Марк Твен - Том Соуер за границей
— Ну, — возразилъ я, — это сбиваетъ меня съ толку. Неужели же, Томъ, Творецъ позаботился болѣе о созданіи этой пустыни, чѣмъ о созданіи Соединенныхъ Штатовъ и всѣхъ тѣхъ государствъ? Вѣдь выходитъ, что на сотвореніе этой степи понадобилось дня два или три, прежде чѣмъ она изготовилась.
Джимъ перебилъ:
— Гекъ, это немыслимо. Я думаю такъ, что эта степь и вовсе не была сотворена. Взгляни ты на нее съ такой точки… взгляни и увидишь, что я правъ. На что пригодна пустыня? Ни на что. Нѣтъ средства извлечь изъ нея выгоду. Такъ я говорю, Гекъ?
— Такъ, это вѣрно.
— А вы какъ находите, масса Томъ?
— Полагаю тоже. Но продолжай.
— Если что-нибудь никуда не годно, то оно сдѣлано понапрасну? Такъ это?
— Такъ.
— Хорошо. А развѣ Господь могъ сдѣлать что-либо понапрасну? Отвѣтьте-ка на это.
— Нѣтъ, не могъ.
— Какже Онъ сотворилъ пустыню?
— Ну, ну, продолжай. Какимъ же образомъ она сотворилась?
— Масса Томъ, по моему разумѣнію, Господь и не сотворялъ ее никогда, то есть, это не входило въ планъ Его творенія, Онъ не думалъ вовсе о ней. Позвольте, я вамъ разъясню и вы поймете. представьте себѣ, что вы строите домъ; при этомъ остается масса щепъ и всякаго мусора. Что вы станете дѣлать съ ними? Не соберете-ли вы всего въ фургонъ и не свалите-ли эту дрянь гдѣ-нибудь въ пустопорожнемъ мѣстѣ? Безъ сомнѣнія. Вотъ, я думаю, что и тутъ было нѣчто подобное. Когда Господь сотворялъ міръ, Онъ собралъ въ одно мѣсто кучу камня, тутъ же рядомъ кучу земли, тутъ же кучу песку, послѣ чего и приступилъ къ созданію. Отдѣливъ нѣсколько камня, земли и песку, Онъ сложилъ все это вмѣстѣ, сказалъ: «Это Германія», наложилъ тутъ такой ярлыкъ и оставилъ все, чтобы просохло; точно также, взявъ опять камня, земли и песку, Онъ сказалъ: «Это Соединенные Штаты», наложилъ и здѣсь такой ярлыкъ, и оставилъ, чтобы все повысохло, и такъ далѣе, и такъ далѣе, до тѣхъ поръ, пока насталъ вечеръ субботы. Тогда Господь воззрилъ на все и увидѣлъ, что все сдѣлано, да еще какъ превосходно для такого короткаго времени. Но тутъ Господь примѣтилъ, что при соединеніи всего вмѣстѣ, камня и земли было взято какъ разъ сколько потребно, а песку, почему-то, осталось много въ излишкѣ. Какъ уже это случилось, Господь не припоминалъ. Онъ сталъ смотрѣть, нѣтъ-ли гдѣ пустыря, увидѣлъ это мѣсто, былъ очень доволенъ и повелѣлъ ангеламъ побросать песокъ сюда. Да, я такъ думаю; Велккая Сахара вовсе не была сотворена, а вышла уже такъ, случайно.
Я сказалъ, что это было разсужденіе весьма основательное и, по моему мнѣнію, самое удачное изъ всѣхъ, когда-либо выговоренныхъ Джимомъ. Томъ согласился съ этимъ, но замѣтилъ, что это не болѣе какъ теорія, а теоріи не доказываютъ рѣшительно ничего: онѣ позволяютъ вамъ только чувствовать подъ собой почву, находить лазейку, когда вы поставлены втупикъ и мечетесь во всѣ стороны, ища выхода, котораго нѣтъ.
