Михаил Веллер - Забытая погремушка

– Ах!… ах!… как же!… как же!… деньги, деньги! – дрожала и дергалась бабочка, изгибаясь и поддавая.

– Гусары денег не берут! – молодецки прорычал наш герой, переводя ее в коленно-локтевую позицию. Ударили вальки, ритмично зашлепало тесто, прорезался в сиреневом тумане нежный женский вскрик.

Дважды, и трижды, и четырежды прорезался вскрик, а после пятого раза брюзгливый голос сообщил:

– Я уже все локти стерла на этом полу! Ты скоро?

– Скоро, скоро, – поспешно и лживо пообещал пациент и посадил всадницу на мустанга.

– Ты меня проткнешь! – заверещала амазонка, взвиваясь под потолок.

– Тренируйся, бабка… тренируйся, Любка… – бормотал студент, направляя ракету в цель и на лету пронзая копьем кольцо.

Через полтора часа врачиха лежала на твердой клеенчатой кушетке, а Клецкин спрыскивал ее водой.

– Ты… кончил… зверь?… – слабым голосом спросила она, приоткрывая глаза. Глаза увидели несокрушимый рабочий молот, и интеллигентка потеряла сознание.

Она пришла в себя от запаха нашатырного спирта. Клецкин трудился над пробиркой.

– Что-то у вас не так организовано, – неприязненно сказал он. – Я уже мозоли натер!

– Где?

– Ну где? На руках.

– Приапизм. Перевозбудился, – поставила диагноз врачиха.

– Сухостой. От мандража, – перевел он на русский. – Так что, так и идти теперь на улицу – со стоячим и без денег?…

Она привела себя в порядок, ужаснулась зеркалу и стала возиться над ящичком в углу.

– Иди сюда. Раздвинь ноги… Вот так. Погоди… еще здесь.

Два проводка тянулись из ящичка. Их оголенные медные концы врачиха закрепила на Клецкине. Один касался кончика головки, а другой уткнулся в промежность позади раздувшихся и твердых райских яблок.

– Это должно помочь, – оценила она и стала верньером настраивать стрелку круглой шкалы.

Подтащила Клецкину столик, а вместо треснувшей пробирки поставила стакан.

– Внимание, – сказала она. – Постарайся попасть точно. Наклонись немного… вот так!

Клецкин прикрыл глаза и настроился испытать наконец заслуженный оргазм.

– Oп! – она нажала кнопочку. Бритвенной остроты меч разрубил его между

ног. Огненные иглы вонзились в нежные нервы и рванули зазубринами. Он подскочил, надвое разрезанный лезвием. Дыхание остановилось, глаза выпучились, волосы встали дыбом. Все между ног было как сплошной больной зуб, в обнаженный нерв которого всадили зонд на все острие.

– Вот и все, – ласково сказала медработница.

Боль исчезла. Наступило полное онемение. Он не чувствовал, как быстрые пальчики снимают с него проводки.

– Поразительно! – сказала врачиха, обмеряя взглядом почти полный белый стакан.

Хотел Клецкин сверху в этот стакан плюнуть ей, так ведь и слюны уже в пересохшем рту не было.

Трясущимися руками он натянул брюки на трясущиеся ноги. На этих ногах он спустился по лестнице, а этими руками взял сиреневый четвертак, сдав в кассу квитанцию.

Четвертак он пропил в тот же вечер. Опрокидывал стакан за стаканом, и хмель его не брал. А вот от импотенции оправился только через месяц.

Уже на пятом курсе, отправившись с девушкой в музей, он упал в обморок перед гальваническим аппаратом. А перед тем, как лечь с ней в постель, заставил смыть всю косметику с мылом.

– У меня на ваши кремы аллергия, – сказал он и скрипнул зубами.

Мужская честь

«Что еще раз доказывает: целомудренный мужчина всегда найдет способ сберечь свою честь».

Я был лично знаком с двумя гомосексуалистами, и это не кончилось для них ничем хорошим. Для настоящего и морально устойчивого мужчины нет ничего досаднее гомосексуализма, разве что только импотенция. Не страдая ни тем, ни другим, кроме насморка зимой, я с чистой совестью начинаю мой правдивый и волнующий рассказ.

Вообще до гомосексуализма нам дела нет. Есть что-то неприятное и извращенное в том, что великий и славный Перикл рекомендовал набирать гоплитов из числа любовников: воин, значит, будет особенно оберегать в бою жизнь любимого, постыдится проявлять трусость у него на глазах, проявит доблесть, и будет драться рядом даже ценой своей жизни особенно храбро. История показала, что спартанцы в результате вломили этим голубым воякам, а подорванный половыми излишествами прямо в армии иммунитет не смог противостоять бациллам эпидемии, и величие Афин рухнуло. Догомосексуалились, значит, бедолаги.

