Всеволод Нестайко - Необычайные приключения Робинзона Кукурузо и его верного друга одноклассника Павлуши Завгороднего в школе, дома и на необитаемом острове поблизости села Васюковки
— Ну как? Как ты тут?
— Ничего,— шлёпнул он меня по животу и сразу добавил, взявшись рукой за щеку и покачивая головой: — Тут такое было-о-о…
— Что?! — спросил я как ни в чём не бывало, словно и не подозревал ничего.
— Да всё равно ты не поверишь, подумаешь, что я вру…
— Ну?
— Пираты на меня напали ночью. Вот тебе и ну! Дрался я. Так дрался, как никогда в жизни! Думал, что погибну. Вот видишь…— Он ткнул пальцем в царапину на щеке, потом задрал рубаху и показал синяк на рёбрах.
— Ну? Ну? — с нетерпением спросил я.— Как же оно было?
— Погоди. Я всё по порядку…— И Кукурузо стал рассказывать мне то, что вы уже знаете.
Когда же он дошёл наконец до трагического описания драки с незнакомцем — как тот лягнул Кукурузо ногами, как затем упал на него и начал царапаться,— у меня в животе вдруг что-то засмеялось, прощекотало в горле и вырвалось изо рта коротким хихиком.
Кукурузо обиженно хмыкнул:
— Ты что — дурной? Тебе, конечно, смешочки. Попробовал бы ты.
— А ну повтори ещё, как оно там было — эта драка,— попросил я.
Кукурузо повторил. Я покачал головой, вздохнул и сказал:
— Это был я.
Кукурузо уставился на меня, как баран на новые ворота, потом молча скрутил кукиш и поднёс к моему носу:
— На!
Я отвёл его кукиш своим кукишем и повторил:
— Это точно был я… Смотри.— Я отвернул штанину и показал на ноге под коленом здоровенную ссадину.— Твоя работа.
И я рассказал ему всё, что случилось со мной этой ночью. Кукурузо только глазами хлопал.
— Так выходит, что это… что это… мы с тобой дрались?.. А мне же показалось, что был кто-то здоровенный такой…
— А мне, думаешь, нет. Прямо великан!
Мы глянули друг на друга и вдруг захохотали.
— Вот здорово!..
— Вот так так!..
— И как я мог не узнать тебя?
— А я?
— Хоть бы слово сказал.
— А ты ж чего — как воды в рот набрал?
— С перепугу.
— С перепугу!
— А незнакомец, значит, и не вылезал из лодки?
— Не вылезал.
— А куда же он делся потом?
— Исчез куда-то. Уехал. Я на дерево со страху махнул — всю ночь, как обезьяна, на ветке просидел, до рассвета. И глаз не сомкнул. Только как рассвело, вниз спустился да подремал немного.
— А чего он приезжал, как ты думаешь?
— А я знаю? Уж не в гости ко мне, во всяком случае.
— А ты слыхал, как в воду бултыхнулось что-то?
— Слыхал, конечно. У меня в животе даже тенькнуло.
— Может, это убийца какой-то жертву свою утопил. Или вор клад прятал… А?
— Кто его знает. Пошли глянем, что там делается.
— А ты разве не смотрел ещё?
— Не успел. Только собрался — как ты приехал. Да и с берега плохо — там камыши густые очень. На лодке надо.
Мы сели в лодку и начали огибать остров, приближаясь к тому месту, где ночью был незнакомец. И хоть было утро и светило солнце, сердца наши бились тревожно — мы не знали, что нас ждёт там, за камышами. А что, если в самом деле что-то ужасное… Я грёб, а Кукурузо сидел на носу, всматриваясь вперёд. Лодка медленно огибала прибрежные камыши. Мне из-за камышей ещё ничего не было видно, когда Кукурузо вдруг воскликнул:
— О!.. Всё ясно!
Я нажал на весло и через секунду увидал сам: на тёмной воде гигантским пунктиром белели поплавки большой рыбачьей сети.
— Так вот оно что! Вот что шлёпнулось в воду! Ты прав, Кукурузо. Это был пират. Всамделишный пират. Браконьер.
О, мы знали, мы хорошо знали, что это такое — браконьер! Браконьер — это не охотник, это не рыбак, это злодей, убийца. Я помню, как однажды зимой дед Варава привёз домой на санях смертельно раненного лосёнка. Какой-то браконьер подстрелил его, но заметил охотников и сбежал. Лосёнок лежал неподвижно, и лишь губы у него вздрагивали, будто он хотел что-то сказать, и глаза глядели со смертельной тоской, казалось, вот-вот заплачут. Я и сейчас вижу эти глаза. Как ни старался дед Варава — спасти лосёнка было уже невозможно…
Мы ненавидели браконьеров. Ловить рыбу большой сетью было браконьерством. Это не была спортивная ловля. Это было хищническое, разбойничье истребление рыбы. Мы хорошо знали это.
— Ну что? Что ты скажешь? — спросил Кукурузо.— Кто это мог быть?
— Не знаю. Неужели кто-то из нашего села?
