Леонид Лиходеев - Я и мой автомобиль

 - Скажите, пожалуйста, вы собираетесь приобрести белку?..

 - Я не идиот, - просто ответил приличный человек. - У меня была белка. Она ела с рук и спала в моем рукаве. Я носил ее на работу. Она лазила за пазуху и вела себя тихо. Потом она перепугалась и укусила за нос референта по цветным металлам. Референт обиделся и написал на меня заявление...

Федор смотрел на рассказчика очарованно.

 - У меня была белка умница, - продолжал приличный человек. - Она просилась на двор, как собака. Сосед повесил на балкон грибы. Сушить, Так она притащила всю связку. О чем это говорит? О том, что сосед - настоящий грибник. Он собирал только хорошие грибы. Белка никогда не возьмет плохой гриб. Шуму было! Сосед на меня заявление написал. Я эту белку еле-еле сбагрил...

«Может быть, он и в самом деле не идиот», - подумал я.

 - Вы хотите купить белку? - спросил он. --Советую купить. Очень умное животное.

 - Сейчас сезон,- сказал вдруг человек с острым носом и близко поставленными глазами, как у Гоголя. - Покупать надо пару.

Мы ощутили самое пристальное внимание.

 - Видите ли,- проговорил вдохновенный старик с белой шелковой бородой,- белка будет скучать в одиночестве. Особенно в дни весны, когда природа пробуждается и всякое живое существо чувствует свой долг перед нею. Правда, мальчик?

Федор взглянул на старика и потупился.

 - Это верно, - сказал вдруг парень в смушковом пирожке,- у меня кобель сдурел, суку ищу. А соседи обижаются.

Шелковый старик застенчиво поморщился. Он, видимо, был идеалистом.

 - Видите ли, - сказал он, переводя разговор в более изящную область. - Природа - храм, а человек в ней - жрец, соблюдающий священные ритуалы... Человек чутко слушает веления природы... Белке необходим друг или, соответственно, подруга, чтобы совместно вить гнездо и ожидать детей. Бельчат в данном случае.

 - Это верно, - подтвердил парень, в тоне которого явно проступали басовые ноты вульгарного материализма, - у меня у самого, конечно, был кроль. Здоровый, как баран. Его пускали гулять с крольчихами. Так он взял и окотился.

 - Потому что сезон подошел, - вставил остроносый.

 - А я гак думаю,- пояснил обладатель белки,- сезон здесь ни при чем. Просто был он не кроль, а крольчиха. Потому и окотился.

«Нет, он определенно не идиот»,- заметил я про себя.

- Видите ли,- мягко произнес шелковый идеалист, - кролики более других животных склонны... как бы вам сказать... Их трудно различить внешне...

Федор слушал, с великим почтением глядя на говорящих.

 - Это верно, - сказал вульгарный материалист, - не куры все-таки с петухами. Или павлины.

 - Павлинов я не разводил, - сказал востроносый, - условий нет. А вы хотите белку? Надо пару, чтоб не скучали.

 - А где ее сейчас возьмешь? - спросил бывший беличий хозяин.- Тоже, посоветуете! Что он, идиот? Белку надо покупать в магазине. А го сунут ему с рук двух мальчиков или двух девочек - видно, человек еще неопытный...

Федор посмотрел на меня с испугом.

 - Это верно,- сказал материалист в пирожке,- в одну клетку нельзя. Я читал, как дерутся олени или морские львы. Насмерть! Нет, нельзя в одну клетку.

 - Сравнил! - сказал востроносый.- Это когда сезон. А когда не сезон - ничего.

 - Все равно нельзя, - возразил материалист в пирожке, - не привыкнут. Зверь должен перво-наперво привыкнуть.

 - Конечно, - сказал востроносый, - не человек все-таки. Ему сезон нужен. Человеку сезон не нужен, а зверю нужен сезон.

Приличный человек обиделся:

 - Заладил - сезон, сезон! Я тебе в любой сезон животное приручу! Сезон - это для размножения важно, а без размножения...

 - Как же без размножения? - удивился востроносый.

- А так! - отрезал приличный человек и, махнув рукою, ушел. Магазин открылся.

Я посмотрел на Федора испытующе. Отрок переваривал сведения, полученные у дверей магазина.

 - Федя, как нам быть? Федор застеснялся:

 - Так вы ж покупаете... Вот и решайте...

- Но это же для тебя все-таки. Ты снимаешь с себя ответственность. Это нехорошо.

 - Дядя, - вздохнул Федор, чисто глядя в глаза. - Купим птичку. И выпустим на волю. Чего ей в клетке сидеть?

 - Прекрасно, - сказал я,- тем более - весна. Мы приобретем певчего чижа. Я слыхал, будто чижи прекрасно поют.

 - Чижи здорово поют, - согласился Федор, - у одного нашего малого есть кенарь. Он здорово поет.

