Александр Пиллаев - Мария в Заповеднике
Прикрыв за собой высокие двери, Мария быстро пошла коридором, потом коридорчиками и лесенками, все удаляясь куда-то в глубь здания. Наконец она встала перед неприметной дверцей, быстро нажала кнопочный код, толкнула дверцу внутрь и вбежала в крохотную комнатку.
– О боже! – вскричало испуганно какое-то бычеподобное существо, до этого мирно здесь возлежавшее в кресле перед крутящимися бобинами магнитофона и с наушниками на шее.
Это была большая прыщавая вьюноша, которая теперь неловко билась в кресле, пытаясь то ли вскочить, то ли отвернуться, панически пихая обратно в галифе то, чем она только что забавлялась собственными руками.
– Хорош! – презрительно бросила Мария, прикрывая за собой дверцу. – И зачем вас только кормят, все зря уходит...
– Госпожа Мария... Так неожиданно... – лепетало в ответ молодое чудовище, норовя извернуться от ее глаз, чтобы спрятать выпученное предательски в одном месте галифе.
– Не скули, – резко оборвала она. – У кого служишь? – Она подождала, пока тот сообразит. – Кто начальник, спрашиваю, ты же не девочка так долго думать?
Солдат назвал фамилию какого-то армейского капитана.
– А ты кто? – спросила Мария.
– Младший специалист Купо! – закричал он.
– Не кричи, Купо, – понизила голос Мария, – и слушай внимательно. Если что-нибудь напутаешь, тебе конец. Понял? А теперь – держи, на вот тебе моя ножка, делай с ней, что хочешь. Полезешь выше колена – прибью. А мне давай-ка сюда эти провода, я пока послушаю... Так... Хорошо, где тут гостиная? Здесь? Прибавь звук. Так. Нормально, Магнитофон пишет? Пусть пишет. А ты пока забавляйся моей ногой... вместо этой своей... гадости. И я очень надеюсь, младший специалист Купо, что ни капитан, ни вообще хотя бы одна мышь ничего не узнает, – или тебе больше не придется мечтать руками здесь, в элитных войсках!
Мария бросилась в кресло, закинула ноги на стол перед магнитофоном, нацепила на глову наушники и стала слушать. Платье скользнуло вниз, обнажив ей коленки на скрещенных ногах.
«Жучок» из гостиной по системе прослушивания донес пока одну только гробовую тишину. Мария в сомнении потрясла наушники.
– Надеюсь, они работают?
Но Купо уже не слышал, уставившись ей на ноги. Он широко улыбнулся и машинально вытер вспотевшие ладони о свои галифе.
Мария краем глаза следила, как он коснулся вспотевшими пальцами ее обнаженной сильной голени. Он провел рукой до колена, но, вспомнив об угрозе, отдернул руку вниз, к возмутительному подъему ноги. И тут Мария отчетливо услышала в наушниках голос Пера:
«По правде говоря, Магнус, я еще надеялся, что ты, по крайней мере, безобиден в своих увлечениях».
Ему никто не ответил.
«Когда ты стал появляться вслед за нами в этих маргинальных культурах, – опять подал голос Пер, – я думал, что ты только взял на себя роль священнослужителя, который следует за войском, чтобы причащать смертельно раненых».
Чувствительный «жучок», скрытый в гостиной, уловил какое-то шевеление, но никто по-прежнему не отозвался.
«Я вначале думал, – опять сказал Пер, – что нет ничего плохого, если ты будешь вселять надежду этим несчастным, – в конце концов, после проще цивилизовывать аборигенов, у которых в душе поселилась вера в вечную жизнь, чем тех, кого мы совсем еще не коснулись».
Опять ему никто не ответил. Мария с минуту внимательно следила за действиями бычеродного Купы. Он уже не слышал внешнего мира и увлеченно шершавил ей ногу своими квадратными ладонями, он смотрел на голень так жадно, как будто хотел обглодать ее, и у него появились признаки сердцебиения.
Вдруг Мария опять услышала:
«Но я теперь сомневаюсь, Магнус, – сказал Пер. – После того, что случилось в Союзе в Южном Полушарии, я больше так не думаю, что твоя деятельность безобидна».
«Союз весь на вашей совести, – произнес вдруг Магнус, Истома, Художник. – Это была исключительно чистая, духовная культура, – сказал он, – и вам не следовало туда влезать».
«Ты ошибаешься, – возразил Пер. – Они определенно спешили перейти к техническому развитию».
«Сомневаюсь, – голос Магнуса. – Все эти аварии на транспорте в последние годы... Им совершенно чужда была вся эта ваша техника и вся эта промышленность, по крайней мере, в том виде, в каком навязываете человечеству это вы...»
«Если ты хочешь сказать, что современная техника была чуждой их политическому режиму, тогда ты прав, – согласился с ним. Пер. – Новейшая промышленность и техника Цивилизации действительно слишком хрупкая, чтоб сразу не поломаться в неразвитых пальцах...»
