Джонатан Линн - Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера

Секретарь Кабинета явно пытался подсластить пилюлю. Сделать ее как бы менее болезненной, более приемлемой или что-то в этом роде. И тем не менее, мне пришлось попросить его перевести это на нормальный английский.

Чтобы ответить, ему почему-то сначала пришлось собраться с духом. Какое-то время он смотрел себе под ноги, затем на потолок, в окно… потом посмотрел мне в глаза.

– Вы солгали, господин премьер-министр.

Я не поверил своим ушам.

– Солгал?

– Да, солгали, – повторил он.

– Что вы хотите этим сказать? – До меня просто не доходило, что он имеет в виду.

– Господин премьер-министр, я хочу сказать… – он запнулся, явно пытаясь найти способ, как бы помягче выразить свою мысль. – Хочу сказать… вы… солгали!

Мне по-прежнему не было ясно, что он, собственно, имеет в виду, поэтому я молча смотрел на него. Тогда он попробовал еще раз.

– Видите ли… э-э-э… Довести до сознания политика это, конечно, трудно, но… Вы не сказали правду, господин премьер-министр.

Неужели он имеет в виду, что мы на самом деле прослушиваем Хью Галифакса? – спросил я сам себя. Но поскольку ответа не знал, то спросил об этом его.

Он кивнул.

– Да, прослушивали.

– Прослушивали? – Я был просто в ужасе. – И когда же мы это прекратили?

Хамфри бросил взгляд на свои наручные часы.

– Ровно семнадцать минут тому назад.

Но ведь это же несправедливо! Подвергать сомнению мою честность таким образом?

– Чем-чем, а ложью это никак не назовешь, – жалобно возразил я.

– Понятно. – Секретарь Кабинета чуть наклонил голову влево и посмотрел мне прямо в глаза. Совсем как умная собака «колли», которой страсть как хочется научиться хоть чему-нибудь новому. – Господин премьер-министр, что же тогда, по-вашему, можно назвать противоположностью правды?

– У меня не было намерения. Я не хотел их обманывать. Поверьте, мне бы и в голову никогда не пришло вводить в заблуждение членов палаты намеренно!

(В порыве благородного негодования Хэкер явно забыл, что совсем недавно он с гордостью заявлял, что в тот самый день несколько раз так или иначе ввел в заблуждение достопочтенных членов палаты, отвечая на их вопросы. Впрочем, можно с большой долей уверенности считать, что из-за страха перед возможными последствиями Хэкер на самом деле никогда не вводил членов палаты в заблуждение. Во всяком случае, преднамеренно. И действительно: по причинам, не вполне понятным современному историку, преднамеренный обман, судя по всему, считался тягчайшим проступком, который палата общин никогда никому не прощала, какими бы тривиальными ни были его последствия по сравнению с куда более серьезным ущербом, постоянно наносимым нашими политиками. – Ред.)

Однако Хамфри не унимался.

– И тем не менее, господин премьер-министр, вы сказали им неправду!

– Но это не моя вина! Откуда мне было знать, что его прослушивают?

Бернард осторожно кашлянул. Видимо, чтобы привлечь мое внимание.

– Простите, господин премьер-министр, – с сочувственным видом начал он, когда я, услышав его призывный кашель, повернул к нему голову. – Сказать, что вы не знали, в данном случае недостаточно. Предполагается, что вы обязаны были знать, поскольку конечная ответственность за все возлагается на вас и только на вас одного.

– Тогда почему, черт побери, никто мне ничего не сказал? – возмущенно воскликнул я.

Бернард бросил отчаянный взгляд на Хамфри. Они оба были явно смущены.

– Потому… потому что министр внутренних дел, возможно, не счел это достаточно необходимым, – не совсем внятно пробормотал, наконец, секретарь Кабинета.

– Почему?

– Наверное, ему подсказали, что вам это знать совсем не обязательно.

Необязательно? Это же смехотворно!

– Ну уж нет, знать такие вещи мне архиобязательно! И как мне прикажете это понимать?

Бернард добросовестно попытался объяснить мне все это на тарабарском языке нашей госслужбы. Боюсь, он слишком много времени проводит в обществе секретаря Кабинета. Поскольку лично я из его абракадабры ровным счетом ничего не понял.

