Пэлем Вудхауз - Сэм стремительный
— Доброе утро, — сказал Сэм.
— Как вы туда забрались?
— Когда вчера вы выгнали меня в ночной мрак, — с упреком ответил Сэм, — я нашел приют в соседнем доме.
— Вы уж извините, — сказала девушка с раскаянием, — но откуда мне было знать, что вы говорили правду? — Она весело хихикнула. — Мистер Брэддок вернулся через полчаса после того, как вы ушли. Он поднял такой содом, что я опять сбежала вниз.
— И пристрелили его, надеюсь? Нет? По-моему, вы допустили ошибку.
— Ну, тут он спросил, где вы. Сказал, что ваша фамилия Ивенс.
— Он слегка путался. Моя фамилия Шоттер. Я же вас предостерегал, что он был немножко не в себе. И что с ним произошло дальше?
— Лег спать. Я только сейчас отнесла ему поднос с завтраком, но он только посмотрел, зажмурился и застонал. А вы завтракали?
— Не мучьте меня!
— Ну так прыгайте сюда. Я вам что-нибудь соберу в одну минуту.
Сэм прыгнул. Солнце засияло особенно ярко, а пенье птиц стало вдвое мелодичнее.
— А ванну и бритье сюда включить нельзя? — спросил он, когда они направились к дому.
— Бритвенный прибор мистера Ренна в ванной.
— Это что — рай? — осведомился Сэм. — А мистера Ренна я там случайно не найду?
— Да нет. Они с мисс Кей уже полчаса как ушли.
— Превосходно. А ванная где?
— Вверх по лестнице и первая дверь налево. А когда спуститесь, идите вон в ту комнату, и я принесу поднос туда. Это гостиная. Да только в столовой со стола еще не убрано.
— Я буду в восторге осмотреть вашу гостиную, о которой столько наслышан.
— Вы яичницу любите?
— Люблю. И побольше яиц, пожалуйста. А также грудинки — много-много грудинки. Да, и кстати… — сказал Сэм, перегибаясь через перила.
— А?
— …тосты, груды тостов.
— Получите столько, сколько сможете съесть.
— Правда? Объясните мне вот что, — сказал Сэм, — а то я никак не могу сообразить. Каким способом вы натягиваете платье поверх крыльев?
10. Сэм находит фотографию
Сэм, когда он минут через двадцать спустился в гостиную, пребывал, бесспорно, в том, что мистер Фарш Тодхантер определил бы как полное благополучие. Ночь была на редкость скверной, но утро, несомненно, принесло с собой радость. Вид подноса с завтраком на столике у окна окончательно привел его в блаженное настроение, и в течение долгого упоительного времени он был не способен смотреть ни на что другое. И только когда он поглотил яичницу, грудинку, тосты, кофе и мармелад, в нем заговорил инстинкт, обычно сразу же пробуждающийся в человеке, едва он входит в незнакомую комнату, и он занялся осмотром гостиной.
Примерно через полминуты Клэр Липпет, убиравшая посуду со стола в столовой, выронила из рук масленку, вздрогнув от крика или вопля, который как будто раздался в комнате, где она оставила своего гостя.
Кинувшись туда, она обнаружила, что он вел себя очень странно: тыкал пальцем в фотографию на каминной полке и дико жестикулировал.
— Кто это? — вскричал он, едва она вошла. Казалось, у него возникли затруднения с голосовыми связками.
— А?
— Кто, черт побери, это?
— Не выражайтесь!
— Кто это? Ну, эта девушка — кто она? Как ее зовут?
— Чего вы кричите-то? — оскорбленно сказала Клэр. Взволновала молодого человека большая фотография в рамке, стоявшая в центре каминной полки. Она запечатлела девушку в охотничьем костюме, стоящую рядом с лошадью. Это была любимая фотография Клэр. Энергичная и лихая стиральщица пыли, обладающая внушительным рекордом кокнутого фарфора и разбитого стекла, это произведение искусства она всегда протирала бережно и осторожно.
— Она-то? — сказала Клэр. — Так мисс Кей, кто же еще? Шагнув вперед, она смахнула пылинку со стекла.
— Это она еще в Мидуэйзе снималась, два-три года назад, до того как полковник потерял все свои деньги. Я тогда была горничной мисс Кей — ее личной горничной, — добавила она с гордостью, но в ее устремленных на фотографию глазах появилась грусть: ведь для нее она воплощала всю славу и роскошь невозвратного вчерашнего дня, того чудесного былого, которое включало лошадей, и охотничьи костюмы, и старинные печные трубы из красного кирпича на фоне голубого неба, и кроликов в парке, и озеро, сверкающее в солнечных лучах, и все остальное, из чего слагались Мидуэйз и преуспеяние. — Я помню день, когда сделали эту фотографию. Ее в газете напечатали, фотографию то есть.
Но Сэма все еще била лихорадка.
— Мисс Кей? Какая мисс Кей?
— Мисс Кей Деррик, племянница мистера Ренна.
— Вы про человека, который живет тут?