Мы вошли в давку магазина и сразу увидели, что нам нужно. На клетке было написано: «Чиж-самец». Какой-то очень талантливый чиж пел, как соловей, - громко и вызывающе.

 - Чижа решили? - спросил востроносый. - Ну, правильно!

 - Вот этого пусть и выловит, - сказал приличный человек. Публика оживилась.

- Как же его выловишь?

 - А его видно - вон тот, рябенький!

Продавщица, сухая старая женщина в железных очках и платке, накинутом на синий халат, усыпанный птичьим кормом, стояла возле вольеры безучастно, к чему-то прислушиваясь, может быть, к пению талантливого чижа.

 - Вон тот, рябенький,- повторили в толпе у прилавка.

 - Да нет, это не рябенький! Видишь, с зеленой головкой...

 - Тоже сказал! Это реполов.

- Какой еще реполов? Реполовы в другой клетке.

 - Ну, перелетел... Девушка! Нам надо того чижа - вот который чистится.

 - Да этот не пел! Надо ему петь.

 - Что же я - слепой?

Продавщица поправила платок, взяла сачок, сунула в вольер и наугад черпнула.

- Его самого! Вот точность! - одобрили у прилавка.

Несомненно, это был тот самый талантливый чиж, который пел соловьем. Чижи в вольере запищали, зачирикали и тотчас выделили из своей среды еще одного талантливого.

Продавщица осторожно порылась в сачке и вытащила оттуда маленькую птичку.

 - Он!

 - Не он. Тот остался! Слышишь - поет.

Теперь в вольере бесились штук пять талантов, среди которых скромно выделялся даже один гений. Гений мне не достался - было уже ясно. Старая продавщица ласково взяла чижиный клювик в рот. Чиж был напуган до смерти.

 - Девушка! - закричали из-за прилавка. - Не сильно! Не сильно! Порциями поить надо! Вот так! Правильно!

 - А кроликов поить нельзя, - сказал кто-то. - Им надо только смачивать морду.

 - Птица сама пьет...

 - Да?! А маленький голубь?

 - Сравнил! Маленького чижа тоже родители поят...

 Продавщица взяла кулечек, сунула туда затихшего чижа и стала загибать края кулечка.

 - Дырки сделай! Девушка! Чтобы продувало! Он задохнется.

 - Чиж никогда не задохнется. У него, знаешь, какие легкие?!

 - Какие же у него легкие?

 - А такие... Понял?..

Отрок Федор трепетно принял в руки кулечек. Черты лица индейского вождя приобрели ласковые формы, что вождям никак не пристало. А может быть, наоборот, именно ласка делает беспощадное лицо индейского вождя естественным, когда он принимает в руки живой, прямодушный, теплый комочек природы, которая не умеет хитрить.

Федор подышал в кулечек и взглянул на меня с мимолетной стеснительной признательностью, с благодарностью сурового мужа.

 - А корм?! - загудели в толпе.- Корм забыли!

 - В другом отделе корм!

И мы пошли вперед, увлекая за собою массы.

Бывают на свете отделы, где продают птичий корм по разрядам и видам крылатых потребителей. Там стоят ящики, и на ящиках написано: «Для чижа», «Для фламинго», «Для ястреба-стервятника», «Для птины Рокк». Для птицы Рокк продаются сушеные слоны и крокоди­лы, а для чижа - конопляные зерна.

Корму не было. Что же делать? - спросил меня Федор единым взором.

 - Возьмите «Для канарейки»,- загудела толпа.

 - Возьмите!

 - Ничего! Жрать захочет - выберет из канареечного, что ему надо.

Мне хотелось возразить, что, подсыпав чижу канареечного корма, мы обрекаем его на дополнительную деятельность. Я хотел объяснить, что время, отпущенное на пение, будет использовано чижом нерационально, поскольку часть времени, а может быть и все оно, уйдет на переборку корма. Я хотел предупредить, что чиж, поставленный в такие условия, то есть в условия натурального самообеспечения, может быть, вовсе перестанет петь или, по крайней мере, не споет своей лучшей песни, из-за которой он, собственно, и родился на свет. Я хотел сказать, что чиж, как ученый-специалист, должен быть использован эффективно.

Но я ничего не сказал.

Мы с Федором купили кулек приблизительно чижиного корма и вышли на весеннюю улицу. Мы радовались. Мы ведь не ставили никаких особенных целей. Просто нам как гуманистам захотелось полюбить и прикармливать некое бесхитростное существо. Скажем, гиппопотама или саблезубого тигра. Или же змею, чтобы держать ее на груди вместо грелки. Весна потянула нас в свои магнитные объятия. Нам нужен был весь мир или хотя бы часть его. И чтобы часть эта не морочила голову глупостями, не прикидывалась черт знает чем. не надувалась бы до вола, будучи лягушкой, а была бы тем, чем она есть на самом деле.