Ярослав Гашек - Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая
Тот, не сморгнув, ответил:
— Сегодня у него отпуск кончается.
Когда трактирщик отошел в сторону, унтер, подмигнув Швейку, сказал:
— Ловко мы его обработали! Главное: не поднимать паники — время военное.
Заявив, перед тем как зайти в трактир, что рюмочка, повредить не может, унтер поддался излишнему оптимизму, так как не учел количество этих рюмочек. После двенадцати рюмок он громко и решительно провозгласил, что до трех часов начальник Окружного жандармского управления обедает и бесцельно приходить туда раньше, тем более, раз поднялась метель. Если они придут в Писек в четыре часа, времени останется хоть отбавляй. И к шести они не опоздают. Придется итти в темноте, по погоде видно, но это все равно. Разницы никакой: итти ли сейчас или попозже — Писек от них не убежит.
— Мы должны ценить, что сидим в тепле, — заключил он. — В такую стужу сидеть в окопах, — это тебе не у печки греться.
Большая старая кафельная печь пытала жаром, в унтер констатировал, что внешнее тепло с успехом можно уравновесить внутренним при помощи равных сортов настоек. А у хозяина их было восемь сортов, и ими он скрашивал скуку постоялого двора, распивая все сорта по очереди под звуки метели, гудевшей за каждым углом его домика.
Унтер все время подгонял трактирщика, чтобы тот от него не отставал, и пил, обвиняя его, что он мало пьет;, это было явной клеветой, так как трактирщик уже еле стоял на ногах, все время настаивая, что нужно сыграть в фербл[22], и заявлял, что прошлой ночью он слышал с востока канонаду. Унтер икнул в ответ:
— Э-это ты брось! Не подымай паники! Есть ин-ннструкция… — и пустился объяснять, что инструкция есть собрание отдельных распоряжений.
В качестве примера он процитировал несколько секретных циркуляров. Трактирщик уже мало что понимал. Единственное, что он мог промямлить, было то, что одними инструкциями войны не выиграешь.
Уже стемнело, когда унтер собрался наконец в путь. Из-за метели в двух шагах ничего не было видно. Унтер несколько раз повторил:
— Крой все время прямо до самого Писека.
Но вскоре его голос прозвучал не с дороги, а снизу из канавы, куда он скатился по снегу. Помогая себе винтовкой, он с трудом вылез на дорогу. Швейк услышал его приглушенный смех: «Все равно как на катке». Через минуту он съехал опять в канаву, заорав так, что покрыл свист ветра:
— Упаду, паника!
Унтер-офицер напоминал собой муравья, который, свалившись откуда-нибудь, упорно лезет опять наверх. Он повторил пять раз это упражнение и, вылезя наконец к Швейку, уныло сказал:
— Я бы мог вас легко потерять.
— Не извольте беспокоиться, господин унтер, — сказал Швейк. — Самое лучшее, что мы можем сделать, это привязать себя один к другому, таким способом мы друг друга не потеряем. Ручные кандалы при вас имеются?
— Каждому жандарму полагается носить с собой ручные кандалы, — веско сказал унтер и споткнулся. — Это наш насущный хлеб.
— Так давайте, пристегнемся, — предложил Швейк, — попытка — не пытка.
Мастерским движением унтер защелкнул один конец ручных кандалов вокруг руки Шейка, а другой конец вокруг своей. Теперь оба слились воедино, как сиамские близнецы. Оба спотыкались, и унтер тащил за собой Швейка через кучи щебня, а когда падал, то увлекал Швейка за собой. Кандалы врезывались им в руки. Наконец унтер сказал, что так дело дальше не пойдет и нужно разъединиться. После долгих и тщетных усилий освободиться от кандалов унтер вздохнул:
— Мы связаны друг с другом навеки веков.
— Аминь, — сказал Швейк, и оба продолжали трудный путь.
Унтером овладело безнадежное отчаяние. После долгих мучений поздним вечером они дотащились до Писека. На лестнице в жандармском управлении унтер удрученно сказал Швейку:
— Плохо дело — нам друг от друга не освободиться.
И действительно дело было плохо. Дежурный вахмистр послал за ротмистром Кенигом. Первое, что сказал ротмистр, было:
— Дохните-ка на меня! — Быстро и безошибочно поставил он благодаря своему испытанному нюху, диагноз — Ага: ром, контушовка, «чорт»[23], рябиновка, ореховка, вишневка и ванильная. Вахмистр, — обратился он к своему подчиненному, — вот вам пример, как не должен выглядеть жандарм. Выкидывать такие штуки — преступление, которое будет разбираться военным судом. Привязать себя к арестованному и притти сюда в таком скотском виде! Снимите с них кандалы.
