Красивая дочь, ружьё, лопата, алиби - Ольга Станиславовна Назарова
Рина только слабо удивилась, когда её подхватили чьи-то руки, когда кто-то закричал на того страшного человека, когда её потянули на глубину – ей уже было всё равно. Правда, завидев берег, она попыталась вырваться, но сил уже не было, и она пошла ко дну.
Когда поняла, что жива, что ей что-то говорят, пытаются подбодрить, стала послушно стараться, но… наверное любые старания сходят на нет, когда надежда потеряна в холодной озёрной глубине.
– Снова хуже стало. Нет, дело не в физиологии, – невесело пожал плечами ветеринар на вопрос Веры, приехавшей с отцом за собакой. – Я уже столько раз это видел – иной раз понимаешь, что это животное не выживет. Ну, невозможно выжить! А зверь зубами за жизнь держится, выкарабкивается через невозможное, через все наши прогнозы, наши знания, анализы, УЗИ, рентгены и КТ. Выживает, потому что знает, ради чего борется, потому что его держит нечто большее, чем наши возможности, лекарства, вся наша проклятая техника! – врач безнадёжно махнул рукой на какой-то зачехленный аппарат. – Да вы и сами знаете всё, кому я рассказываю! Так вот… ей, – он кивнул головой на угол, где лежала привезенная утром собака, – ей, видимо, незачем жить, она… она сдаётся.
Вера действительно знала, о чём говорит врач. Её первая любимая самая-самая собака выживала именно так – только чтобы не уходить раньше времени от неё, Веры. Вытаскивала себя и оставалась рядом. Только вот… она всегда знала, что Вера с ней, а если… если никого рядом нет? Если даже надежда потерялась, тогда что?
Полковник покосился на дочь, и, подхватив под локоть расстроенного врача, вывел его в коридор. И дверь прикрыл.
– Спасибо, пап! – Вера услышала, как закрылась дверь и шагнула к собаке, безнадежно уставившейся в стену. Времени было совсем немного – много ли его нужно, чтобы организм, обессиленный стрессом, голодом, бесконечными усилиями добежать, рвавшими сухожилия, не выдержал, добитый пустотой безнадёжья…
Вера опустилась на колени рядом с собакой, начала гладить её и говорить.
– Я знаю, что ты думаешь… Что ты никому не нужна, что всё плохо и никогда не станет хорошо, что ты пропала, потерялась и больше не найдёшься? Так вот, это неправда! Послушай меня, я не знаю, откуда ты и что случилось в твоей жизни, но не брошу тебя! Слышишь! Ты нужна мне, нужна нам! Если это будет возможно, мы отыщем твоих прежних хозяев, и ты вернёшься домой! А если не получится, то… то ты всё равно вернёшься! Потому что твой дом будет ждать тебя у нас! Дом настоящий! Ты не думай! Мы не предаём и не обманываем, слышишь? Я не для того сдержалась, чтобы не прибить этого гада-Макса. Да, того, кто тебя обижал, чтобы ты тонула в безнадёге! Мне знаешь, как трудно было? Даже знаю, что именно с ним за тебя сделала бы, но, если честно, плевать я на него хотела, потому что ты – важнее! Понимаешь? Ты вот что, думаешь, что ты одна потерялась? Нет, конечно! Вот слушай! В прошлом году…
Вера вытирала слёзы, но рассказывала собаке о том сером чудике, который вернулся к хозяевам, о том, сколько радости было! Рассказывала об овчарке, найденной отцом в лесу, которая пробежала немыслимое расстояние, полностью заплутав. – Её хозяйка искала собаку в своей области, а эта дурёшка аж в Подмосковье примчалась! И то нашлась! А ты тут что? Умирать решила? Вот ещё какие глупости! А ну-ка давай, приходи в себя, слышишь? Не смей сдаваться! В любом случае, у тебя уже есть я и моя семья, а она у нас большая и забавная!
Рина невольно прислушивалась… Ей вообще-то всё равно было, но девушка говорила так, что отгородиться от неё, уйти прочь было как-то сложновато. А потом… потом были же они – слова! Они оказались совсем не такими, к которым Рина привыкла за последнее время – «пошла вон», «счас как вдарю», «убирайся», «какая-то здоровенная бродячая собака, ещё укусит», «да она, небось, больная, не подходи к ней», «ну, куда нам такая». Эти слова били как камень или метко брошенная палка. А вот девушка говорила совсем не так:
– Ты живи, пожалуйста! Ну, почему мы не можем передавать вам силы?! Я бы так хотела!
– Как же не можете? – внезапно удивилась Рина. – Ещё как можете! Ты же мне их даёшь!
Слова человека могут так много… гораздо больше, чем мы думаем, так легко их выговаривая.
Рина видела их – слова этой девушки. Наверное, к её приходу она ослабела совсем, поэтому и слова стали не просто набором звуков, несущих какой-то смысл, а теплом, светом, и… надеждой. Той самой, которой так не хватало большой, тощей, измученной собаке.
Слова ложились на пятнистую шкуру, впитывались всем телом, проникали в сосуды, заставляя работать сердце, а оно, глупое, вдруг так обрадовалось чему-то, что поспешило, заколотилось, забилось как тогда, когда Рину звал её главный, самый-самый нужный человек.
– Да, его тут нет, но вот эта… она меня зовёт, она обещает, и я знаю, что это правда! Я могу ей верить и… надеяться! Может, моя дорога всё-таки вернёт меня к моему Владу! Он же расстроится, если совсем меня не найдёт! А если он уже так же расстроен как я, если ему так же плохо без меня? Мне нужно вставать! Вставать и идти. Пока с ней, а потом… потом я буду очень надеяться! Я так рада, что я снова могу надеяться! Что я нужна, а значит, жива!
Вера ощутила движение под рукой, посмотрела на собаку и выдохнула.
Не было больше тусклых уставившихся в одну точку глаз, нет, взгляд стал живым и осмысленным.
– Хорошая моя, солнышко моё! Ты… ты всё-таки меня услышала?
– Конечно, я тебя услышала. Мы всегда слышим и если только можем, если можем остаться, если только не ушли слишком далеко – всегда идём, – большущая худая лапа легла на руку Веры, а потом за ней последовала и морда. – Ты же меня звала, да?
– Да, да, моя хорошая! Я тебя звала! Ты моя умница!
Полковник не очень-то удивился, увидев заплаканную Веру, которая появилась на пороге, решительно обратившись к ветеринару, – Мы собираемся домой!
В распахнувшейся за ней двери была отчётливо видна собака, которая явно пыталась встать и идти за Верой.
– Ну, вот, о чём я говорил? Когда они хотят жить, ветеринария бессильна! – счастливо разулыбался врач. – Она захотела…
Михаил Иванович косился в
