Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

Маркофьев-мясник посмотрел на меня с укором.

— Ну и шутки у вас…

И предложил пойти в буфет — выпить стаканчик-другой свежей крови.

…Четвертый Маркофьев возглавлял культурно-массовый сектор общества слепых и глухонемых…

Пятый… Десятый… Сотый…

Что проку перечислять всех… Это был могучий отряд, непобедимая рать, несокрушимый бастион…

Практически во всех сферах жизни, где мне доводилось очутиться, — процветали, преуспевали, мельтешили, объегоривали, добивались новых успехов и приумножали славу своего отца — Маркофьевы, отпрыски моего друга, верные продолжатели и последователи его дела. Маркофьевы создавали и обрушивали финансовые пирамиды, наживали состояния и строили особняки и, пока одни Маркофьевы, похитив награбленное, давали деру и скрывались за границей, другие Маркофьевы, водрузив на голову нимб и присвоив ореол борцов за справедливость, писали фиктивные справки об искоренении преступности и якобы ловили беглецов, наживая на этом немалый политический капитал.

— Ах, дети, говорил Маркофьев-основоположник. — Они все в меня… Такие же ханыги, прохиндеи, пройдохи…

Иногда мне казалось: может, все это сон и никто никого не ловит и не пишет липовых отчетов о поимке преступников, а также не бросает котов в перемалывающий агрегат? Не пьет потом свежую кровь? Не штампует томатный кетчуп из яблочной кожуры?

То, что происходило, не полностью, а то и вовсе не умещалось в моем сознании.

Но нет, реальность была именно такова. Пили кровь — и не только коровью. Ели кетчуп из картофельных очисток. Закапывали пустые гробы, а те, кто должны были в них находиться, разгуливали по улицам, веселились в злачных угодьях и зарабатывали новые миллионы на свои очередные похороны…

Моя крыша еще сильнее поехала, когда я приступил к серии встреч с женской половиной маркофьевского проскуитета.

Будучи не слишком вежливо удален из газеты, я, разумеется, не остался вне кипучей лихорадки, бившей всех окружавших Маркофьева, словно разряд электротока, и вскоре был брошен в смежную, родственную журналистике область — книгоиздательства. В этой сфере трудилась старшая дочь моего друга.

— Она попутно занимается и другой коммерцией: организацией кинофестивалей, пересортицей товаров, проведением вечеров бардовской песни и пляски… Если на эти концерты ходят, почему не прибрать их к рукам? — сказал Маркофьев. — Ибо — кому нужны сегодня книги в чистом виде? — Он пригорюнился, но ненадолго. — До того у нее была приличная работа: руководила гипермаркетом и сетью киосков вдоль Рублево-Успенского шоссе. Там улетало все… По запредельным ценам… — Он вздохнул. — Да, ныне должность у моей дочери невелика, даже смехотворна… Владеть издательством — разве это подобает? Но кое-что из ситуации мы, я думаю, выкрутим… Не обращай внимания на ранги. Иной раз маленькая мышка способна сделать больше, чем огромный слон.

— Впрочем, ПЛОХО ВСЕГДА, — жалея дочку, повторял свою излюбленную мысль Маркофьев. — Раньше ей приходилось ставить возле мешков сахарного песка ведра с водой, чтобы сахар впитал влагу и весил больше, теперь надо ловчить на других поприщах…

Когда я вошел в кабинет хозяйки редакционно-издательского комплекса (готовясь увидеть мышку, а обнаружил матрону), она трубным голосом отдавала команды подчиненной челяди: требуя срочно содрать с упаковок, пачек, коробок, пакетов — прежние просроченные маркировки и на их место пришпандорить новые, с подходящими сроками годности и датами.

— Как иначе впарить все это на прием делегаций по случаю открытия нашего кинофорума? — объяснила она. — Ведь пожалуют представители всех стран мира… Даже из Андоры… Надо накормить их по- королевски.

