ПОКА НЕ ПОГАСНЕТ СОЛНЦЕ - "Nogaulitki"
— Блин, — прошептала Богатырева и на всякий случай подергала ручку двери. — Серьезно, что ли?
— Нет, я шучу тут стою, — изобразив улыбку, процедила я.
— А как нам выйти? Стой… Знаю! — сама себе ответила она и достала телефон. — Я позвоню своим, и они нас освободят!
— Удачи, — фыркнула я и развернулась. — Только если твой телефон обладает каким-то особым сигналом, который прорывается даже из этой жопы здания.
— О чем ты говоришь? — снова не поняла Богатырева, держа телефон у уха.
— На экран посмотри, курица! Тут нет сети! Ты в спортивном зале, алло! — почти проорала я.
— Черт! — Богатырева посмотрела на экран и поняла, что я снова права. — И что, мы до утра тут будем сидеть? Мои друзья ведь увидят, что меня нет, они же будут меня искать? — спросила она непонятно у кого. — Или Ирка твоя… Она же поймет, что ты куда-то делась? Нет?
Глаза Богатыревой буквально кричали: «Скажи, умоляю, скажи, что мы тут не застряли с тобой вдвоем!»
Я ухмыльнулась и ответила:
— Прости, но мне нечем тебя порадовать. Ирка, вероятно, решит, что я ушла домой, а твои… Твои просто будут тебе звонить и гадать, куда ты делась. На большее мозгов у них не хватит. Потом решат, что ты ушла. Не думаю, что этот гандон Чернов будет бегать по школе и искать тебя.
— И что, мы так и останемся… тут? — не обращая внимания на мои слова, снова проговорила Богатырева. — Навсегда?
— Ты дура? — устало протянула я. — Во-первых, завтра зал в любом случае бы открыли. А во-вторых, в шесть придет уборщица, тогда и выпустит нас.
— Откуда ты знаешь? — прищурилась Богатырева.
— От верблюда, — фыркнула я. Не рассказывать же ей, что буквально вчера я сама приходила сюда в шесть и убиралась. — Так что… нужно просто собраться с силами и вытерпеть все это.
— Ты умеешь успокоить, — усмехнулась Богатырева.
— Я обращалась не к тебе, а к самой себе, на тебя мне насрать, — улыбнулась я и направилась к входу в зал.
Я услышала, как Богатырева снова с силой дергает ручку двери.
— Ты так Чернову передергивать можешь, а школьную дверь ломать не надо! — громко сказала я и вошла в просторный спортивный зал.
Когда я была на полпути к сложенным в стопку матам, то услышала приближающийся стук каблуков.
— Да как ты смеешь?! — прокричала за моей спиной Богатырева, чем заставила меня остановиться и обернуться. — Почему ты постоянно оскорбляешь меня?! Ты ничего не знаешь, как ты вообще можешь так говорить?!
Я посмотрела на нее и моргнула.
— Эм-м-м… Как? Ртом. Берешь и говоришь. Ничего сложного, — пожала я плечами и собралась снова развернуться, чтобы дойти до стопки матов и усесться на них.
— Ты жестокая и грубая! — воскликнула мне вслед Богатырева, которая уже выходила из себя.
— А ты шлюха, — спокойно ответила я, — но нам всем как-то приходится с этим жить.
— Почему ты постоянно меня оскорбляешь?! Тебе доставляет какое-то особое удовольствие гнобить меня, унижать? У тебя какие-то извращенные вкусы?! — продолжала верещать она, но это заставило меня вновь повернуться к ней, хотя я была уже у своего намеченного лежбища.
Я улыбнулась и наклонила голову.
— Унижать? Тебя? Дорогуша, я еще даже не начинала. Это еще цветочки, поверь мне, — как чертов дьявол, тихим и опасным голосом проговорила я.
— За что ты меня ненавидишь? Что я тебе сделала? — также тихо проговорила Богатырева, неотрывно глядя мне в глаза.
Я сделала несколько коротких и медленных шагов к ней, оказавшись почти лицом к лицу. Почти так же близко, как тогда, в раздевалке того гребаного кафе на дне рождения Сорокиных.
— Что ты мне сделала? — тихо проговорила я, рассматривая ее лицо, которое было всего в паре сантиметров от моего. — Ты, полагаю, ничего не помнишь, верно? Мне стоит освежить твою память?
Богатырева не ответила, лишь молча сглотнула, продолжая смотреть мне в глаза. Я приняла ее молчание за согласие и продолжила.
— Первый класс. Мы учились вместе с первого класса, всю начальную школу. Ты и тогда была вся из себя — наглаженные бантики, черное платье, лакированные туфельки… Просто принцесса, а не первоклашка. И как ты помнишь, у нас у всех были отдельные одноместные парты… за исключением уроков ИЗО. Там в кабинете были обычные. И что же я сделала? — спросила я, продолжая прожигать ее взглядом, мыслями снова возвращаясь в то время. — А сделала я самую глупую вещь на свете. Я решила подружиться с тобой. Предложила сесть вместе. А ты помнишь, что было потом? — спросила я с нажимом, потому что гнев и ярость снова начали закипать во мне.
— Я не… — начала бормотать Богатырева, хотя по ее лицу я поняла, что она вообще не помнит того, о чем я говорю.
— Я напомню, — улыбнулась я. — Тогда у меня была очень короткая стрижка — летом я дралась с мальчишками во дворе, и мне в волосы засунули жвачку. Пришлось их обстричь. А ты сказала, что никогда не сядешь рядом с тем, у кого вши. И что я выгляжу, как оборванка. А знаешь, что было дальше?
Богатырева смотрела на меня широко открытыми глазами, словно не верила тому, что слышала.
— Меня почти два с половиной года дразнили «вшивой» и «нищенкой», никто не хотел садиться рядом. И каждый день. Каждый чертов день я получала тонну обзывательств, тычки, оскорбления. В меня кидались едой, меня дразнили… Пока в начале третьего класса я впервые не дала сдачи. Да, мальчик из нашего класса, Миша Андриянов, который после этого ушел в другую школу, помнишь? Он со своими дружками обозвал меня «вшой» и кинул в меня сухарики, горстью. А я врезала ему. Только после этого все начали сначала думать, прежде чем полезть ко мне. А знаешь, что было еще, помимо каждодневных издевательств на протяжении этих лет? Когда я устраивала истерики, что не хочу идти в школу, или когда приходила домой из нее вся в слезах… Бабушка не знала что делать, не знала, что происходит, ведь учителя-то были не в курсе… — я снова улыбнулась. — И тогда у нее начались проблемы с сердцем. И до сих пор они только усугубляются. А все почему? Потому что одна маленькая выскочка открыла свой рот и решила меня унизить. Просто так. И эта выскочка — ты, — я наклонилась к ее уху. — Так что не рассказывай мне про унижение, ты про это ничего не знаешь. Ты портила мне жизнь всю начальную школу, из-за тебя моя бабушка заболела, а теперь еще и твой дружок присоединился, и вся твоя стремная компания. Так что не советую тебе обвинять во всем меня. Ты сама все это начала. Моя вина лишь в том, что я захотела с тобой дружить.
Я выпрямилась и посмотрела ей в глаза. Богатырева стояла, открыв рот.
— Господи… Это было… почти десять лет назад, — покачала она головой. — Да, в детстве я была той еще дрянью, я знаю, и… прости меня за это, но… Черт, прошло столько лет!
Она смотрела на меня, а ее глаза блестели. Чертова актриса. Но со мной этот номер не пройдет.
Богатырева сглотнула и почти прошептала:
— Как долго ты еще будешь меня ненавидеть?
— Пока не погаснет солнце, — чеканя каждое слово, прошипела я. — Ты — исчадье ада. Ты лицемерка, высокомерная заноза в заднице, шлюха.
— Прекрати, — тихо, но твердо проговорила она, из последних сил пытаясь держать себя в руках.
— Что? — усмехнулась я. — Что тебя больше из этого задело? То, что ты лицемерка или шлюха?
— Хватит! — крикнула она и занесла ладонь. Такого исхода я не предполагала, потому не успела отреагировать или предотвратить последовавшую оплеуху. Звонкая пощечина украсила наш диалог. Щека горела, но я словно не чувствовала боли. Только сжала челюсти сильнее.
Казалось, и Богатырева выглядела растерянной. Словно сама от себя такого не ожидала. Хотя, что удивительного, вряд ли эта королева стиля хоть раз на кого-то поднимала руку.
Я подвигала челюстью и ухмыльнулась.
— Я так полагаю, все же «шлюха»?
И снова пощечина. На этот раз сильнее. А глаза Богатыревой почти синие. Даже привычного зеленого оттенка практически не осталось. Так она выглядит в бешенстве? Щеки румяные, губы сжаты, глаза злющие… Черт, а это красиво… Но главное, я нашла ее больное место. То, что открывает ее истинное лицо. Ее ахиллесова пята, ее криптонит, ее игла в яйце.