— У теорій есть еще и другой недостатокъ, — продолжалъ онъ. — Въ каждой изъ нихъ какая-нибудь прорѣха; безъ этого не обошлась и теорія Джима. Взгляните на звѣзды: ихъ билліоны билліоновъ! Какимъ же образомъ могло случиться, что матеріала на нихъ хватило совершенно въ обрѣзъ, безъ малѣйшаго остатка? Какимъ образомъ не осталось и тутъ тоже мусора?
Но Джимъ не пошелъ въ карманъ за отвѣтомъ и возразилъ:
— А млечный путь?… Это что такое, желалъ бы я знать?… Что такое млечный путь? Прошу отвѣтить на это!
— По моему мнѣнію, это складочное мѣсто. Это только мнѣніе… именно мое личное мнѣніе… и другіе могутъ думать иначе, но я думалъ тогда и убѣжденъ и понынѣ, что это складочное мѣсто. Сверхъ того, это осадило Тома. Онъ не нашелся, что отвѣтить, и выраженіе лица у него было такое, какъ у человѣка, котораго хватили по спинѣ мѣшкомъ съ гвоздями. Онъ сказалъ только, что пускаться въ отвлеченныя разсужденія со мною и съ Джимомъ, все равно, что съ какимъ-нибудь сомомъ. Но это не мудрено сказать; и я замѣтилъ, что люди всегда отдѣлываются такъ, когда имъ заткнутъ ротъ. Тому Соуеру не понравился такой конецъ разговора.
Мы начали снова разсуждать о величинѣ Сахары и чѣмъ болѣе сравнивали мы ее съ тѣмъ или другимъ, тѣмъ громаднѣе, значительнѣе и величественнѣе она намъ казалась. Томъ, все подыскивая сравненія, сказалъ, наконецъ, что она совершенно равна Китайской имперіи. И онъ показалъ намъ, какое пространство Китай занимаетъ на картѣ и сколько отходитъ подъ него, дѣйствительно, въ мірѣ. Все это было изумительно и я сказалъ:
— Ну, я слыхалъ и прежде, даже много разъ, объ этой Великой степи, но я никакъ не думалъ, что она имѣетъ такое значеніе.
Томъ возразилъ:
— Значеніе! Сахара имѣетъ значеніе! Вотъ именно такъ разсуждаютъ иные люди. Если что громадно, то у нихъ и значительно. Только это имъ и понятно. Они видятъ только объемъ. Между тѣмъ, взгляни ты на Англію. Это самая важная страна въ мірѣ, а ты можешь засунуть ее Китаю въ жилетный карманъ, да еще и найдешь ее потомъ тамъ съ трудомъ, когда она тебѣ понадобится. Мой дядя Абнеръ, — онъ былъ пресвитеріанскій проповѣдникъ и самый завзятый, можно сказать, — такъ онъ всегда говорилъ, что если по величинѣ можно судить о значеніи, то чѣмъ должно быть небо по сравненію съ другими мѣстами?
Мы увидѣли, вдругъ, вдали, на самомъ краю свѣта, какой-та невысокій холмъ. Томъ перервалъ свою рѣчь, схватилъ подзорную трубу съ видимымъ волненіемъ, посмотрѣлъ въ нее и сказалъ:
— Это онъ… тотъ самый, котораго я все искалъ, это вѣрно! Если моя догадка не ошибочна, то это онъ, тотъ холмъ, въ который дервишъ ввелъ человѣка, чтобы показать ему тамъ всѣ сокровища міра.
Мы стали смотрѣть, а онъ принялся разсказывать намъ изъ «Тысячи одной ночи».