Услышав это, Мария с некоторым сожалением покосилась на свою ногу, которую сама только что доверила рукам скотоподобного младшего специалиста. Там с нараставшим пыхтением, прижимались к ее бедру, терлись и пытались неловко изогнуться так, чтобы достать ногу одновременно и губами. Мария уже хотела из жалости подать ему вторую ногу – специально для губ, – но следующие слова ее особенно увлекли.
«Между прочим, здесь начались те же процессы, – сказал Пер. – Ты уже застал последнюю железнодорожную катастрофу? Виновным оказался, как это ни банально, стрелочник, который недозакрутил у стыка рельсов гайку. Именно ремонтный рабочий, и именно недозакрутил гайку. Чтобы как-то объяснить поведение-рабочего, они традиционно и много тут обсуждали дисциплину труда, но суть, как ты понимаешь, не в этом».
Марии пришлось на секунду отвлечься, чтобы дать по загривку Купе, который уже забыл об уговоре и полез у нее выше коленки. Купо со стоном вернулся к голени и ступне.
«Этому несчастному, которого вы вынудили изображать из себя промышленного рабочего, подражая вам, на самом деле совсем не до рельсов и поездов. Он занят в душе своей совсем иными мирами и материями, он ежеминутно думает лишь о том, что человеку цивилизованному – тебе, например, – никогда не понять».
Пер, показалось, пропустил это мимо ушей.
«Нет, это просто непривычка к скорости, – сказал он, – механизмы здесь мало доступны, и к тому же, свирепствуют службы министерства внутренних дел – кажется, они тут готовы арестовать подданного уже только за то одно, что он выехал в автомобиле на улицу. Они отбивают всякую охоту иметь дело с движущейся техникой. Заместо чтоб накануне нового века, напротив, приобщать подданных к технике в обязательном порядке, они здесь делают все, чтобы аборигены держались от нее подальше. Редкий человек в Большом Конгрессе не имеет лицензии на управление истребителем. Цивилизация исподволь подготавливает нас все время внутренне быть готовыми к высоким скоростям. Представь, может ли человеку, знакомому со скоростью, придти в голову не докрутить гайку у рельса, где через несколько минут пройдет скоростной поезд? Не имеет значения, какими мирами занят у себя в душе путевой обходчик, но в Цивилизации его допустят к работе, только если не докрутить гайку станет для него так же противоестественно, как противоречит природе большого империона не допить початую бутылку водки, – а это возможно, только если он не то чтобы хоть раз управлял скоростным поездом, а хотя бы руль обыкновенного автомобиля умел держать в своих руках на автобане...»
Мария почувствовала, что ее тащат за ногу на пол. Младший специалист Купо ласкал отданную ему на время коленку уже с яростью распалившегося быка.
«Ты никогда и не приучишь этих людей к скорости, – возразил Магнус. – Здесь, в Большой Империи, культура той же духовной направленности, что была и в Союзе в Южном Полушарии. Как и в Союзе, они здесь отторгнут твою бездушную техническую Цивилизацию, вот увидишь, и все опять может кончиться катастрофой. Уж если ты заговорил об автомобилях, то посмотри хотя бы, как они тут все ездят! Вы преступно спровоцировали массовый суицид, введя в Большую Империю автомобиль. Теперь человек здесь не только получает вкус к самоубийству на дороге, но и к самому убийству, давя пешеходов вокруг себя. Все это говорит лишь о том, что настоящему, истинному человеку чужда и враждебна техника Цивилизации. Не политическая отсталость больших империонов отторгает Цивилизацию, а их высокодуховная культура человека, у которого ко всем этим вашим механизмам, что называется, не лежит душа. Вы дразните теперь больших империонов автомобилями, как дразнили в свое время южных полушаров патефонами, а ведь здесь тоже есть слабые и падкие на материальный блеск души, многие теперь из-за этого блеска глотку готовы перегрызть друг другу – здесь все слишком несовместимо с вашими игрушками!.. Это преступно с вашей стороны, а вам ведь недолго уже осталось, Земля все равно отторгнет Цивилизацию, пора бы и о душе подумать...»
«Магнус! – голос Пера. – Мы уже с тобой говорили об этом. Цивилизация никогда и не посягала на душу – это обитель Бога. Цивилизация занята эволюцией, наработкой у человека навыков физического обитания в мире – искусство, между прочим, тем более успешное, чем больше укреплена душа человека религией. Цивилизация, конечно, великая захватчица, пожирает на своем пути растительные культуры, но она ведь и отдает диким аборигенам себя... Отставание больших империонов от общего уровня развития на Земле катастрофично, а мы уже подошли к пределам – в технике, в науке, в религии – и завтра надо ожидать, не то что количества, а уже нового качества состояния человека, и что там будут делать эти остатки плаценты от давних родов человечества, эти вот большие и южные разные там империоны и полушары, – одному богу известно! Неужели тебе их не жаль? Нет уж! Ты, пожалуйста, не мешай нам их заблаговременно вытаскивать из их так называемых культур... пока, впрочем, у нас есть еще время ими заниматься...»
