Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

— Ты бывал за границей? — спросил я. — Вот ты зашел в магазин. Сделал покупку. А следом за тобой явился некто и потребовал отчет о твоих тратах. Да этого любопытного просто выгонят! Чеки владелец магазина отдаст только под пыткой каленым утюгом!

Маркофьев-младший поковырял ногтем в зубах (привычка, присущая и его деду) и изрек:

— Не утюгом, а электропилой…

— Шутишь? — сказал я. — А вот мне не до шуток. Кто-то затеял затянуть тебя в рискованную передрягу… Боюсь, подстрекающие тебя к публикации люди не слишком порядочны и чистоплотны…

— Серьезная организация, — осадил меня он.

В ближайшем номере газеты статья была напечатана. Она и точно произвела эффект разорвавшейся бомбы. Вокруг все о ней только и говорили.

Редакционный шофер, подвозивший меня до дома, восклицал:

— Президенту там у них теперь не усидеть и не устоять!

Парикмахер, к которому я заглянул постричься, озабоченно интересовался у своего коллеги, трудившегося над подравниванием шевелюры клиента:

— Как думаешь, не убьют этого маленького Маркофьева? Какой смелый! Самый смелый сейчас журналист! Он, пожалуй, переплюнул и заткнул за пояс Ивана Грозного…

Тираж газеты еще больше вырос.

Через несколько дней Маркофьев-внук пришел на планерку с синяком под глазом.

— Подрался? — спросил я.

Он смерил меня презрительным взглядом и объявил:

— На меня было совершено нападение. Но меня не запугать!

По его словам, ситуация развивалась так: в восемь вечера к дому, где он проживал, подкатила пожарная машина и по лестнице, которую она выкинула, в квартиру смелого разоблачителя на двенадцатом этаже проникли люди в камуфляжной форме и масках. Они приставили Маркофьеву-внуку к горлу нож и заявили, что, если он не угомонится в своих нападках на власть, то поплатится за это. Ударили в глаз, спустились по той же пожарной лестнице, машина втянула ее в свое нутро и уехала.

— Номера были заляпаны грязью! — приводил запомнившуюся подробность Маркофьев.

Он требовал, чтобы материал о налете с целью устрашения был напечатан в специальном экстренном выпуске. Редколлегия проголосовала за это предложение единогласно. Сомнение выразил только я.

— Хотелось бы точности, — сказал я. — Чтобы читатели не подняли нас на смех… В восемь вечера люди обычно не спят. Значит, соседи видели и пожарную машину, и людей в масках. Тем более, темнеет сейчас поздно. Странно, что они не подняли тревогу… И потом, зачем лезть в окно, если проще подкараулить неугодного в подъезде? О каком вообще доме и квартире идет речь? Если не ошибаюсь, ты сейчас гостишь у дедушки, в его особняке… Под охраной десяти омоновцев…

По лицу Маркофьева-младшего скользнула тень.

— У меня есть городская квартира… И не одна…

— Я в курсе. Но до двенадцатого этажа никакая лестница не дотянется и не достанет!

— Планерка закончена! — объявила главная редакторша (и мать пострадавшего).

Материал был опубликован. Двенадцатый этаж заменили шестым. А пожарную машину — вертолетом.

Маркофьев-внук стал ходить в камуфляжной форме и военных сапожищах. На боку красовалась кобура. Вход в его кабинет охраняли четверо дюжих молодцов. Он страшно рисковал собой — ради родной газеты. Маркофьев-основоположник мог гордиться таким самородком!

Я же получил через курьера уведомление об увольнении. Добившись аудиенции главной редакторши, я услышал:

— Мне нужен слаженный коллектив единомышленников, отщепенцы и маловеры мне не нужны.

С каким стыдом вспоминал я впоследствии те пафосные монологи, которые произносил, поучая всех вокруг… В то время, как сам должен был еще столькому научиться!

Конечно, я жил неправильно!

Иное дело — поставленный наблюдать за нравами редакции и сообщать о них Маркофьеву детектив Марина. Этот назначенный в швейцары надзиратель освоился с ситуацией весьма быстро. Когда ему привозили пачку свежеотпечатанных газет, которые он должен был бесплатно и в неограниченном количестве раздавать сотрудникам, ушлый комбинатор тут же прятал тираж в шкаф и расщедривался строго на один экземпляр в каждые руки, да и то благодетельствовал лишь симпатичных ему просителей. Тот, кто был к швейцару непочтителен или не пользовался его расположением, свежей прессы не получал. На дармовом и, в сущности, никому не нужном, бросовом материале, пустяковом факторе, Марина ухитрился построить сложнейшую систему взаимозависимостей, потачек и лишений.

