сказал, паразиты!
Он бросил рупор и начал нас нервно выстраивать у края бассейна.
— Вот так, бездельники. Вот так, разгильдяи!
Он опять схватил рупор.
— На старт! Внимание! Марш!
Никто не прыгнул. Хотя некоторые согнулись и даже вытянули вперед руки. Но потом выпрямились.
В гневе тренер бросил рупор в воду и чуть не прибил Шматько.
— Вы что ж, паразиты, делаете?! — орал он. — Вы что ж, мерзавцы, вытворяете?! Сейчас явится сам товарищ Самсонов!
Имя Самсонова было в городе достаточно известно, и мы все от страха попадали в воду, как тюки со свежим навозом. Я брякнулся о поверхность и тут же пошел ко дну. Вся моя жизнь прошла передо мной за несколько секунд — я был еще молод. Проскочило эскимо, дюны на заливе, родители в гамаке в сосновом бору, девочка Лена и почему-то физик с психрометром Августа в руках.
— Тело, погруженное в воду… — подмигнул физик, и я почувствовал, что вода у меня в носу, в ушах, во рту, в желудке. Я хотел ему ответить, что они с Архимедом неправы, что закон неточен — не только тело погружается в воду, но и вода в тело…
— Тело, погруженное в воду… — вновь подмигнул физик.
Спорить почему-то не хотелось…
Видимо, от дикой жажды жизни я отчаянно заработал руками, ногами, всем телом — и всплыл.
— Давай, давай, — орал тренер, — жми!