Попутно Старшенькая дала мне дельный совет:

— Никогда не покупайте в магазинах нарезку. Ее всегда делают из самого некачественного… Товар сгнил, а лейблы все переклеивают…

Эта без устали командовавшая и помыкавшая всеми тетка также торговала краденными за рубежом автомобилями (за полцены) и возглавляла бюро по созданию детективных книжных серий. В ее ведении находились три направления — исторический детектив, современный детектив и женский детектив. В каждой из групп трудилось по двадцать человек. Кто-то придумывал общий сюжет, остальные разрабатывали его детально — по главам и с вкраплением диалогов, после чего первый придумщик осуществлял общую редактуру сляпанного в течение недели произведения. Затем экспертный совет (куда был включен и я) решал, кому из именитых авторов этот шедевр приписать. В арсенале бюро пребывало несколько знаменитых литераторов, которые сами ничего не сочиняли не писали, но имели громкие и звонкие, хорошо распропагандированные фамилии и измышленные ушлыми пиарщиками захватывающие биографии. На встречах с читателями эти классики устало отвечали на заранее приготовленные для них той же рекламной группой вопросы, раздавали интервью и автографы. Свою деятельность бюро с гордостью именовало безотходным производством: один и тот же заимствованный у Дюма или Сименона и перенесенный на российскую почву сюжет обсасывался и использовался многократно — то в триллере женщины-детективистки, то в полицейском блокбастере мужчины-детективиста, то в сочинении исторического корифея. Жаль было деревьев, которые изводили на целлюлозу для этих книг.

Вопрос. А вы почему читаете в настоящий момент не детектив, а "Теорию Глупости", которая к тому же сочинена не бригадой, не коллективом авторов, а двумя дилетантами — Маркофьевым и самой жизнью? Понятно ведь, что книга, созданная многими, умнее и содержит больше полезных мыслей и сведений, чем том, сварившийся в одной отдельно взятой голове. Что вами руководило в момент выбора данного пособия? В своем ли вы уме? Ум хорошо, а два лучше! А двадцать умов еще надежнее! Разве не так?

Задание. Приведите еще случаи, когда народные пословицы и поговорки, эти создаваемые и накапливаемые веками самородки мудрости, подтверждаются жизненной практикой.

Интересы книгоиздания и телепроизводства порой тесно переплетались и смыкались: если книга вдруг переставала пользоваться спросом и покупаться, мнимого автора срочно приглашали в эфир, Пидоренко или Новомужев вели с ним долгие изнурительные беседы, беспрестанно цитировали провальную сагу или эпопею — и наспех сработанная дешевка словно бы расцветала и покрывалась глянцем, подергивалась патиной величия, пузырилась новыми бутонами; в особо тяжелых случаях игра "Получи и запей!" затевалась именно вокруг затарившего склады тома — и затор чудесным образом рассасывался, а цифры продаж возрастали. Отдельные наиболее провальные и не имевшие продаться опусы экранизировали.

— Как и в случае с твоим "Учебником Жизни для Дураков", — не упускал случая лягнуть меня Маркофьев.

Когда друзья-юмористы увидели, какими рычагами мы владеем, и подсчитали, какими тиражами расходятся книги их коллег-детективщиков, они подняли хай и вой.

— По какому праву у этих недоумков такие преимущества? — кричал Худолейский. — Мы тоже хотим!

Ему вторили Игорь Рабинович-Пушкиндт и Антон Обоссарт, сочинивший предисловие для фолианта избранных стихов поэта-арапа и добролюба.

Что ж, Маркофьев пошел навстречу околоюмористическим пристебаям: по всем каналам были запущены развлекательные рубрики "Друшлаг! Друшлаг!", заглавные партии в них исполняли Худолейский и Рабинович-Пушкиндт, а роль аплодирующей зрительской массовки играли Обоссарт и Жук.

— Благодать, раздолье писакам, — по-хорошему завидовалэтой братии Маркофьев. — Какую чушь ни накарябают, какую ахинею ни нагородят — все печатается с колес, все читается с эстрады, а потом они сами же признают и объявляют себя гениальными.

Он говорил:

— А попробуй напомнить им Пастернака: "Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех…" — не услышат, не поймут… Настолько уверовали в свою значимость и непогрешимость…

Ивану Грозному тоже поначалу никак не удавалось пробиться к маркофьевской дочке и получить аванс за свой уже почти завершенный роман "Лев и собачка". Я пренебрег формальностями и выдал ему деньги. Затем выплатил гонорары Мише, Моржуеву и Овцехуеву…

Но ждали от меня, как выяснилось, не этого… А совсем другого…

Оказалось: главный офис детективно-юмористического и издательско-телевизионного бюро-агентства размещался в помещении института, где мы с Маркофьевым учились, играли в футбол, учреждали студенческое научное общество…

Придя в альма-матер, я с изумлением оглядывался по сторонам.

— А как же закладная на это здание? Полное разорение и крах надежд? — спрашивал я.