«Тогда я вкратце объяснил следующее: поскольку сам факт, что Хэкеру нужно было это знать, не был известен в то время, когда надо было бы знать то, что все знают сейчас, в силу чего те, кому было доверено советовать и информировать министра внутренних дел, возможно, чувствовали, что информация, необходимая ему, чтобы решить, стоит ли информировать высшее руководство или нет, была на тот момент неизвестна, и поэтому никто не мог знать о необходимости такого информирования.

Лично мне тогда казалось, что это объяснение было предельно ясным и понятным. Увы, мне, но не Хэкеру! Возможно, он был просто не в состоянии воспринять все это из-за состояния крайнего замешательства…»

Поскольку без перевода тут в любом случае было не обойтись, мне, хочешь не хочешь, пришлось обратиться за помощью к Хамфри. Каковую он, не скрывая удовольствия, с готовностью оказал.

– Возможно, министр внутренних дел тоже об этом не знал. Кроме того, мы логически предполагали, что если вам зададут такой вопрос, вы будете уклоняться от прямого ответа, или заявите, что не в курсе дела, или пообещаете в этом более детально разобраться… Мы ведь не знали, и даже не могли знать, что вы, господин премьер-министр, решитесь на такой поистине новаторский шаг, как дать конкретный ответ на заданный вам конкретный вопрос!

Его точка зрения мне была полностью ясна. Но поскольку до этого я четыре раза уклонялся от прямых ответов, заявлял, что не в курсе дела, и обещал разобраться, мне надо было прямо ответить хотя бы на один вопрос. Причем этот казался наиболее безопасным.

– Да, но не могли же мы знать, что вы решите на него ответить, – сочувственно заметил Хамфри. – И что в палате вы будете публично отрицать любые факты прослушивания членов парламента.

– Естественно, будешь, когда не знаешь, а тебя об этом спрашивают.

Секретарь Кабинета пожал плечами.

– Естественно, мы тоже не знали, что вас спросят, раз вы не знали.

Идиотский аргумент, ничего не скажешь. Я, как мог, объяснил, что меня были просто обязаны спросить, раз я не знал, что меня спросят. Похоже, он снова ничего не понял. Иногда старина Хамфри на удивление медленно соображает. Кому-то очень повезло, что он на госслужбе, а не в политике…

Он по-прежнему продолжал оправдывать то, что не имело никакого оправдания. К тому же совершенно недопустимым тоном.

– Господин премьер-министр, предполагалось, что этого вам лучше не знать. Ведь господин Галифакс – член вашей команды, поэтому было решено не сеять ненужных подозрений. В ваших собственных интересах. Мы говорим вам, когда вам необходимо знать.

– Необходимо когда? – не скрывая язвительности, поинтересовался я.

– Когда? Когда… э-э-э… например, прямо сейчас, потому что вы только что не признали существования некоего факта.

– А не лучше ли мне было знать об этом до того, как я не признал существования этого факта?

У секретаря Кабинета на этот счет было иное мнение:

– Наоборот, господин премьер-министр, знай вы об этом до того, как не признали, то никогда бы этого не признали!

– Но мне надо было знать! – сердито воскликнул я.

– Это еще не критерий, господин премьер-министр. – Хамфри, как всегда, упрямо старался доказать, что никогда не бывает неправ. – Мы не говорим вам о прослушке, когда вам надо знать, мы говорим вам, только когда вы знаете, что вам надо знать.

– Или когда вам надо знать, что вам надо знать, – заметил мой главный личный секретарь.

– Или когда мы знаем, что вам надо знать, – уточнил секретарь Кабинета.

– Понимаете, господин премьер-министр, вам надо знать, что иногда вам не надо знать, – добавил Бернард.

– Хватит! – закричал я. Они оба, вздрогнув от неожиданности, с удивлением посмотрели на меня. – Почему? – Я ткнул пальцем в сторону Хамфри. – Почему вы решили, что мне не надо знать?

– Я не решал, – обиженно ответил он.

– Тогда кто?

– Никто, господин премьер-министр.

Господи, сумасшедший дом какой-то!

– Тогда почему я не знал?

– Потому что никто не решил вам сказать, – с готовностью объяснил Хамфри.

– Но это же, черт побери, практически одно и то же!

– Нет-нет, господин премьер-министр, это совсем не одно и то же, – подчеркнуто спокойным голосом, каким психиатры обычно разговаривают с буйными душевнобольными пациентами, поправил меня Хамфри. – Решить сокрыть от вас информацию для любого официального лица означает взвалить на себя тяжелое бремя ответственности, а вот решить не раскрывать вам таковую информацию – это совсем другое дело. Самое обычное дело.