— Во всяком случае, браконьер. Мерзавец. Это факт. Что же будем делать?
— Не знаю. Ехать в село сообщить? Не успеем. Он вот-вот приедет выбирать. Раз ночью ставил и на рассвете ещё не выбрал, значит, с минуты на минуту приедет. Это точно. Может, он уже плывёт где-то тут, за камышами.
— И мы допустим, чтобы он на наших глазах это делал?
— А что же ты ему сделаешь? Не позволишь? Да он нас тут утопит, как котят. Никто и знать не будет. И не услышит и не увидит…
— Заяц ты пугливый!
— Ты очень храбрый! Всю ночь на ветке просидел, как курица на насесте.
— Конечно, если ты будешь тары-бары разводить, так он приедет, и мы ничего не успеем.
— А что ты хочешь успеть?
— «Что-что»!.. Давай хоть рыбу выберем и выпустим, чтоб ему не досталась…
— А если он нагрянет?
— Ну ты как Карафолька! «Если, если»! Если только языком болтать, так, конечно, нагрянет и… А ну тебя! — Кукурузо перевесился через борт, схватил конец сети и потянул в лодку. И сразу забился, засверкал на солнце большой, круглый, как тарелка, карась.— Ну же, помогай!
Я бросился помогать… Сроду не видал я столько рыбы, и такой крупной. Мы выбирали её и отбрасывали в воду подальше от лодки, чтобы она снова не попала в сети. Мы спешили, всё время озирались, боясь, что вот-вот появится хозяин сетей. Мы до крови искололи себе руки об острые плавники ершей, порезали пальцы о жабры щук. Но некогда было обращать на это внимание. А одна щука… Ох же щучище! Мы еле перетянули её через борт. Ну как телёнок прямо! Больше метра длиною. Целую минуту мы не могли оторвать от неё восторженных глаз. Всё-таки мы были рыбаки. Сроду нам не приходилось держать в руках такой щуки. И, может, и не придётся никогда. Мы разом вздохнули и, кряхтя от натуги, бултыхнули её в воду. На прощание она так ударила хвостом, что едва не перевернулась лодка.
Выпутывать рыбу из сетей становилось всё труднее — мы устали. А выбрали только половину.
— Знаешь что,— сказал я, решительно шмыгнув носом,— режь сеть ножом! Чтоб она пропала, эта браконьерская сеть! Чего её жалеть?
— Правда! — сказал Кукурузо, вытащил из кармана мой бывший острый, как бритва, нож, и дело пошло веселей…
Наконец последняя рыбина была выпущена на волю. Мы бросили сети обратно в воду, и Кукурузо сказал:
— Ну всё, теперь айда!..
Нам здорово повезло, просто здорово. Только мы вытащили на берег лодку, только замаскировали её в кустах, как за камышами, там, где мы только что были, раздались голоса. Сперва мы не слышали, о чём говорят. Различали только, что один голос мужской, второй женский. Потом мы осторожно подобрались к самому камышу, даже в воду залезли,— прислушались.
— Что за чёрт… нет ничего,— бубнил мужской голос.
— Потому что ты, наверное, ставил так! Растяпа! — раздражённо скрипел женский.
— Да так же, как всегда ставил! И в том же месте. Всегда столько рыбы было, а тут…
— О, смотри, и сеть порванная!
— Ох ты! В самом деле! И тут… и тут… Что же это такое?
— А то такое, что ты порвал её, негодяй! Сколько раз я тебе говорила, чтоб ты осторожненько! Такие деньги отдали за эту сеть! А теперь! Плакали мои денежки. Ой, горе ж моё, горе с таким мужем! Ну смотри, ну смотри, что стало с сетью! О господи!
— Да не виноватый я, ей-богу, не виноватый. Не рвал я сети. Целёхонькие вчера были. Чтоб я бога не видел!..
Мы притихли, замерли за камышами.
— Кныши! — еле слышно шепчет Кукурузо.
Я молча киваю головой. Я давно уже узнал голоса, а это: «Чтоб я бога не видел!» — развеяло последние сомнения.
Глава XII
Неожиданные гости. Игорь, Валька и остальные
Я не знаю точно, что ощущают пограничники, когда лежат в засаде и слышат разговор шпионов, но мне кажется, что мы чувствовали что-то очень похожее. Мы забыли обо всём на свете. Мы думали только, чтобы не пропустить ни слова и чтобы не выдать себя.
Кнышиха говорила раздражённо и сердито:
— Ну! Ну что я теперь людям скажу?! Завтра же вечером приедут. Близкий тебе свет — из Киева мотоцикл гонять. Да и деньги пропадут… Всю ночь сегодня будешь сидеть, пока сети не починишь. Чтоб завтра мне вечером поставил! А я уж их как-то уговорю переночевать. Придётся за поллитрой сбегать… Ох, горе моё! Ну, подожди! Я тебе этой поллитры не прощу! Это слёз моих пол-литра! Дорого тебе обойдётся эта поллитра, изувер!
Кныш только вздохнул.
— Ну давай, давай поехали уже. Ковыряешься, как неживой!