— Ну да. Он предложил мисс Кей свой дом, когда все всмятку разбилось. Вот почему я тут. Я бы могла остаться в Мидуэйзе, если бы захотела, — объявила Клэр. — Новые хозяева меня бы оставили, захоти я. Но я сказала: «Нет, — сказала я. — Я поеду с мисс Кей, — сказала я. — Я ее не брошу в зло… злополучии», — сказала я.
Сэм дернулся, как от электрического шока.
— Не хотите же вы сказать… ну конечно, не хотите… не хотите же вы сказать, что она живет тут?
— Живет, а как же?
— Так не здесь же? Не в этом самом доме?
— А где ж еще?
— Ах, черт!
Сэм содрогнулся с головы до ног. Его осенила потрясающая мысль.
— Ах, черт! — вскричал он снова, и глаза у него выпучились. Затем, не тратя больше слов, ибо настало время не для слов, а для действий, он одним прыжком исчез за дверью.
Выпрыгнуть из входной двери, скатиться с крыльца и очутиться перед доской у изгороди Сэм умудрился во мгновение ока. Под крупными буквами, оповещавшими о сдаче внаем, с мебелью, он теперь различил буковки помельче, сообщавшие всем, кого это могло заинтересовать, что по вопросу о поселении в удобнейшем полуособняке «Мон-Репо» следует обращаться к господам Мэттерсу и Корнелиусу, агентам, Огильви-стрит, Вэлли-Филдз, Ю.-В. Он галопом взлетел назад на крыльцо и забил кулаками в дверь.
— Чего еще? — осведомилась Клэр.
— Где Огильви-стрит?
— Дальше по улице, первая улица налево.
— Спасибо.
— На здоровье.
На песчаной дорожке он остановился, поразмыслил и вернулся.
— Опять тут? — сказала Клэр.
— Вы сказали «налево» или «направо»?
— Налево.
— Спасибо.
— Не стоит благодарности, — сказала Клэр.
На этот раз Сэм осуществил спуск по ступенькам единым прыжком. Но у самой калитки его осенила еще одна мысль.
— Любите поразмяться, а? — терпеливо сказала Клэр.
— Мне внезапно пришло в голову, — объяснил Сэм, — что у меня нет денег.
— А я-то тут при чем?
— Эти агенты ведь потребуют аванс, верно?
— Похоже, что так. А вы дом хотите снять?
— Я хочу снять «Мон-Репо», — сказал Сэм. — И мне необходимы деньги. Где мистер Брэддок?
— В кровати.
— А в какой комнате?
— Верхний этаж в конце коридора.
— Спасибо.
— К ва-шим услу-гам, — сказала Клэр.
Ее показания, что гость находится в кровати, оказались точными. Сэм, войдя в спальню для гостей, узрел, что его школьный товарищ лежит на спине, рот у него разинут, а волосы спутаны. Он ритмично храпел. На стуле рядом с ним покоился поднос с чайником, тостами и остывшим яйцом всмятку такого язвительного вида, что Сэм, устремляясь к тумбочке, отвел глаза.
Тумбочка, наоборот, ласкала взор. Рядом с коробкой для воротничков мистера Брэддока и его головных щеток высилась миниатюрная гора из банкнот и серебряных монет — в лучах утреннего солнца зрелище абсолютно пленительное. Скрюченными пальцами Сэм сгреб гору, нашел листок бумаги, карандаш и помедлил в поисках нужных слов.
Но глупо пытаться улучшить стиль мэтра. Фарш Тодхантер доказал, что занимает особое место в этом литературном жанре, и Сэм без колебаний взял его за образец. Он написал:
«Дорогой Брэддер, ты, конечно, удивишься, узнав, что я занял у тебя деньги. Верну их, как Бог даст. Пока же, как сказал сэр Филип Сидни раненому солдату, моя нужда больше твоей [6].
Надеюсь, это застало тебя в полном благополучии.
Вечно твой С. Шоттер».
Затем, прислонив эту записку к коробке для воротничков, он покинул спальню.
Но на площадке его остановило ощущение, что произошло какое-то упущение, какое-то доброе дело осталось несовершенным. Он вернулся, взял вареное яйцо и осторожно опустил на подушку возле головы своего друга. Совершив это, он вновь спустился по лестнице и вышел на широкую тропу, которая вела к конторе господ Мэттерса и Корнелиуса, агентов, на Огильви-стрит.
11. Сэм снимает дом
Что подумал бы мистер Мэттерс о Сэме, когда тот несколько минут спустя влетел в контору, нам узнать не суждено, ибо мистер Мэттерс скончался в 1910 году. А мистер Корнелиус подумал, что никого гнуснее он еще не видел. После быстрого оценивающего взгляда сквозь очки в золотой оправе он даже поделился своим мнением с посетителем.
— Я не подаю нищим, — сказал он. Был он почтенным старцем с седой бородой и кустистыми бровями, и в голове его звучали интонации жреца-друида, произносящего молитву у алтаря, перед тем как вонзить нож в грудь человека, распростертого на этом алтаре. — Я не верю в слепое сострадание.