Унтер свободной левой рукой взял под козырек.
— Что еще? — спросил его ротмистр.
— Осмелюсь доложить, господин ротмистр, принес донесение.
— Относительно вас самого пойдет донесение в суд, — коротко сказал ротмистр. — Вахмистр, посадить обоих! Завтра утром приведите их ко мне на допрос, а донесение из Путима просмотрите и пришлите мне на квартиру.
Писецкий ротмистр Кениг был чиновником до мозга костей: подтягивал подчиненных и знал толк в делах бюрократических. В подвластных ему жандармских отделениях никогда не могли с облегчением сказать: «Ну, слава богу, пронесло тучу!» Туча возвращалась с каждым новым посланием, подписанным рукою ротмистра Кенига. С утра до вечера строчил ротмистр выговоры, напоминания и предупреждения и рассылал их по всей округе.
Тяжелые тучи нависли над всеми жандармскими отделениями Писецкой округи после объявления войны. Бюрократические громы гремели над жандармскими головами, и нередко на кого-нибудь из вахмистров, унтеров, рядовых жандармов или канцелярских служащих падали громовые удары. Каждый пустяк влек за собой дисциплинарное взыскание и следствие.
«Если мы хотим победить, — говорил ротмистр Кениг, — нужно ставить точку над «i», а не ограничиваться полумерами». Всюду вокруг себя он подозревал заговоры и измены. У него была твердая уверенность, что за каждым жандармом его округи водятся грешки, порожденные военным временем, и что у каждого из них не одно упущение по службе.
А свыше, из Министерства обороны, его самого бомбардировали приказаниями и ставили ему на вид, что по сведениям Военного министерства солдаты, призванные из Писецкой округи, массами перебегают к неприятелю, и Кенига подстегивали, чтобы он зорче следил за настроениями в округе. Кенигу приходилось туго. Когда жены призванных солдат провожали своих мужей на фронт, ротмистр знал, наверно, что солдаты обещают своим женам, что не позволят себя укокошить во славу государя императора, и он ничего не мог против этого сделать. Черно-желтые[24] горизонты стали подергиваться революционными тучками. В Сербии и на Карпатах солдаты целыми батальонами сдавались в плен. Сдались 28-й и 11-й полки. Последний состоял сплошь из уроженцев Писецкой округи. Душная предреволюционная атмосфера, ощущалась всеми. Когда через Писек проезжали в Прагу рекруты с черными искусственными гвоздиками[25], они пошвыряли назад из своих телячьих вагонов преподнесенные им дамами высшего писецкого общества папиросы и шоколад. В другой раз, когда через Писек проезжал маршевый батальон, несколько евреев из Писека закричали в виде приветствия: «Heil, nieder mit, den Serben»[26] — их так смазали по морде, что они целую неделю не показывались после этого на улице.
Эти случаи ясно показывали, что обычное исполнение на органе в церквах австрийского гимна: «Храни нам, боже, государя!» — является сплошным лицемерием, а анкеты, получаемые из жандармских отделений Окружным управлением, заполненные à la Путим, доказывали, что все в полном порядке, никакой агитации против войны не ведется и что настроение населения Ia, а воодушевление Ia — Ib.
— Не жандармы вы, а городовые! — ругался ротмистр во время своих обходов по отделениям. — Вместо того чтобы повысить бдительность на тысячу процентов, вы становитесь мало-помалу животными: валяетесь дома на печке и думаете: «ну вас к чорту с вашей войной!»
Далее следовало перечисление обязанностей жандармов и лекция о современном политическом положении и о том, что необходимо подтянуться. После смелого и яркого наброска сверкающего идеала жандармского совершенства, направленного к усилению Австрийской монархии, следовали угрозы, дисциплинарные взыскания, переводы и разносы.
Ротмистр был твердо убежден, что не зря стоит на своем посту, что он что-то спасает и что все жандармы подвластных ему отделений лентяи, сволочь, эгоисты, подлецы, мошенники, которые ни в чем, кроме водки, пива и вина, ничего не понимают и, не имея достаточных средств на выпивку, берут взятки, медленно, но верно расшатывая Австрию.
Единственный человек, которому он доверял, был его собственный вахмистр из Окружного жандармского управления. Да и тот нередко в трактире делал замечания, вроде: «Нынче я опять нашего недотепу околпачил».
Ротмистр просматривал донесение жандармского вахмистра из Путима, а перед ним стоял его вахмистр Матейка и в глубине души посылал вахмистра ко всем чертям со своими донесениями, так как внизу в пивной его ждала партия в «шнопс»[27].