* ЕСЛИ У ВАС ЕСТЬ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ ДАРМОВОЕ, БУДЬТЕ УВЕРЕНЫ: ЛЮДИ К ВАМ ПОТЯНУТСЯ. Если нет ничего — зачем вы нужны? И, уж конечно, если у вас нет ничего, вы, соответственно, ничего не получите взамен. ЧТОБЫ ПОЛУЧИТЬ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ, А ИНОГДА ДАЖЕ ВЕСЬМА МНОГОЕ, НАДО ИМЕТЬ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ!

Меня из редакции попросили, зато для прочих маркофьевских сподвижников дела в полиграфическом бизнесе складывались как нельзя более удачно.

Овцехуев сделался астрологом, получил диплом об окончании кембриджской школы звездочетов и выступал со всякого рода прогнозами в отпочковавшихся от основной газеты дочерних и сыновних изданиях — женских, мужских и семейных — предрекая Маркофьеву большое политическое будущее и пугая граждан близким концом света и грядущим потопом. (Благодаря таким заклинаниям пресса и находит спрос.)

Овцехуев также составлял личные гороскопы, диагносцировал всем желающим карму и читал лекции о наследственном грехе, за который потомки преступников и негодяев расплачиваются аж до седьмого колена.

Моржуев, после того, как был пойман возле взорванного дома с набором тряпья из маркофьевского "дьюти-фри" и дал подписку о невыезде, тоже расширил сферу профессиональной деятельности: обрел статус дипломированного психоаналитика по интимным вопросам. Щедро делился данными о влиянии секса на продолжительность жизни и развеивал мифы о врожденной импотенции. В предназначенном для патриархальных кругов цветном ежемесячном журнале "Домострой и огород" и религиозном вестнике "Ты мне Лазаря не пой" (оба — детища Маркофьева) вел колонки, где приводил подробные сведения о том, что дольше тянут бренное существование женатые мужчины А в ориентированном на холостяков игривом таблоиде "Постельные радости" (тут ему была дана на откуп рубрика "Уголок между ног") неопровержимо доказывал: залог долголетия — в частой смене партнеров и партнерш.

Еще многие Маркофьевы занимали множество других заметных и не очень должностей.

Один был директором кладбища. До этой должности он дорос, похоронив, то есть "закопав", как он выразился, не одну тысячу почивших сограждан. Он с огромной радостью отстегнул на папины нужды внушительную сумму.

Другой Маркофьев (с ним я тоже встречался) занимался выпуском томатного кетчупа из яблочной пасты. Так было дешевле. Он тоже не скупился и ради папы готов был на значительные траты.

— Главное, чтоб папуля пришел к власти, — говорил он. — Тогда мы все будем зарабатывать еще больше…

Третий Маркофьев, принявший на свои плечи груз финансовой ответственности, возглавлял мясокомбинат. В момент нашего знакомства он пребывал в приподнятом настроении, поскольку заключил удачную сделку с немцами — они гнали ему вагонами зараженную бешенством говядину, а он производил из нее дорогую колбасу для обеспеченных слоев и недорогую — для обедневшего населения. Ожидая, пока он освободится и меня примет, я прохаживался по громадному цеху, где в огромных чанах огромные поршни мешали фарш. По полу и ободам чанов и даже по движущейся конвейерной линии разгуливали жирные коты и упитанные крысы. Между собой они не ссорились — из-за чего, если те и другие могли набить брюхо в любой момент? Изредка крысиный хвост или кошачья лапа попадали в сочленение конвейерной цепи — и тогда мяучаще-завывающего беднягу или пищащую бедняжку утягивало в перемалывающий агрегат.

— Часто такое случается? — спросил я у добродушного рабочего, присматривавшего за тем, чтобы фаршевая масса не перевалила через край емкостей.

— Часто ли? — улыбнулся он. Вытер руки о длинный клеенчатый фартук и, подхватив проходившего мимо кота, бросил его в чан.

У меня глаза полезли на лоб. Я с трудом дождался появления начальника. И бросился к нему.

— Знаете, что сейчас произошло? — стал ябедничать я. — Только что этот человек бросил в мясорубку кота!

— Не может быть, — рассмеялся Маркофьев-мясник.

— Я своими глазами видел!

Мы подошли к добродушному рабочему в фартуке.

— Я? Бросил кота? Как вам такое могло прийти в голову? — искренне изумился он.

Маркофьев-мясник посмотрел на меня с укором.