Историки не ответили на вопрос, почему средневековый рыцарь был надежно прикрыт стальными доспехами везде, кроме области вокруг заднего прохода. Ученые тоже блюдут честь героев. Им неудобно вот так прямо написать, что Ричард Львиное Сердце был гомосексуалист. И еще неизвестно, за что и как он любил Айвенго. Вероятнее всего, доблестного Ричарда, в отсутствие в войске крестоносцев нормальной половой жизни, растлили на Востоке во время крестового похода. Восток, как известно, дело тонкое, там эти бедуины кого хочешь растлят, они вообще с верблюдами живут, так им европейский рыцарь – вообще как Мерлин Монро. Ну и приохотили.

На востоке еще Цезаря растлили в бытность им послом у Никомеда. Об этом пела его собственная первая когорта во время первого триумфа.

Что после таких личностей нам остается? Я вот однажды тоже от них чуть не пострадал. Просто житья не стало от этих голубых развратников!

Смотрите: герой пустынных горизонтов сэр Лоуренс Аравийский – гомосексуалист. Оскар Уайльд – гомосексуалист. Прогрессивный одно время писатель Андре Жид – гомосексуалист. И если вы, милые мои дамы, мечтаете переспать с самим Жаном Марэ – отдыхайте: он тоже гомосексуалист!

А размножаться как?… Гомосексуализм следует рассматривать просто как практическое применение реакционной теории Мальтуса, чтобы люди не размножались. А если ты попался особо здоровому гомосексуалисту, то вместо размножения вообще и сам умереть можешь. А его за это посадят, и на зоне он будет продолжать убивать граждан, случайно оступившихся и теперь пытающихся встать на путь исправления и с чистой совестью вернуться к честной жизни. А старушка будет напрасно ждать сына домой… ей скажут – она зарыдает! Сил нет продолжать…

Короче, я развелся и пошел выпить. Не подумайте, что я каждый день развожусь и потом иду выпить. Нет! Институт брака для меня священен! Но иногда с каждым может случиться. И я пошел.

Я живу в Ленинграде, а пойти было не к кому. Кому нужен разведенный человек без денег? А денег я имел на тот вечер два рубля.

Малька я в гастрономах не нашел, и портвейна тоже нигде не было. И выпить на два рубля было невозможно. Как интеллигентный человек с культурным воспитанием, на троих в подворотнях я не соображал никогда в жизни и даже не знаю, где и как это сделать, что подтверждает мою моральную устойчивость.

Была снежная зима. А зимой долго не устоишь – замерзнешь.

И я пошел в коктейль-холл «Подмосковье». Это на первом этаже ресторана «Москва», Невский угол Владимирского. Там я взял самый дешевый коктейль за рубль сорок девять, сел за столик и стал его растягивать на как можно дольше.

И тут заходит Боря! Это друг брата бывшей жены, его только что исключили из Макаровского училища. Не то он плавать не умел, не то дедушка полицаем оказался, а только выгнали. И он тоже пришел выпить. Он в тулупчике, заделанном под дубленку, а сам небольшой такой, худощавый, светловолосый с вострым носиком. Такой рязанский тип, но умный, и десять рублей есть. Взял он нам еще по два коктейля. Натощак – приход близок.

А стемнело, народ набился, дым, гомон. И на еще два места за наш столик подсаживаются нестарый еще мужик с культурной девушкой в хорошем прикиде. Он ей про Достоевского вкручивает – лажу жуткую: охмуряет культурой.

Ну, сказал я его девушке насчет Достоевского, тоже козырнул эрудицией, а Боря козырнул остроумием: девица поперхнулась, мужик заспорил, и, короче, поставил нам еще по коктейлю – уже дорогому, за два семьдесят. Мне бы насторожиться, что жизнь халявой искушает, а я уже теплый.

Мест уже нет, и тут работяга подходит со своим стулом, бухой, но вежливый: можно ли присесть рядом ненадолго. Присел – а к нему еще двое друзей: тесно нам уже стало.

Работяги прислушались про Достоевского и сказали тоже, что фильм «Братья Карамазовы» – лажа и неправда, и вообще тягомотина, а писать надо понятно, иначе для кого? Олег, который при деньгах и с девушкой, спрашивает меня иронично, как мне нравятся наши соседи? А я говорю ему в пику, что соседи нормальные, потому что соль земли – не интеллигенты, какмы, а вот такие простые работяги. Они услышали и налили мне полный стакан из-под коктейля водки из кармана. Похлопали меня по плечу и ушли. Олег с девушкой оставили телефон и тоже ушли. А мы с Борей стали соображать: выпить-то выпили, а теперь куда? Уже двенадцатый час, все закрывается, а идти некуда: его тоже из общаги поперли вместе с училищем.