ГЛАВА X
Томъ говорилъ, что произошло это вотъ такъ: по степи тащился пѣшкомъ, въ страшно знойный день, одинъ дервишъ. Онъ прошелъ уже тысячу миль, былъ голоденъ, одинокъ, измученъ, но повстрѣчалъ, именно около той мѣстности, въ которой мы находились теперь, одного человѣка, гнавшаго сотню верблюдовъ, и попросилъ у него милостыни. Но владѣлецъ верблюдовъ извинился передъ нимъ своей бѣдностью. Тогда дервишъ спросилъ:
— Эти верблюды твои?
— Да, мои.
— У тебя долги?
— У меня? Никакихъ.
— Я полагаю, что человѣкъ, у котораго сотня верблюдовъ, а долговъ нѣтъ, можетъ назваться богатымъ, и не только просто богатымъ, а даже очень богатымъ. Правду я говорю?
Владѣлецъ верблюдовъ долженъ былъ сознаться, что оно такъ. Тогда дервишъ сказалъ:
— Господь далъ тебѣ богатство, мнѣ далъ въ удѣлъ нищету. У Него свои цѣли и онѣ всегда благія… да будетъ благословенно имя Его! Но Онъ же поведѣваетъ богачу помогать бѣдному, а ты отвергъ меня, брата своего, и Господь этого не забудетъ, ты поплатишься за свой отказъ.
Верблюдовожатый смутился, но онъ былъ страшно жаденъ до денегъ и не любилъ разставаться ни съ однимъ центомъ, поэтому онъ началъ жаловаться, объяснять, что времена были трудныя.
Онъ говорилъ, что хотя взялъ подрядъ на доставку большого груза въ Бальсору, за что и получилъ хорошую плату, но назадъ ему пришлось возвращаться порожнемъ, и потому барышъ отъ всей сдѣлки былъ очень не великъ. Дервишъ тронулся тогда далѣе въ путь, говоря:
— Ну, что дѣлать, твои разсчеты… Только я тебѣ скажу, что промахнулся ты на этотъ разъ, потерялъ случай.
Понятно, что верблюдовожатому захотѣлось узнать, какой такой случай онъ пропустилъ? Могло быть, что дѣло шло о возможности зашибить деньгу… Онъ побѣжалъ за дервишемъ и сталъ такъ слезно и настойчиво просить его сжалиться и сообщить, про какой случай онъ говорилъ, что дервишъ согласился, наконецъ, и сказалъ:
— Видишь ты этотъ холмъ въ далекѣ? Въ немъ скрываются всѣ сокровища міра и я искалъ человѣка съ особенно доброй душою и благородными чувствами, потому что, если бы мнѣ удалось повстрѣчать такого, я смазалъ бы ему глаза однимъ бальзамомъ, съ помощью котораго онъ увидалъ бы эти сокровища и могъ бы взять ихъ себѣ.
Того даже въ жаръ бросило. Онъ сталъ плакать, просить, мучился, валялся въ ногахъ у дервиша, увѣрялъ, что онъ именно такой хорошій человѣкъ и что онъ можетъ представить тысячу людей, которые засвидѣтельствуютъ, что никто и никогда не описывалъ его еще такъ вѣрно, какъ онъ самъ теперь.
— Ну, хорошо, — сказалъ дервишъ, — если мы навьючимъ твою сотню верблюдовъ, отдашь ты мнѣ половину ихъ?
Верблюдовожатый былъ почти внѣ себя отъ радости и отвѣтилъ:
— Вотъ это дѣло!
Они ударили по рукамъ. Дервишъ вынулъ коробочку съ бальзамомъ, натеръ имъ правый глазъ вожатаго, холмъ разверся передъ ними, они вошли и имъ представились безчисленныя груды золота и драгоцѣнныхъ каменьевъ; все это сверкало, какъ будто всѣ звѣзды небесныя свалились сюда…
Оба они принялись за дѣло, навьючили верблюдовъ насколько тѣ могли только стащить, и затѣмъ каждый пошелъ въ свою сторону съ своей полусотней животныхъ. Но не прошло долгаго времени, а верблюдовожатый воротился, догналъ дервиша и сказалъ ему:
