Збигнев Ненацки - Раз год в Скиролавках
Когда маленький Йонтек Мизерера был у первой исповеди, ксендз сурово его осудил за то, что он съел у матери целую банку меду. «Господь Бог печалится, когда маленький мальчик съедает у матери банку меду», сказал ему священник. Йонтек долго думал об этом деле, пока не пришел к выводу, что Господь Бог вовсе не опечалился, когда узнал, что он, – Йонтек, съел у матери банку меду, но, самое большее, осуждающе покрутил головой и усмехнулся себе в усы. Потому что Бог – существо добродушное и снисходительное к человеческим слабостям, и, по-видимому, он очень любит людей, поскольку их сотворил. Гремел, стало быть, .с амвона священник Мизерера, грозил своим прихожанам ужасными карами, но тут же выказывал понимание и снисхождение к их слабостям, привлекал в свое стадо даже овец черных, наичернейших. О себе же думал, что и сам он – создание слабое и податливое ко злу. Поэтому он часто исповедовался, назначал себе различные кары и старался стремиться к добру. Это правда, что он любил ходить с ружьем по полям и лесам, иногда танцевал с невестой на чьей-нибудь свадьбе. Любил он и вечерять, даже с такими черными овцами, как доктор Ян Крыстьян Неглович, но разве Иисус Христос не вечерял с Иудой, хоть и знал, что тот продал его за тридцать сребреников? Важнейшим делом для пастыря было, чтобы стадо барашков не разбрелось, а паслось себе спокойно. Костел священник Мизерера видел чем-то огромным, всеохватывающим, приближающим к себе человеческие существа с самым разным цветом кожи и самыми – разнообразными представлениями о Боге, а себя – как того, кто по причине принадлежности к духовному сану должен нести людям утешение в их горестях и приумножать хлеба духовной пищи.
В Трумейки он приехал вместе со своей сестрой, Дануськой, сорокалетней высокой и костлявой горянкой с черными как смоль волосами и крючковатым носом ведьмы. Священник Мизерера тоже был высоким, гибким, с пружинящими движениями и громким голосом, привычным к крику в горах. Кожа у него была смуглая, брови кустистые и черные, волосы гладко причесаны. Женщинам он казался необыкновенно красивым, и некоторые жалели, что вместо того, чтобы осчастливить кого-то из них, он дал обет чистоты. Глаз у него был действительно необычайно меткий, что вызывало зависть у коменданта гминного отделения милиции. Вскоре, впрочем, он вступил в местный охотничий кружок и был единогласно избран ловчим, то есть главнейшей персоной среди здешних охотников.
На первое богослужение в костел в Трумейках любопытство привело огромную толпу людей со всего прихода, верующих и неверующих, посещающих обычно костел и не посещающих, атеистов и язычников, исследователей Священного писания. А день не был подходящим для такого большого сборища, потому что лил весенний дождь и через дыры в крыше проникал внутрь костела.
После Евангелия влез священник Мизерера на крутой и высокий амвон, который когда-то был красиво позолочен, а теперь краска с него почти совсем облезла. Положил перед собой толстые книги: Священное писание и труд св. Августина «О царствии Божьем». И с такими к собравшимся обратился словами:
– О приходе Трумейки я слышал, что он – наибеднейший в стране, а сердца у здешних людей затвердевшие и многие из них отвернулись от Бога. А знаете ли вы, что вера – это дар милости Божьей, которую Господь Бог разделил между людьми? Где же милость Божья, которую Господь Бог в мудрости своей для прихода Трумейки предназначил? Вот я и прибыл для того, чтобы эту милость для вас отыскать. Увидеть, где она спряталась. И найду ее, хоть бы под землю нужно было спуститься, в сараи и хлевы заглядывать, с Сатаной бороться. И говорю вам, что чуть-чуть – и я возвращу вам эту милость.
Тишина была в костеле, только время от времени какой-нибудь старец покашливал. А священник Мизерера ударил кулаком в деревянный пюпитр на амвоне и загремел:
– Мой предшественник, ксендз Дуриаш, помилуй, Господи, его душу, умер с голоду, потому что вы его уморили, жалея податей на костел. В страшной муке умирал, а никто из вас не подумал, чтобы ему жирной корейки принести, сальца, золотых яичек, дичины. В других приходах священники в толстых мехах ходят, а вы своего ксендза голодом заморили. Но говорю вам, что с этим покончено.
В костеле сделалось шумно, и страх охватил людские сердца. Взгляды устремились к доктору, который когда-то сообщил людям, что ксендз Дуриаш умер от рака желудка и никакой пищи принимать не мог, а что съедал то сразу возвращал. Но лицо доктора Негловича было непроницаемо, бровь у него не дрогнула, и улыбка не появилась в уголках рта. Он только смотрел куда-то вверх, на дырявую крышу, откуда лило ручьем, – посреди костела образовалась большая лужа. Тем временем священник Мизерера проповедовал дальше:
– Я подтянул сутану и, как пилигрим, обошел свой приход, ходил по полям, по межам и по лесам. И что я видел? Вот именно, что ничего не видел. Ни зайчика, который радостно скачет, ни куропатки, которая, мелькая ножками, в молодом жите скрывается, ни кабанов лохматых, ни козликов, ни серенок изящных. Что случилось с этими зверюшками? Что вы сделали с творением Божьим? Разве не сказано в Священном писании: «И создал Бог зверей земных, и увидел Бог, что это хорошо»? Но вовсе не хорошо, потому что я не увидел этих творений Божьих ни на полях, ни в лесах. Потому что браконьерствуете! Потому что силки расставляете и ловушки разные. Но говорю вам, что ни один браконьер и расставляющий силки отпущения грехов у меня не получит, пока крестом не полежит в этой луже, которую вы видите посреди костела.
Потом священник Мизерера правую руку в кулак сжал и погрозил собравшимся в костеле:
– Браконьеры, лентяи, бездельники, блудодеи, язычники! Где же дьявол и где Господь Бог? Знайте, дьявол живет в душах недоверков и язычников, тех, которые зло творят. И наоборот, Господь Бог живет в сердцах и душах тех, которые костел любят, добрые поступки совершают. И в доме Божьем Бог тоже живет, то есть в этом вот помещении. А когда вы головы кверху поднимете, то что вам дано увидеть? Дыру в крыше, через которую вода капает в костел, то есть в жилище Бога. Разве так выглядят ваши жилища? Разве так должен выглядеть дом Божий? Правда, говорю вам, что придут для вас последние сроки. Дом Божий устроите так хорошо, чтобы был настоящим жилищем Божьим. Костел наш – памятник старины, XIV века, и как памятник культуры, он служит всем людям. Поэтому общими усилиями он должен быть обновлен. Воеводский реставратор обещал дать сто тысяч на крышу костела, если и вы дадите сто тысяч. Итак, нужно, чтобы было дважды по сто тысяч злотых. Потом третий раз нужно будет сто тысяч на ремонт дома и потом четвертые сто тысяч на машину для меня, то есть для вашего духовного пастыря, чтобы я не гонял по приходу с высунутым языком, а с удобством сидел за рулем, хорошо одетый. Пятые сто тысяч вы соберете на викария, чтобы он был достойным своего священника. И шестые сто тысяч надо будет собрать на костельный колокол. Как говорит о числе «шесть» святой Августин: «Число „шесть“ совершенно, потому что оно является суммой своих частей». И так говорит далее святой Августин: «Имея в виду совершенство цифры „шесть“, сотворение мира было выполнено путем шестикратного повторения одного и того же дня. Цифра „шесть“ обозначает совершенство, творений Божьих. Это – число, которое первым представляет собой сумму своих частей, то есть сумму шестой части, третьей части и половины, то есть единицы, двойки, тройки, которые при сложении образуют именно шесть». Впрочем, не буду вам об этом долго говорить, потому что умным это не нужно, а глупые и так не поймут. Следует, однако, сказать, что «шесть» – это число совершенное, поэтому шесть раз по сто тысяч вы должны будете собрать. А когда каждый из вас полезет за этим в узелок или кошелек, вы убедитесь, какое вас охватит удивительное чувство, как бы сосание во внутренностях и глубокая скорбь. Именно таким образом проявится в вас милость веры.
Священник Мизерера снизил свой голос, потому что ему уже не хватало воздуху в груди. В костеле стояла абсолютная тишина, даже всякие покашливания прекратились. Мысль об огромной сумме, шестьсот тысяч злотых, не одного заставила остолбенеть, потому что многие раньше сомневались, положить ли злотый на блюдо, с которым священник Дуриаш обходил верующих. А теперь все чувствовали, что тут дело не закончится злотым, даже двумя и даже шестью, которые являют собой число совершенное, а наверняка шестьюстами злотыми. От человека, который стоял на амвоне, била такая сила и мощь, что было очевидно: придется жертвовать эти шестьсот злотых, или шесть раз по шестьсот, раз уж «шесть» – это число совершенное.
Окончил священник Мизерера святое богослужение, люди понемногу покидали пристанище Божье, но не так, как раньше – шумно и радостно, а в молчании, слегка напуганные, призадумавшиеся. Некоторые, боясь за свои кошельки, окружили самых мудрых жителей прихода, таких, как доктор Ян Крыстьян Неглович, о котором было известно, что он так же охотно ходил в костел в Трумейках, как и в дом Шульца на моления, которые проводил пастор Давид Кнотхе. В разговорах с одними он выражал сомнения в существовании Бога, а о другими укреплялся в вере. Потому что, как истинно мудрый человек, ни в чем на свете он не был уверен до конца и так утверждал: «Раз от определенных телесных недомоганий медицина не знает лекарства, значит, должны быть душевные потребности, удовлетворить которые может только глубокая вера или атеизм». А когда кто-нибудь упрекал его, что он как бы хочет на одной голове две шапки носить, он отвечал со снисходительной усмешкой: мол, ему не кажется правдоподобным, чтобы Бог проживал только в одном храме.
